Диссидент, который стал идеологом Путина

Поклонник Че Гевары и его друзья

«Свидетель Павловский Глеб Олегович. 1951 года рождения. Исключен из ВЛКСМ за неуплату взносов. Окончил истфак Одесского государственного университета. Не работает с февраля 1976 года».

Так в марте 1976 года представляли одного из свидетелей в Одесском областном суде. Слушалось дело 27-летнего Вячеслава Игрунова: будущего создателя партии «Яблоко» и депутата Госдумы обвиняли в распространении сведений, порочащих советский строй. Игрунов держал библиотеку запрещенной литературы и самиздата, которой пользовались люди по всей стране. В поле зрения КГБ он попал давно, но собрать доказательства у чекистов долго не получалось. До сей поры.

Как сообщила на заседании судья, в августе 1974-го свидетель Павловский написал «собственноручное заявление в органы». Он рассказал, что Игрунов — человек с «чрезмерно критическим складом ума» — приносил ему книги Солженицына, Цветаевой и номера журнала «Хроника текущих событий».

В 1974 году Павловский выпросил у Игрунова «Архипелаг ГУЛАГ»: это был особый экземпляр размером больше обычного, и он хотел дать его почитать своему преподавателю, историку Вадиму Алексееву-Попову, у которого было слабое зрение. На Алексеева-Попова кто-то донес; во время обыска на даче нашли книгу; на допросе историк назвал имя Павловского. Он, в свою очередь, дал показания на владельца книги. Игрунов понял, кто его сдал, еще на допросе, — когда чекисты выложили на стол редкий экземпляр «Архипелага».

За несколько лет до того, в сентябре 1971-го, студент одесского истфака Павловский вместе с тремя друзьями-марксистами пришел в мастерскую Игрунова на фабрике народно-художественных промыслов, где тот зарабатывал деньги на издание подпольной литературы. Распространение самиздата в те годы фактически делало Игрунова центром социальной сети инакомыслящих, и он считал своим долгом перезнакомить их между собой: по его словам, в этой среде мирно уживались и либералы с социалистами, и сионисты с националистами.

В углу мастерской, среди опилок и деревянных заготовок, Игрунов проговорил с новыми знакомыми несколько часов. Речь шла о российской истории и перспективах государства. Павловский показался Игрунову неформальным лидером группы — гости «держались вокруг него». Несколько часов студенты слушали авторитетного антисоветчика, а потом заговорили сами — и ничего приятного в их словах не оказалось. Павловский и его друзья — Константин Ильницкий, Вячеслав Килеса и Игорь Иванников — были поклонниками Че Гевары и пришли знакомиться с профессиональным революционером, а обнаружили перед собой либерала, называвшего их «господами». Они жестко раскритиковали Игрунова, обвинив его в буржуазности, но знакомства прерывать не стали: больше нужные книги достать было не у кого.

Павловский с друзьями работал на истфаке над студенческой газетой «XX век и мир», куда писал острые критические статьи. Как позже рассказывал Килеса, в итоге деканат передал один из выпусков в КГБ и устроил редакции выволочку: «Особую ярость вызвал нарисованный в центре газеты гриб атомного взрыва, расцененный парторгом как левацкий призыв к третьей мировой войне». Иванников вспоминал, что 19-летний Павловский уже тогда был настолько самоуверен, что набросал «в записной книжке эскиз своей мемориальной доски, которая должна непременно появиться, когда ему стукнет 60–70 лет».

К 1971-му четверо товарищей съехались вместе в организованной ими коммуне СИД («Субъект исторической деятельности»). Она представляла собой флигель на улице Амундсена в Одессе: несколько комнат, газовая плита с баллоном, кухонный столик со съестными припасами; на подоконнике — ведро с питьевой водой. Личную собственность на вещи, книги, идеи и будущее молодые люди отменили, договорившись вместе осуществлять «работу по изменению мира». «Научные изыскания убедили нас в том, что марксизма-ленинизма как такового не существует, — рассказывал Килеса в своей книге „СИД“. — Это открытие лишило нас почвы и уверенности; мы казались себе робинзонами, попавшими на необитаемый остров, где, чтобы выжить, приходилось самим создавать свое будущее». Павловский считал, что «достаточно трех человек, которые идеально понимают друг друга, для того чтобы произвести любой переворот в государстве».

Игрунов был оскорблен своей неудачей на встрече с молодежью — и стал часто ходить в гости к четверке, устраивая с ними многочасовые дебаты. Молодые люди тем временем были озабочены бытовыми проблемами. Иванников не хотел убираться и готовить. Ильницкий, сын заместителя прокурора, чувствовал себя неловко в грязных комнатушках. Павловский начал проявлять склонности к вождизму. Постепенное превращение мечтателей в «обычных квартирантов» закончилось тем, что все разошлись по домам — и СИД развалился.

Вскоре Павловский женился на Ольге Гапеевой, поэтессе, студентке истфака и общей подруге всех участников СИД. Родители молодоженов сначала выгнали их из дома, не одобрив брак, но потом мать Ольги, работавшая в Одессе прокурором, смягчилась и сняла для них дом на Ромашковой улице. Жили небогато. К дому прилагалась хозяйская овчарка Альма, бидончик помоев для которой обходился в 50 копеек в день.

В поле зрения КГБ Павловский попал, вернувшись из глухого украинского села Бирносова, где ему пришлось поработать учителем — без этого на истфаке неудобному студенту отказались выдать диплом (Павловский протестовал, сидя на полу в деканате, — это не помогло). О злополучном «Архипелаге» его расспрашивали два одесских чекиста: один представился «Александром Сергеевичем», другой — «Николаем Васильевичем» (Гоголь с детства был одним из любимых писателей Павловского). Позже, объясняя, почему он стал давать показания на Игрунова, он объяснял, что «в таких случаях из человека лезет тайный неадекват» — и в его случае это выразилось в недоверии к либералу: как ему казалось, тот и сам «мог запросто сдать». Самому Павловскому вынесли только официальное предостережение — «профилактировали».

На следующее утро после того, как Игрунова увезли на допрос в КГБ, его жена столкнулась с Павловским у молочной кухни, расположенной рядом с их домами: у Игрунова был полуторагодовалый ребенок, у Павловского только-только родился сын. Когда жена Игрунова рассказала, что мужа забрали, Павловского это почему-то шокировало — он словно не ожидал, что этим кончится. Он пришел каяться к Игрунову, которого временно отпустили домой. Они отправились гулять, разговаривали несколько часов — и решили, что Павловский прекратит давать показания, а на суде откажется от того, что уже сказал чекистам.

Так он и сделал: на заседании в марте 1976 года судья зачитала его показания, но он от них отказался — и из дела их пришлось исключить. Игрунов в итоге провел несколько месяцев в психбольнице на Слободке, где его даже навещали друзья. По тем временам это был «курорт».

Теперь, вспоминая тот процесс, 69-летний Игрунов защищает Павловского. Он и сам как-то признавался, что в 1968 году сдал чекистам товарища, приняв его за провокатора. «Не все люди оказываются морально готовыми к столкновению, — спокойно рассказывает Игрунов. — Я понимал, что меня посадят, и я был готов сесть. Павловский вел себя на суде достаточно твердо. Но для многих это осталось фактом: вот он сдал товарища. А я говорю, что это неправильная претензия».

