Я, Вольф Мессинг, предсказываю...

Интересна история публикации, как ее повторил сегодня для "Известий" автор: "Наша беседа с Мессингом пролежала в редакции "Недели" почти два года. В 1973 году ее все же решились опубликовать. Я попросил Вольфа Григорьевича еще раз ее завизировать. Он это сделал, но заметил: "Зря суетитесь. В последний момент беседу снимут без объяснений. А вы ее опубликуете лет через двадцать, когда меня уже не будет на свете". Так и случилось. В мае 1995 года наша "Неделя" временно закрывалась, и интервью с Мессингом стало украшением ее последнего номера. Оно и сегодня прочитается с большим интересом.

Впервые я увидел Вольфа Мессинга в концертном зале гостиницы "Советская" в 1969 году. Его психологические опыты ошеломляли, озадачивали и восхищали.

Наше личное знакомство состоялось через несколько лет. Вольф Мессинг принимал меня на новой квартире на улице Герцена. На письменном столе - подарки-сувениры, книги... Книга, подаренная известным хирургом А. Вишневским, том воспоминаний Георгия Жукова...

При мне Вольф Григорьевич несколько раз звонил. Он кого-то устраивал в клинику Владимира Бураковского, который руководил тогда Институтом сердечно-сосудистых заболеваний (их связывала личная дружба).

- Вольф Григорьевич, как я понял, среди ваших друзей много медиков. А сами вы часто прибегаете к их помощи?

- Стараюсь не обращаться. Я сам себя умею лечить. Самовнушением, правильным питанием, разумной физической нагрузкой, тем, что просто снимаю боль и перестаю ее ощущать. Вот только с ногами бывает трудно справиться. Болят ноги. Выступая, я даю себе приказ забыть о болевых ощущениях, и поэтому люди, сидящие в зале, и не догадываются, что ноги у меня больны.

(Через несколько лет, когда ноги стали все чаще и сильнее болеть, Вольф Григорьевич лег на операцию в клинику Владимира Бураковского. Операцию сделали. Но не выдержало сердце. Примечательно, что, уезжая в больницу, Вольф Григорьевич посмотрел на свой висящий на стене портрет и сказал: "Все, Вольф. Больше ты сюда не вернешься". Владимиру Бураковскому сказали об этом после проведенной операции. И Владимир Николаевич тогда с досадой произнес: "Ну что же никто мне об этом не сказал раньше! Я бы не делал операцию. Подождал бы. Если сам Мессинг так считал, то проводить операцию было безрассудством". - В.Ш.)

- Я слышал, Вольф Григорьевич, что болезнь у вас вызвана драматическими ситуациями...

- Начало Второй мировой войны я встретил в Польше. Местечко, где я жил у отца, было оккупировано фашистами. Я уехал в Варшаву. Гитлер, которому я предсказывал неминуемую гибель еще с 1937 года, заявил, что человеку, указавшему место, где я скрываюсь, выдадут большую премию.

В Варшаве меня и схватили фашисты, забрали на улице. В руках они держали плакат с моим портретом. Один из гитлеровцев сильно ударил меня в челюсть. Вылетело несколько зубов. Я, повторяю, обыкновенный человек, чувствую боль, испытываю нервное напряжение.

От боли я на некоторое время потерял и физическую, и психическую силу. Но как только очнулся, начал твердить про себя: "Вольф, спокойно. Не волнуйся. Все успокоится. Выход будет найден. Не торопись. Жди и думай, как выпутаться, как убежать".

Меня отвезли в полицейский участок. Придя в себя, понял: или я должен собрать всю свою волю, энергию и сделать так, чтобы уйти от врагов, или меня расстреляют. Мысленно я отдавал приказ полицейским и начальнику участка: идите в мою камеру. Поднимайтесь ко мне. И они собрались. Внимательно смотрели на меня, будто ожидали моих приказаний. Я спокойно вышел из камеры, закрыл ее со стороны коридора. Дошел до второго этажа и выпрыгнул из единственного окна без решетки. Падая, травмировал ноги. С тех пор и мучаюсь. Но тогда боли не чувствовал. "Бежать, идти на восток, идти быстрее, пока тебя не схватили!" Мне повезло, я встретил человека, везущего на телеге сено. Мне удалось его уговорить, чтобы он меня спрятал в сене. Так меня вывезли из Варшавы.

- А как началась ваша жизнь в Союзе? Вы спаслись от фашистов, перешли границу - и...

- И начались трудности. Первый город, куда мне удалось попасть, был Брест. В гостиницу не пускают, ночевать негде. Я пришел в исполком, в отдел культуры. Мое имя никому не знакомо, документов нет. Спрашивают: что я умею делать? Рассказываю: могу выполнять приказания, отданные мне молча, запиской, которую я не буду читать, могу находить спрятанные вещи, водить машину с завязанными глазами, хотя никогда не делал этого раньше. Просят предъявить документы. А у меня нет никаких документов. Не верят, что спокойно перешел границу, добрался до Бреста и сам вот так взял и пришел на прием к начальнику по культуре.