Самому Павловскому после процесса грозила уголовка за отказ от дачи показаний. Работать в школе он больше не мог. Одновременно совсем разладилась семейная жизнь.

Сложности появились еще во время процесса Игрунова. В доме лежала принесенная им запрещенная литература — а мать Ольги, прокурор, называла Павловского «контрой» и обещала посадить. Обострились и бытовые проблемы. В декабре 1975 года Одессу парализовало: из-за обледенения проводов отключилось электричество, встали котельные, в магазинах заканчивались продукты. На пятые сутки, когда температура в доме опустилась до девяти градусов, Павловский в задумчивости съел у окна семейный неприкосновенный запас — банку шпротов и банку сгущенки. Как Гапеева вспоминала позже, она сорвалась: «Лучше бы у тебя был запой, было бы понятнее и уважительнее!»

После суда над Игруновым в 1976 году Павловский, несмотря на уговоры родственников, решил окончательно уйти в диссидентское движение. Этого брак уже не выдержал. Развели их с женой за три дня — благодаря теще-прокурору.

По воспоминаниям Гапеевой, в сентябре 1976 года она вышла из одесского психоневрологического диспансера «после неудачной попытки самоубийства и принудительного лечения». Ее встречал бывший «сидовец» Константин Ильницкий, приехавший по телеграмме Павловского. Вскоре Гапеева и Ильницкий поженились.

Сам Павловский к тому времени уже жил в Москве. «Одесса — слишком маленький город для травмированных чувств, — вспоминал он позже. — На каждом углу ты вспоминаешь: здесь ты целовался, здесь ты ждал. Невозможно ходить».

Диссидент с булыжником

В Москву Павловский часто ездил с 1972 года — сначала ночевал на Ярославском вокзале, потом, подружившись с известным историком Михаилом Гефтером, останавливался у него. (Встречу с Гефтером он позже назовет самой важной в своей жизни — и даже посвятит ему одноименный интернет-журнал.) Работать в столице он, впрочем, не мог: у молодого диссидента не было ни трудовой книжки, ни прописки. Помог бывший секретарь ЦК ВЛКСМ и известный публицист Лен Карпинский — пару месяцев в начале 1975 года Павловский числился сотрудником Высшей комсомольской школы. «В Одессе меня с собаками искали — а я себе жил у Гефтера, работая в ВКШ. Система была очень неоднородной, дырявой», — объяснял он позже.

Спустя два года, после окончательного переезда, Павловскому пришлось заняться более приземленным трудом. Еще в Одессе, решив найти работу, на которой никого не будут волновать его взгляды, он выучился столярному делу. Вспоминая упреки родни, что он и гвоздя не может вбить, Павловский для начала купил килограмм гвоздей и научился вгонять их с одного удара в пенек у дома Игрунова. Позже он называл себя «плотником с Мандельштамом в кармане телогрейки».

Первую работу после переезда он нашел под Владимиром — строил коровник в деревне Новоселово. Приезжая по выходным в Москву, он останавливался в сквоте Игоря Авдеева (его писатель Венедикт Ерофеев, с которым Павловский иногда пересекался в сквоте, позже вывел как Черноусого в «Москве — Петушках»). В Москве разряд столяра-краснодеревщика давал свои преимущества: какое-то время у Павловского была мастерская в ИНИОНе, где хранилась литература с жестким режимом допуска — после окончания рабочего дня весь институт отходил «царю по всем дверям и замкам». В Институте системных исследований, где в 1980-е трудились Егор Гайдар и Петр Авен, Павловский чинил двери. Самиздатом занимался в столярной мастерской в Староконюшенном переулке — теперь там посольство Камбоджи.

В 1977 году Игрунов вышел из психиатрической больницы с новой идеей: создать журнал, направленный на поиск компромисса с государством и выработку альтернативного пути развития страны. Он обсудил этот план с Павловским (из Москвы делать такой проект было проще) и познакомил его с возможными авторами. Как утверждает Игрунов, через три месяца он обнаружил, что заказанные им материалы вышли в другом новом самиздатском журнале — «Поиски», в редакцию которого вошел и Павловский; самого Игрунова ни о чем не предупредили. «Павловский со мной прошел столько лет, нас уже вроде столько связывало, — вспоминает про это Игрунов. — Он так и не понял, что это было нехорошо, очень удивлялся».

Поначалу в списке редакторов Павловский фигурировал под псевдонимом П. Прыжов. В частности, этим именем был подписан текст «Третья сила», который произвел большое впечатление на правозащитницу Людмилу Алексееву. «Очень настоящая статья, посвященная такому, простите меня, дерьму, как брежневская конституция, — вспоминала она. — Некий срез советского общества во всей его лжи и несвободе». Настоящим именем Павловский стал подписываться с шестого номера «Поисков»: после ареста своего коллеги по журналу Валерия Абрамкина он считал себя не вправе пользоваться псевдонимом.

За журнал в КГБ решили взяться в 1979 году, перед Олимпийскими играми. Слежку Павловский замечал, даже когда работал на лесоповале. В январе 1980-го его привезли на допрос на Лубянку и посоветовали уехать из страны; Павловский согласился, но не уехал. Через месяц его вызвали снова: на этот раз договорились, что он останется, но откажется от всех видов политической деятельности. Павловский снова согласился — и сразу нарушил обещание, продолжив издавать журнал.

В октябре 1980-го Абрамкина осудили на три года. Во время последнего заседания в окно Мосгорсуда влетел камень, разбив стекло и едва не задев подсудимого. Кинул его Павловский. Вместе с фотографом он забрался на крышу соседнего дома, чтобы сделать снимок для следующего номера «Поисков»; увидев оттуда, что в одном из помещений судьи спокойно курят, а на столе уже лежит готовый приговор, он неожиданно для себя в ярости схватил кирпич и запустил им в окно. Убегая от милиции, Павловский сорвался с крыши, упал и потерял сознание — но его не нашли. Той же ночью друзья привезли его с переломанной ногой и чужим паспортом в институт Склифосовского. Операцию сделали неудачно — Павловский говорил, что видит халтуру «взглядом плотника». После этого он стал хромать.

Лежа в больнице, Павловский окончательно разочаровался в борьбе со властью и решил, что компромисс действительно пора искать. Ситуация, в которую он попал, казалась ему пошлой: «Живописная безбытность диссидентства обернулась безвкусицей — погони, прятки, женщины, весь этот Дюма, за которого люди расплачиваются друг другом, во всем виня „власть“. Новых идей никаких; уезжать из страны стыдно; дальше идти некуда. Звериное чувство тупика — закупоренность в собственной биографии. Я решил бежать из биографии».

В апреле 1982 года его арестовали — по делу «Поисков». В отличие от Абрамкина, Павловский начал давать показания, оправдывая это своими новыми взглядами. «Когда мне сказал адвокат, что [диссиденты Виктор и Соня] Сорокины уехали на Запад, я и их добавил в показания, — рассказывал он позже. — Ни на кого из действующих лиц я компрометирующих показаний не дал, это для меня был важный момент того, что я считал тогда основой „новой позиции“. Но, конечно, позиции в этом не было, а была сделка».

Дожидаясь суда, Павловский провел в Бутырке около года, прочитав за это время всю русскую классику. «[Сидел] в тех же камерах, кстати, где недавно они убивали Магнитского. Из его записей видно, как сильно Бутырка деградировала за 20 демократических лет, — отмечал он позже. — Гигиеничные тюремные унитазы времен позднего тоталитаризма теперь заменила засранная национальная дыра в полу». Академики-эксперты нашли в эссе Павловского из «Поисков» антисоветскую клевету; чтобы получить более мягкий приговор, он согласился на ряд условий — признать себя виновным, осудить сам проект журнала и лично сооснователя «Поисков» Петра Абовина-Егидеса, который к тому времени жил во Франции. На суде Павловский заявил, что его деятельность была криминальной и противоправной. Среди его друзей, стоявших в день вынесения приговора у здания Люблинского райсуда, царила растерянность: его слова многих поразили.

Суд выбрал относительно мягкое наказание: вместо лагерей — пять лет ссылки; с учетом времени, проведенного в Бутырке, — три. Павловский просил, чтобы его отправили в Одессу, но уехал в Троицко-Печорск в Республику Коми. На этап его повезли 10 ноября 1982 года, в день смерти Брежнева. «Когда камеры вели на прогулку, каждую встречал замначальника тюрьмы и говорил шепотом: „Товарищи, тише — Леонид Ильич умер“, — рассказывал Павловский. — Естественно, вся Бутырка — а она, можно сказать, посреди Москвы — орала: „Ура!“»

В Коми Павловский работал кочегаром и маляром, а свободное время тратил на переписку с друзьями и разбор бумаг Гефтера. В диссидентской среде многие считали его предателем. Жена Андрея Сахарова, правозащитница Елена Боннэр позже говорила, что «оценила Павловского по полной его стоимости в 1980 или 1981 году, когда он давал в ГБ показания». Сам Павловский вспоминал, что возмущены были и члены редакции «Поисков», и близкие ему люди — даже с Гефтером настал «глубокий кризис отношений».

Побег из биографии удался не слишком. По собственному признанию, в ссылке Павловский пребывал в состоянии «державнического неистовства»: «Писал в Политбюро и в КГБ трактаты с поучениями, как спасти СССР, упорно именуя его Россией. Местный алкоголик-оперуполномоченный читал их и подшивал к моему делу. Так мы переписывались с историей».

Срок Павловского завершился 25 декабря 1985 года. Вернувшись в Москву, он отремонтировал квартиру, где поселился, — и больше не вбил ни одного гвоздя.

Начиналась перестройка.

Сорос, Дугин, Ходорковский

Павловский теперь был осужденным по политической статье — и формально в Москве (и других крупных городах) ему было жить запрещено. Получив два протокола о нарушении режима, в 1986 году он написал злобное письмо первому секретарю московского горкома Борису Ельцину — и потребовал оставить его в городе. Отредактировать и передать текст помог все тот же Лен Карпинский. Через некоторое время они вместе поехали на дачу к Ельцину. Карпинский долго уверял того, что бывший политзэк — парень толковый и «государственный». Ельцин молчал. Павловский терпел. Через некоторое время ему пришла бумага, позволившая получить временную московскую прописку.

Рассорившись с прежним кругом, Павловский погрузился в новую среду неформалов — и стал одним из создателей «Клуба социальных инициатив» (КСИ), первого легального политического кружка в Москве, где знакомились и взаимодействовали активисты разного толка. Настало странное время: с одной стороны, бывший ссыльный, пока ему не выдали разрешение на проживание, бегал от милиции, с другой — стучал кулаком в райкоме, требуя помещения для клуба. И его дали — в здании на Волхонке.

4 мая 1987 года милиционеры разогнали сход хиппи на Гоголевском бульваре, избив несколько человек. В толпе с фотоаппаратом ходил и Павловский, отбивавшийся от милиции корочкой представителя журнала «Век ХХ и мир», куда его только что взяли на работу (по иронии судьбы название журнала почти совпадало с названием его студенческой газеты). «Это был жесткий разгон. Надо было как-то двигать это дело и защищать ребят», — вспоминает Павловский. Так он познакомился с Валентином Юмашевым — тогда еще журналистом. Тот помог с освещением истории. «Всех обзванивал, звонил прокурорам. Создали, так сказать, шум, духоту для ментов — они отвалили», — рассказывает Павловский. С этого началась их дружба с Юмашевым — будущим главой администрации президента и зятем Бориса Ельцина.

Павловский описывает неформальную Москву того времени как бульон, в котором варились практически все, кто позже станет известными политиками и бизнесменами. «Ходорковский забегал по пути с работы ко мне в редакцию, Авен бывал, Чубайс. C другой стороны, там мог быть Дугин, Кургинян и другие. То есть была такая очень густая, насыщенная среда перестройки. Сейчас такое невозможно». Новые организации появлялись одна за другой: КСИ, клуб «Перестройка», «Московская трибуна» и другие. «Было такое ощущение, что можно лепить реальность, — вспоминает Павловский. — Я очень любил это ощущение, поэтому пронес его потом с собой в политтехнологии».

Государство как будто жило по прежним правилам, но порядки начали меняться на глазах. «Забавная история была, когда мы организовали первую демонстрацию в защиту Ельцина, в ноябре 1987-го, — вспоминалПавловский. — Тогда в ней участвовал Андрей Исаев, еще не окуклившийся. За мной, как обычно, шла наружка комитетских. Мы с хорошей журналисткой гуляли, много целовались, было за полночь. Подошел человек и сказал: „Глеб Олегович, может, хватит? Пойдем по домам? Поздно уже… А с вас завтра все равно наблюдение снимают!“»

Павловский, как всегда, не совсем совпадал со своим окружением. «Это было время поголовной эйфории, и смысл всех предсказаний сводился к тому, что Россию ждет замечательное демократическое будущее, — рассказывает один из создателей телекомпании НТВ Игорь Малашенко, познакомившийся с Павловским в редакции „Век ХХ и мир“. — У Глеба Олеговича же была более серьезная картина мира, там уже звучали предостережения по поводу этого нереалистического и бездумного восхваления демократии. Поймите меня правильно, я считаю демократию лучшей из существующих систем управления, — как говорил Черчилль, она плохая, но остальные еще хуже. Но вот то, что она плохая, тоже надо помнить. И Павловский об этом упоминал, что меня и зацепило».

21 мая 1989 года в Лужниках состоялся первый массовый митинг за радикальные реформы, приуроченный к началу работы Съезда народных депутатов, — по разным данным, он собрал от 50 до 300 тысяч человек. Вел митинг Гавриил Попов, с речью выступил Андрей Сахаров; наиболее горячо толпа приветствовала Ельцина. Среди выступавших был и Павловский, который входил в оргкомитет митинга. Там он «впервые ощутил мрачную силу массы». «Толпа жестче следователей КГБ. Она заталкивала мои слова обратно мне в глотку, а наружу тащила другие, лающие слова вражды, какие ей и нужны, — вспоминал он о митинге. — Ты говоришь не то, что думаешь, а то, чего от тебя ждет это море голов». После выступления Павловского стошнило. На митинги он решил больше не ходить.