Первый чиновник, с которым я разговаривал, - заведующий отделом культуры Петр Андреевич Абрасимов. Я смотрел на него, слушал его рассуждения, а сам внушал ему: помогите мне, поверьте в меня, вы же хороший человек. Я смотрел на него и все ждал паузы. Наступила пауза. Тогда я произнес: "У вас большое будущее. Вы станете послом в большой стране" (Петр Абрасимов действительно стал послом. - В.Ш.). И он поверил в меня и включил в число артистов, обслуживающих Брестский район.

Время от времени мне устраивали проверки. По требованию одного известного человека в стране мне дали задание получить в Госбанке по вырванному из школьной тетради листу сто тысяч рублей.

(Речь шла о Сталине, но даже в 1973 году Мессинг не решился назвать эту фамилию. - В.Ш.)

Я взял поданный мне листок, подошел с ним к окошку кассира и рядом поставил чемоданчик для денег. Кассир посмотрел на чистый лист бумаги и отсчитал сто тысяч рублей. Рядом со мною были два свидетеля из органов, которые и подписали акт о проведенном опыте. Как и договаривались, через пятнадцать минут мы подошли к кассиру и вернули деньги. К кассиру вызвали "скорую помощь".

Было и другое задание. Его я выполнял уже в Москве. Мне велели выйти из кабинета самого охраняемого в стране человека. (То был Берия, но и эту фамилию мы не рискнули назвать. - В.Ш.). И этот человек велел мне выйти из его кабинета и из здания, не показывая никаких пропусков, а сам при мне позвонил куда-то и приказал быть особо внимательным ко всем, кто будет выходить из здания в ближайшие полчаса. Я все же вышел без пропуска и с улицы помахал самому охраняемому человеку. Правда, мы договорились, что никому не попадет за то, что меня выпустят без пропуска.

- Вольф Григорьевич, мне думается, что проверки были обоснованны. Вас же никто не знал. Вы хорошо чувствуете других людей, но другие люди такими способностями не обладают. Кто знает. Вы же могли во зло обратить свои способности?

- Никогда я во зло не могу обратить способности. Мне 75 лет, мне врать незачем, я не совершил ни одного обмана, ни одного непорядочного поступка. Только раз в юности я украл картошку, ибо очень хотел есть, и обманул контролера-ревизора, когда ехал без билета на поезде. Мне ненавистны ложь и обман. Презираю неточность, никогда не опаздываю. Мы никак не можем понять, что одни люди мешают жить другим людям, тогда как если бы все это поняли, люди могли бы помогать другим, и те и другие стали бы счастливы.

- Я знаю, что вы в годы войны много выступали и приобрели для советской авиации два самолета на личные деньги.

- Да, на деньги, полученные за выступления, я смог подарить военным летчикам в 1942 и 1944 годах два самолета. На самолете, подаренном в 1944-м, летал летчик Ковалев. Он сбил 33 вражеские машины. Константин Ковалев стал Героем Советского Союза.

- Как все-таки вам удается читать мысли других людей?

- Сложно ответить. Интуиция. Чувствую - и все тут. Не могу я вам объяснить механизм передачи мысли. Человек послал записку. В ней задание. Я беру человека за руку и все делаю, выполняю, что сказано в записке, которая находится у членов жюри. На каждом моем выступлении есть жюри из зрителей. Никакой подтасовки.

- Владеете ли вы гипнозом?

- Да. Но мы мало изучаем это явление. Гипнозом владеют многие люди. И вы тоже умеете внушать другим людям. Признаюсь, если бы это было не так, то я вряд ли беседовал бы с вами. Вы меня уговорили, внушили, просто заставили. Я ведь не хотел давать согласие на беседу, а потом почему-то согласился.

- Наверное, многие люди завидуют вам, думая: вот бы мне его способности, уж я бы...

- И ничего бы не сделали. Узнали некоторые мнения о себе, которые вслух им другие не говорят, и расстроились бы. Стоит ли завидовать тому, что я могу узнать, как думает обо мне другой человек? Такое знание приносит обычно не пользу, а вред.

- Вольф Григорьевич, вас наверняка часто спрашивают об одном и том же: как вы стали таким, как жили, как добились успеха? Может быть, стоит написать книгу?

- Может быть, и стоит. Я не могу пожаловаться на невнимание к себе. Я объездил весь мир, многое повидал, и мне нигде не жилось и не живется так легко, не работается с такой отдачей, как в нашей стране. Пресса, зрители, государство относятся ко мне с вниманием. Единственно, как бы это сказать помягче, кто не понимает меня, - это ученые. В нашей стране я ни разу не употребил слова "телепат". Мне не рекомендовали говорить в выступлениях о телепатии. Против этого возражает профессор Китайгородский.

На самом деле я себя считаю телепатом, уверен, что телепатия есть и будет развиваться.