В 1990 году Павловский, по его словам, случайно встретил на улице приятеля, и тот предложил: «Слушай, хочешь, я тебя кое с кем познакомлю?» Знакомым, встретившим их в кафе, оказался американский миллиардер и филантроп Джордж Сорос. В итоге Павловский вошел в совет программы «Гражданское общество»(он также упоминал, что подавал заявку в Фонд Сороса в 1989-м). В течение двух лет после этого на деньги Сороса в рамках программы «Информационная среда» он «разбросал» по стране «чудовищное количество техники» — в стандартный набор входили факс, ксерокс, компьютер и телефон. На этой технике делались, в частности, первые номера новой газеты «Коммерсант»: кооператив «Факт», из которого она вышла, Павловский создавал вместе с Владимиром Яковлевым. «Я верил в параллельные структуры, я был их адептом, — рассказывает Павловский. — У меня было ощущение тогда, что теневая организационная деятельность — проще, и успешнее, и эффективнее, чем политическая борьба». Работать на Сороса ему быстро надоело, и он решил, что будет зарабатывать сам, занимаясь «обеспечивающими политику подсистемами».

«Моя известность вообще всю жизнь очень странно горками колебалась, — рассуждает Павловский. — Я был довольно известный человек в диссидентстве, пока не вышел из него. Потом после ссылки я вернулся и через год уже был очень известным человеком в неформальном движении. Потом отошел от него, поскольку стал заниматься с Яковлевым кооперативом „Факт“. Это все вызывало такое ощущение: каждый раз жизнь как бы начиналась сначала».

Перестройку он запомнил как «быстро захлопнутое окно возможностей».

Компромат как инструмент

Впервые с политтехнологиями Павловский столкнулся в начале 1990-х, участвуя в работе гайдаровского Рабочего центра экономических реформ на Старой площади. По словам Павловского, именно там «была впервые вслух поставлена неприличная проблема, которую просто нельзя было тогда ставить в демократической среде: „Мы хотим проводить реформы. Как бы сделать так, чтобы эти реформы не трогало грязными руками население?..“ То есть как продать эти реформы населению, которое, в общем, туповато и которое, конечно же, будет мешать?..»

Павловскому понравилась «технологизация политики», при которой народ рассматривался как «опекаемый объект». По его воспоминаниям, в центре реформ все еще висели портреты Ленина, но в здании царила «карнавальная атмосфера». Сам он получил кабинет, где впервые стал заниматься анализом социологических данных. Так он понял, что во время соцопросов «человек никогда не отвечает правду».

Симон Кордонский, много работавший с Павловским в разных проектах (сейчас Кордонский заведует кафедрой на факультете социальных наук «Вышки»), рассказывает, что вокруг него всегда само по себе «организуется пространство деятельности». «Например, 19 августа 1991 года [когда начался путч ГКЧП] мы вместе приехали в „Век ХХ и мир“ рано утром. И как-то вокруг него сразу появились люди с деньгами, появилась техника, появилась связь. Хотя он не совершал каких-то действий… Мы реально просто сидели», — вспоминает Кордонский. По его словам, именно через редакцию информация о происходящем шла в зарубежные СМИ. По словам Кордонского, они вдвоем с Павловским вышли из помещения только 22 августа, когда все закончилось. В тот же день к ним пришли «сдаваться» кураторы из КГБ. «Пришли несколько людей, сказали: все, давайте налаживать отношения, что-то такое, — рассказывает Кордонский. — Просто в растерянности все были, как и мы».

Через два года, осенью 1993-го, выпуская новости о столкновениях в центре Москвы и расстреле Верховного совета, журналисты первого частного информагентства страны «Постфактум», которое возглавлял Павловский, передвигались «на карачках» — редакция находилась недалеко от Белого дома. В знак протеста против превышения Ельциным своих полномочий Павловский даже ушел из «Постфактума», превратив это в политический жест и обвинив президента в цензуре. Агентство к тому времени, правда, было убыточным.

В марте 1994 года один из номеров «Общей газеты» вышел с передовицей «Почки набухают. К путчу?». Речь в ней шла о готовящемся государственном перевороте с целью отстранить Ельцина от власти. В заговоре якобы участвовали высокопоставленные чиновники: мэр Москвы Юрий Лужков, первый вице-премьер Олег Сосковец и другие. Заметка была основана на анонимном документе, пришедшем в редакцию по факсу; его копии также распространялись в недавно приступившей к работе Госдуме. Государство отнеслось к публикации серьезно: Генпрокуратура возбудила уголовное дело по факту клеветы, сопряженной с обвинением в государственном преступлении; «Коммерсант» писал, что Лужкову «пришлось сильно самоограничить свою [политическую] самостоятельность».

Ответственность взял на себя Павловский, член редколлегии «Общей газеты». Он сказал, что у него со стола кто-то украл внутренний рабочий документ под названием «Версия № 1» — и отдал его журналистам.Следователи быстро выяснили, что реальными авторами записки были сотрудники «Постфактума». Один из них, Симон Кордонский, теперь объясняет произошедшее так: «[Глава службы безопасности Ельцина] Коржаков и компания задумали интригу против Лужкова, поэтому была запущена деза, что есть заговор. Естественно, мы собирали все слухи, и все это шло в компьютер. И из моего компьютера агентами Коржакова это было похищено и распространено». Как говорит Кордонский, который в итоге пробыл полтора года под следствием и был амнистирован в связи с 50-летием Победы в 1995-м, Павловский вообще был не в курсе существования документа — но все равно принял удар на себя.

После этого случая похожие конспирологические публикации стали появляться в прессе регулярно. «До этого у нас была гласность, а с появлением „Версии“ гласность превратилась в компромат и стала инструментом политического управления, — говорит Кордонский. — И Глеб это все очень четко почуял. Он сумел организовать формирование этого жанра».

Сам Павловский вспоминает, что скандал вытащил его из «позиционного вакуума», в котором он оказался. «Симон попросил его прикрыть, я его прикрыл, — рассказывает он. — В своем тогдашнем резко антикремлевском стиле я это даже еще и форсировал, усилил. Но уже не без хитринки — сознательно, потому что понял, что возник спрос на автора и его ждут». Конспирология теперь стала одним из его рабочих инструментов — способом «управлять теми, кто хочет, чтобы ими управляли». «Таких большинство», — уверен Павловский.

В 1995 году в России проходили парламентские выборы. К тому времени Павловский создал и возглавил Фонд эффективной политики: исходно он задумывался как «фирма, в которой будут работать журналисты и которая будет помогать проводить выборы», а авторство идеи, по словам политтехнолога, принадлежало Михаилу Лесину и Андрею Виноградову. Одним из соучредителей ФЭПа стал куратор и арт-дилер Марат Гельман, уже имевший дело с политическими кампаниями: в тот момент, как вспоминает Гельман, он «искал какие-то возможности поддерживать галерею».

По словам Павловского, создание фонда «не было привязано к какой-то конкретной кампании и тем более не было привязано к Кремлю», к которому глава ФЭПа тогда находился в «острой» оппозиции. Первым большим проектом новой структуры стала кампания «Конгресса русских общин» (КРО) — в его первую тройку входил генерал Александр Лебедь. Идеологическую концепцию КРО Павловский, по его словам, написал за два часа, опаздывая на встречу: «власть, собственность, свобода», невмешательство государства в экономику — «путинизм-софт», как он теперь это определяет.

На выборах КРО не преодолел пятипроцентный барьер — в Думу попали лишь несколько одномандатников. Павловский объясняет провал тем, что штабом партии управляли другие люди. «Ну штабом руководил [основатель партии Дмитрий] Рогозин, — говорит он. — Как он топит собак, так он и это делал».

Ларек подожгли коммунисты

Еще во время думской кампании к Павловскому обратился старый приятель Валентин Юмашев: главред «Огонька» и соавтор книги Бориса Ельцина уже тесно сотрудничал с администрацией президента. Юмашев попросил ФЭП провести социологическое исследование по возможным кандидатам в президенты. Рейтинг Ельцина был крайне низким; в прессе регулярно появлялись публикации о его неизбираемости. По словам Павловского, исследование показало: победить Ельцин может, но только во втором туре — «выходя на прямой выбор с другими [конкурентами], он половину опережает». К концу января Павловский подготовил для Юмашева сценарий победной кампании Ельцина — которого он еще недавно терпеть не мог.

Смену своих взглядов политтехнолог объясняет так: «[Интеллигенция] стала отворачиваться от Ельцина. Я еще не забыл, как она отвернулась от Горбачева, понял, что сейчас они приготовят Ельцина таким же образом, — и я еще раз потеряю государство. Вот тут уже я разозлился окончательно. Моя концепция была очень проста: хватит уничтожать каждого лидера вместе с государством, которое он создал».

ФЭП стал одной из первых структур, получивших контракт после «штабного переворота» в марте 1996 года, когда вместо Олега Сосковца кампанией занялся Анатолий Чубайс. До первого тура президентских выборов оставалось три месяца. «Трудно даже поверить, что за это время мы успели все сделать», — говорит Павловский, признавая, впрочем, что главным человеком в кампании был тогдашний гендиректор НТВ Игорь Малашенко. ФЭП, по воспоминаниям Павловского, занимался региональной прессой, электронными СМИ и «контрпропагандой». «Всякие там антикоммунистические штуки, липовые газеты коммунистов, клипы с озверелыми коммунистами, которые жгут тираж „Не дай Бог!“, исповеди проституток, обслуживающих руководство КПРФ. Замечательные наклейки — вся Москва была обклеена красными наклейками „Этот дом после июня подлежит национализации“, — с явным удовольствием вспоминает Павловский. — Это были не просто наши идеи — это был наш продакшен. Вспоминать стыдно, но это было. Я вошел в дикий азарт к концу кампании и, наверное, психологически был готов даже поджечь ларек и сказать, что это сделали коммунисты. Но до этого, к счастью, не дошло».

Игорь Малашенко роль Павловского и ФЭПа в тех выборах оценивает скептически. «В аналитическом блоке сидели люди, которые и сами что-то соображали, — поясняет он. — С точки зрения информации суперважную роль сыграл Александр Ослон и его социология. Он абсолютно точно предсказал исход первого и второго тура. Ослон был незаменим. У Павловского такого статуса и близко не было».

«Я даже не сразу заметил, что [Павловский] работал с Кремлем. Он публично нигде это не оглашал», — вспоминает Вячеслав Игрунов. Новая работа товарища вызывала у него «крайнее раздражение»: «Он делал гадкие вещи. Занимался черным пиаром, например: „Коммунисты готовятся к вооруженному перевороту“. А что это за коммунисты? Ребятки из каких-то маргинальных групп, в которых в каждой по три человека. А публикуется это, как будто КПРФ готовит тренировочные лагеря, чтобы свергать власть. Павловский все время такими методиками проводил свою линию».

«Это ощущение, когда со всех сторон, из каждого утюга — Ельцин, Ельцин, Ельцин — и страшные-престрашные коммунисты, — оно сработало на короткий срок. Этого срока хватило», — говорит сам Павловский. Борис Ельцин выиграл выборы во втором туре у Геннадия Зюганова. После первого тура Александр Лебедь, которому пообещали пост секретаря Совета безопасности РФ, призвал своих сторонников голосовать за действующего президента.

Технологический крейзи

В конце августа 1996 года новый глава администрации президента Анатолий Чубайс собрал у себя на совещание экспертов и сообщил, что «есть проблема». «Борис Николаевич идет на последний срок, мы все это понимаем. Но он должен уйти достойно, не как Горбачев. У нас есть три года с небольшим, и надо подготовить уход Ельцина», — вспоминает слова Чубайса Павловский, добавляя: в том, что Ельцин должен будет уйти, никто не сомневался. С того момента глава ФЭПа стал одним из участников регулярных совещаний в АП. По его словам, фонд участвовал в разработке сценария отставки Лебедя — своего бывшего клиента, — а потом стал заниматься информационным планированием: «самыми разными вещами, включая календарь „Оптимальные окна для операции Ельцина“ — политические, разумеется, окна, не медицинские».

Администрация президента в то время была «бюрократическим коллектором» и «несерьезным местом», вспоминает Павловский: там почти ничего не могли и не знали. Глава ФЭПа хотел добавить АП полномочий: «Нужно было построить машину, танк, который будет под Борисом Николаевичем». Главной целью было «доминирование президента в информационном поле». Для этого нужно было придумывать новые идеологемы — «сейчас бы сказали, мемы». ФЭП участвовал в создании нового управления по связям с общественностью, которое возглавил Михаил Лесин.

Одной из главных задач АП было удержание рейтинга Ельцина на приемлемом уровне. Павловский каждую неделю выступал с предложениями по созданию подходящих событий; за оценку их результативности отвечал Александр Ослон и фонд «Общественное мнение». ФЭП готовил для администрации календарь будущих событий, который Павловский называет «биг-датой вручную». «В какой-то момент мы довольно далеко зашли в экспериментах по управлению массовым поведением, — утверждает он. — Мы создавали огромные массивы разных данных, планов и накладывали их друг на друга, — и иногда это было впечатляюще. У вас начинают проступать какие-то точки сгущения возможных, вероятных событий…»

И сам Павловский, и бывшие сотрудники администрации президента отрицают, что идея проекта «Преемник» с Владимиром Путиным в главной роли принадлежала ему. Павловский вообще поначалу не интересовался, кто будет следующим кандидатом в президенты, — хотя ему нравилась идея с Борисом Немцовым, который в 1997 году стал вице-премьером. «Он был хорош: и фактурен, и умен. С ним приятно работать было, — вспоминает Павловский. — Ну а потом началась война, как известно. Березовский и Гусинский пошли в атаку на Чубайса с Немцовым. И все, его зарезали». На атаку в АП отвечали «слабо», признает он, — это был момент наибольшей информационной беспомощности Кремля: «В этот период у нас был только второй канал… Ну, „Радио России“. Все остальное было очень зыбко. Проводили какие-то акции в поддержку Чубайса. Но очень трудно, понимаете, провести убедительную акцию народную в поддержку Чубайса».

К концу 1998 года Павловский вошел в состояние «технологического крейзи», уверенного в том, что избрать можно любого. «Мне было все равно, понимаете? У меня есть машина, которая выберет кого угодно. Назовите покойника — мы сделаем конструкцию, встроим его, и его тоже выберут», — рассказывает он. К тому моменту политтехнолог, на его взгляд, уже «перешел черту», став «радикалом» при власти. Когда почему-то речь зашла о том, что преемником может стать министр путей сообщения Николай Аксененко, он и с этим не стал спорить: «Черт с ним, пускай Аксененко!.. Вы понимаете, я был абсолютно всеяден тогда. Абсолютно».

В кабинете у Павловского висела большая «карта страхов» — она показывала, чего боятся люди в разных регионах. «Ленинградская область, абсолютно депрессивная, лежавшая абсолютно на дне экономически, без движения, без денег, боялась гражданской войны. Почему?.. Непонятно», — вспоминает он. В администрации тоже были свои страхи: «У нас была такая пужалка, что, значит, бедного Бориса Николаевича вместе с семьей озверелый народ растерзает в прямом эфире». «Трагически плохую роль» в этом, по его мнению, сыграло НТВ, — может быть, не ожидая того. «Они ввели пропагандистски удачный, но человечески грязный концепт „Семья Ельцина“, имея в виду — мафиозная семья. Здесь и возник вот этот вот личный момент, — поясняет Павловский. — И началась война. И я себя убедил, что надо спасать старика и одновременно вводить новый режим». В это время Павловский, по его признанию, готов был оправдать практически все: даже предлагал ввести чрезвычайное положение и наделить правительство диктаторскими полномочиями.

Павловский работал советником главы АП на общественных началах и каждую пятницу приходил в администрацию на совещание по политическому планированию. Начиналось оно обычно с выступлений «тандема» Павловского и Ослона — о состоянии общественного мнения и информационного поля за неделю. Социология была важной частью работы: администрация искала новую базу для будущего президента, который сменит Ельцина. «Мы искали зону, где у людей пересекаются разные консенсусы по любому вопросу, — чтобы президенту по возможности закрепиться в зоне максимального одобрения», — объясняет Павловский.

Весной 1998 года на политических совещаниях в Кремле начал появляться новый первый заместитель главы АП, бывший сотрудник КГБ Владимир Путин. Вскоре случился дефолт — и, по словам Павловского, разочаровавшийся в «умниках» Ельцин стал искать в преемники «силовика». В исследовании, каких киногероев граждане видят в кресле президента, проведенном весной 1999-го, одним из лидеров сталШтирлиц.

Штирлиц у власти

19 декабря 1999 года, в воскресенье, в 9:51 утра на пейджер Валентина Юмашева пришло сообщение: «Это очень похоже на победу. Перезвони. Глеб».

Это был день выборов в Госдуму, на которых Павловский впервые использовал новую агитационную технологию — публикацию данных exit polls в интернете в день голосования. Цифры показывали, что только что созданный блок «Единство» («Медведь») побеждает, а дружественный ему «Союз правых сил» идет на третьем месте. Когда глава Центризбиркома Александр Вешняков пожаловался на Павловского в прокуратуру, тот воспользовался юридической лазейкой, заявив, что интернет — это не СМИ, а значит, он имел полное право опубликовать цифры. Глава ФЭПа вообще одним из первых осознал важность интернета: первую веб-страницу для клиента фонд сделал еще в 1995 году, на кампании КРО; к 1998-му компания уже разрабатывала для политиков профессиональные сайты — первый сделали для Сергея Кириенко. Потом среди проектов фонда появились первые в России полноценные новостные интернет-издания — «Лента.ру» и «Газета.ру».

«[Сайт с данными exit polls] это был страшный прорыв, тогда я второй раз в жизни видел, как невероятный трафик тысяч в сто посетителей положил сервера, — с иронией вспоминает бывший сотрудник ФЭПа Иван Давыдов. — Я помню, как Сванидзе, который вел тогда программу „Вести“, сказал в прямом эфире жителям Калининграда приглушить свои телевизоры, потому что им еще час голосовать, а остальным сообщил приблизительные результаты выборов. И стал зачитывать данные с нашего сайта». Судя по сообщению, отправленному Юмашеву, Павловский понял все еще по утренним данным.

Перед выборами успех «Единства» не казался предрешенным. Уже в конце ноября 1999 года все в АП были уверены, что Путин станет президентом, но с думскими выборами все обстояло сложнее: по словам Павловского, в администрации сообразили, что преемник Ельцина может опять получить враждебный парламент, «очень поздно». В итоге ФЭП одновременно работал на «Единство» и «Союз правых сил», лояльные будущему президенту. Среди прочих на кампании «СПС» работал Антон Красовский, журналист и будущий глава президентского штаба Михаила Прохорова: он вспоминает, что Павловский ходил по офису в здании на Зубовском бульваре в вязаных носках. «Он ходил босиком по территориям, которые считал своими, — редакционным и прочим кабинетам», — добавляет работавший в ФЭПе Иван Давыдов.

Занимался ФЭП и кампанией одного из лидеров «СПС» Сергея Кириенко, который выдвинулся против Юрия Лужкова на выборах мэра Москвы. Придумал эту идею Павловский, но московским штабом «СПС» руководил Марат Гельман. Его заместителем был экономист Алексей Улюкаев — будущего министра привел в штаб Егор Гайдар. «Это было не только работой. Для меня, по крайней мере, — вспоминает Гельман. — Кириенко был мне очень симпатичен тогда. У нас выстроились отношения не только как клиента — исполнителя». (Сейчас галерист, эмигрировавший в Черногорию, и бывший кандидат, ставший первым замглавы АП, не общаются.)

«Конечно, у нас не было идеи, что Кириенко может победить. Наша задача была максимально ослабить Лужкова как претендента на президентство: он же был один из двух основных претендентов с Примаковым. Это было сделано, — рассказывает Павловский. — Мы писали для Доренко всякие сюжеты, искали антилужковские, антипримаковские. Этого было много». По словам политтехнолога, благодаря Борису Березовскому Первый канал был предоставлен команде Путина «в полное распоряжение».

Павловский продолжал активно пользоваться «чернухой». Например, ФЭП создал антилужковский сайт с названием «ОВГ» («Организованная властная группировка»; в противовес «ОВР» — блоку Лужкова — Примакова «Отечество — вся Россия»), где публиковались «подозрения» в адрес московского мэра. Лужкова там обвиняли в соучастии в убийстве американца Пола Тейтума, связях с криминалом, коррупции и так далее. Тогда же ФЭП впервые стал использовать технологию «неофициального сайта» — оппоненту заводился как будто его собственный сайт, начиненный компроматом; СМИ, не разобравшись, писали по нему новости. «Коммерсант» сравнивал такие методы с чекистскими; главу ФЭПа это не смущало.

Но главным для власти и Павловского в этот момент был проект «Единства». «Идея создать правоцентристскую партию на основе государственной бюрократии и тем самым вывести либералов из гетто принадлежала Денису Драгунскому, — рассказывает политтехнолог. — Он написал об этом очень толковую записку еще в 1998 году. И потом я ее, эту идею, раскручивал. Но непосредственно „Единство“ создал Березовский».

В последние недели перед выборами организаторы кампании спорили, должен ли Путин открыто поддержать новую партию. Ельцин вспоминал в своей книге «Президентский марафон», что Павловский, Ослон и другие ветераны кампании 1996 года настаивали, что должен; их оппоненты в штабе возражали, что премьеру не следует «тратить свой политический ресурс на поддержку неизвестного, только что возникшего политического образования». Как вспоминает Павловский, в итоге хватило «одного чудесного прикосновения» Путина к новой партии. Придумали этот ход они с Ослоном. «24 ноября в новости на три минуты вышел Путин с Шойгу и сказал: есть такой хороший человек, мой товарищ, замечательный человек Шойгу, — вспоминает технолог. — И с 5 до 15% [цифры „Единства“] прыгнули. Это было за три недели до выборов». Именно этот момент, по утверждению Павловского, окончательно убедил Ельцина покинуть пост досрочно.

На выборах нового президента в 2000 году роль Павловского была уже заметнее, чем в 1996-м. Он называет себя «директором по планированию» в штабе Путина, хотя «центральной фигурой» кампании признает главу администрации президента Александра Волошина, без которого, на его взгляд, выборы были бы проиграны. Один из высокопоставленных представителей штаба говорит, что Павловский в кампании участвовал, но «не то чтобы был вхож к Путину — мог попадать в какие-то разы на совещания с ним».

Предложенный Павловским сценарий был прост: молодой спортивный лидер страны ведет ее в третье тысячелетие, причем на выборы его выдвигает не стареющий Ельцин, а народ, — хоть и идет Путин «из Кремля в Кремль». «Парадокс нашего общественного сознания в том, что люди на самом деле не хотят, чтобы из улицы шли во власть, — рассуждает Павловский. — А Штирлиц уже был там, во власти, но законспирированно. И вот он расконспирировался и открыто действует в интересах народа. А Ельцин уходит. Просто картина мечты».

Уход действующего президента был важной частью картины: по словам Павловского, «все стратегии противников были построены на борьбе с Ельциным, а не с Путиным». «Путин считался малозначительной фигурой, а от Ельцина ждали, что он вцепится в Кремль, как в 1996 году, и постарается остаться, придумать какое-нибудь чрезвычайное положение, — продолжает технолог. — И поэтому, кстати, и взрывы [жилых домов в Москве и Волгодонске в августе 1999 года] повесилина Кремль сразу — считали, что Ельцин это задумал, чтобы остаться президентом еще на один срок». По идее Павловского, уход президента должен был создать у россиян ощущение «победы до выборов» — над «нелюбимым Ельциным».

Второй чеченской и терактов в сценарии кампании, конечно, не было, но в итоге они сыграли преемнику на руку, говорит он. «Война усилила, акцентировала вот этот маскулинный стиль, дала выход брутальности, — поясняет Павловский. — [Путин] не был на самом деле совсем брутальным, и это как раз нас волновало. Перед этим была неудачная попытка со Степашиным, когда он попытался грозно сказать в Думе „Я не Пиночет, я Степашин“ — и это выглядело не очень убедительно. [А Путин] настолько быстро освоил все сценарные роли, что играет их до сегодняшнего дня». По мере развития событий в Чечне Путин все реже появлялся в собственном штабе, предпочитая проводить время с военными: «Он боялся проиграть военную кампанию. А политическую он просто передоверил Волошину».

Кампанию Путина вели два штаба. «Внешний» расположился в элитном особняке «Александр-хаус» на Большой Якиманке, куда сразу после регистрации кандидата въехал официальный руководитель штаба Дмитрий Медведев (там же в течение последующих десяти лет был офис ФЭПа и кабинет Павловского). «Внутренний» штаб, который и принимал главные решения, был в Кремле: он заседал четыре раза в неделю в помещении, смежном с кабинетом Волошина, в восемь часов вечера. В совещаниях участвовали среди прочих замглавы АП Владислав Сурков, к тому времени считавшийся главным политическим лоббистом в стране из-за удачно срежиссированной кампании в Госдуму, глава группы спичрайтеров Джахан Поллыева, руководитель президентской канцелярии Игорь Сечин, дочь Бориса Ельцина Татьяна Дьяченко, а также уже заработавший статус «кремлевского имиджмейкера» Глеб Павловский. «С Джахан мы в каком-то смысле были не разлей вода, и многие мои концепты попали [в подготовленные речи]: [в том числе] диктатура закона и вертикаль власти, — вспоминает он. — „Путинское большинство“ — это я внес правки в сообщения ТАСС, заменил „коалицию большинства“ на „путинское большинство“. И это [оказалось] очень успешным. Конечно, это определенная пропагандистская игра — она создает ощущение, что большинство есть еще до того, как выборы состоялись».

Как считает Игорь Малашенко, во многом именно Павловский по заказу Бориса Березовского сформировал в этот период у Кремля уверенность в том, что НТВ и другие СМИ, принадлежавшие Владимиру Гусинскому, — это «враги, которые хотят погубить политическую карьеру Владимира Путина». Малашенко ссылается на ежедневные памятки с информационной картиной дня, за которые отвечал Павловский. «Документы эти были сделаны крайне непорядочно, — говорит бывший гендиректор НТВ. — Например, однажды я рассматривал такой лист и обнаружил, что все отрицательные примеры тех, кто обижал и плохо относился к Путину, почерпнуты из СМИ, которые принадлежали „Медиа-Мосту“, все до единого». Сам Павловский говорит, что с Березовским общался «очень немного». «Не было у нас взаимоприятного контакта, — поясняет он. — Он очень интересный человек, невероятно подвижный — и абсолютно исключающий, так сказать, возможность коммуникаций. Если он что-то делает и куда-то движется, то ты можешь быть ему полезен в этом движении. Но он не будет слушать возражений». Сегодня Павловский считает Березовского фигурой «непонятой». «Знаете, это бывает, — рассуждает он. — Эпоха уходит, а человек продолжает действовать внутри нее и этого не чувствует».

Павловский признает: в 1999 году между администрацией президента и НТВ уже шла «война на уничтожение». По его словам, ставшие теперь привычными «темники» для своих СМИ появились именно в тот период — а с чужими решено было действовать жестко. «Например, появилось такое правило: мы не ходим на вражеские каналы и не даем им интервью. И их ньюсмейкеров не пускаем к себе, — вспоминает Павловский. — В условиях кампании это звучало как бы совершенно естественно и даже невинно и казалось очень действенным. А дальше… Я, между прочим, только потом понял, что из этого решения выросла вообще вся система цензуры».

Именно НТВ Павловский приписывает наибольшую роль в формировании его имиджа «серого кардинала Кремля», хотя у него и не было «никаких полномочий». «Знаете, если вас называют серым кардиналом, а вы это не оспариваете, то это самая лучшая тактика», — добавляет он. Он вспоминает передачу «Глас народа» в конце декабря 1999 года, в которой полемизировал с режиссером и депутатом Станиславом Говорухиным, тогда оппозиционером. «Решили нанести удар по Путину через меня, показать — вот такой кукловод мерзкий, — вспоминает технолог. — Ну и предполагалось, что Говорухин [на мне] живого места не оставит. Меня все предупреждают в штабе: „Ты осторожней-осторожней, смотри, тебя сейчас подставят“. А произошло наоборот: я просто его уничтожил. Вот этот момент я хорошо помню — я выскочил из Останкино, остановил такси, и таксист уже не хотел брать у меня деньги за проезд. То есть я уже был, значит [звездой]».

Павловского включили и в передачу «Куклы» — в качестве советника, крутившегося около Путина. Позже в сатирической программе «Тушите свет!» с Хрюном Моржовым и Степаном Капустой он фигурировал как «главный имиджмейкер Глеб Трепловский». То, что выпады в адрес семьи Ельцина и его самого на НТВ приобрели личный характер, предопределило будущий разгром телеканала, говорит Павловский: «В последние дни перед уходом Ельцина уже был разговор, что после этого, — ну, сразу накажем НТВ».

«На самом деле он свою роль давно сформулировал, в 1986 году. Одно из его последних писем из ссылки содержало план: он хотел стать советником нынешней власти и ее реформировать, — рассказывает Вячеслав Игрунов. — И вот эта его мечта реализовалась во времена Путина. Он стал очень влиятельным, очень важным человеком».

В марте 2000 года Владимир Путин победил в первом туре досрочных президентских выборов, набрав 52,9% голосов. Отмечать победу в ночь выборов избранный президент, одетый в серый свитер, приехалв «Александр-хаус». На праздничном столе были бананы с яблоками, газировка и вино. Напротив Путина, рядом с Татьяной Дьяченко, сидел Глеб Павловский — тоже в сером свитере.

Говорящая голова Кремля

Поздней весной 2000 года Глеб Павловский участвовал в совещании, на котором присутствовали Владимир Путин, Александр Волошин и другие чиновники. У кремлевского консультанта был очередной приступ того, что он сам когда-то назвал «державническим неистовством». «Я считал абсолютно необходимым провести черту между прошлым режимом и новым, — вспоминает он. — Нужны дела против одного-двух олигархов — я с этим открыто выступал. В общем, всем уже было известно, кто будут эти два олигарха». Павловский предложил: нужно показать, что «старое не вернется», и провести «что-то вроде ХХ съезда: парочку старых врагов показательно осудить».

Владимир Путин отреагировал неожиданно спокойно: «Да, хорошо». После чего взял карандаш и посмотрел на Павловского: «Пишу. Кого?»

Все участники встречи рассмеялись. Павловский чрезвычайно смутился и, по собственному признанию, «тут же отступил». «Но всем и без того было ясно, кто это будет, — говорит он. — Березовский и Гусинский».

В то время работы у Павловского было много. Путин начал укреплять центральную власть, реформировав Совет Федерации и создав в стране федеральные округа. Все это требовало экспертного сопровождения и правильной информационной подачи, чем и занимался ФЭП: власть стала монопольным заказчиком фонда. Павловский ходил в АП как минимум два раза в неделю, часто — по субботам.

По меркам рекламного рынка это была не самая выгодная работа. «Деньги были довольно скромные, — рассказывает бывший высокопоставленный сотрудник АП. — Но, конечно, была другая мотивация — ты работаешь на государство, над масштабной интересной задачей. Павловский на этом вообще не обогатился».

«Я работал на одном контракте. И это, конечно, с точки зрения бизнеса было безумие, — рассказывает сам Павловский. — Мы получали, естественно, очень много предложений и от губернаторов, и от всех: понятно, что всем было нужно — доступ к светлейшему. Но фактически это означало бы, что мы превратимся в лоббистскую структуру. И я это категорически отодвигал. А потом — мне было это неинтересно. Мне было интересно строить новый режим». Политтехнолог сравнивает себя в те годы с директором военно-промышленного предприятия: «Надо создать оружие — вот это задача номер один. Да, для этого нужны, естественно, деньги. Но этим оружием не торгуют на свободном рынке — я, во всяком случае, не должен торговать им». Люди, работавшие в ФЭПе в те годы, говорят, что зарплаты были немного выше средних по рынку — и денег в целом хватало. «Опять же, нарабатывались репутация и слава всесильных людей — это даже на время вскружило Глебу Олеговичу голову, — добавляет Иван Давыдов. — Он ощущал себя невероятно великим человеком, со стороны это было даже немножко смешно. Потом он вернулся в реальность».

Часть сотрудничавших с ФЭПом людей переходила во власть: например, Симон Кордонский провел в АП пять лет в начале 2000-х (впрочем, сейчас вспоминает свою работу с трудом — «было скучно»). Самого Павловского устраивать в штат никто не собирался, — как говорит собеседник «Медузы», работавший в Кремле, «такие люди нужны рядом с властью». Павловский говорит, что в Кремле его воспринимали «как какую-то вечную мебель, как мавзолей». Тем не менее его роль в АП в те годы была достаточно велика: как рассказывает Кордонский, ФЭП, в частности, вел всю подготовительную работу перед совещаниями у Волошина, где определялся график президента.

Кроме того, ФЭП еженедельно готовил для президента так называемую газетку — бумагу формата А3, в которой «в жестком конкретном виде» излагались текущие и будущие события. «Они такую карту будущего рисовали, — рассказывает собеседник „Медузы“, работавший в Кремле. — Было полезно. Ну условно — такого-то числа будет День рыбака. В этот день плохо подписывать закон о запрете ловли рыбы». По его словам, Павловский также «толковал соцопросы», делал прогнозы и предлагал различные шаги для власти в информационно-политическом поле. Источник называет Павловского «одним из наиболее содержательных» людей, участвовавших в обсуждениях, — но подчеркивает, что решений о конкретных политических шагах он не принимал. «[На совещаниях] реплики Глеба во многом определяли принятие решения, — возражает Кордонский. — Для тех, кто в процессе был, мнение Глеба было чрезвычайно важным».

Спустя несколько месяцев после избрания Путина, по утверждению Павловского, его стали просить общаться с прессой в качестве неформального выразителя мнения Кремля. Летом 2000 года «возник вакуум». «Стало ясно, что Путин не хочет продолжать действовать в режиме кампании — так интенсивно, — поясняет Павловский. — Потому что он, вообще-то говоря, не очень любит работать». Политтехнолог говорит, что «угадал» позицию президента после катастрофы подлодки «Курск» («Позиция плохая была, но я тогда так думал: „А что там делать президенту? Там должны быть профессионалы, спасатели. А президенту туда нечего соваться“»), после чего стал превращаться в СМИ в «постоянного неформального фронтмена нового режима». Путин, по его словам, на него как на «говорящую голову» смотрел «очень весело, ему это нравилось». Один из бывших сотрудников Кремля утверждает, что быть «говорящей головой» Кремля Павловского в АП не просили.

В апреле 2002 года ФЭП покинул проработавший с Павловским семь лет Марат Гельман, заявив, что фонд «превратился практически в департамент по информационному обеспечению администрации президента России». «Поскольку сейчас на политическом небосклоне нет других игроков, кроме Кремля, политконсультанты вынуждены будут работать в вольере. Это совсем другая работа, и люди для нее нужны совсем другие, — объяснял он. — Борьба за электорат у всех кандидатов будет происходить не в открытом пространстве, а, к примеру, в кабинете Владислава Суркова».

По словам Ивана Давыдова, бывших партнеров на самом деле рассорила неудачная кампания на выборах в украинский парламент в 2002 году: ФЭП работал с Социал-демократической партией Украины (СДПУ (о)) и Виктором Медведчуком, «обслуживая интересы Кремля», но украинская сторона к рекомендациям москвичей не прислушивалась. Павловский хлопнул дверью, и отдуваться пришлось Гельману, который в тот момент жил в Киеве. Гельман признает, что ту кампанию провел «сам, уже без Глеба». СДПУ в итоге получила 6,27% голосов. Павловский утверждает, что лично в неудачной кампании не участвовал — в отличие от президентских выборов на Украине в 2004 году, когда, по словам технолога, он «был чем-то вроде специального помощника по связи между администрациями Киева и Москвы».

Неудача с украинской кампанией в 2002-м «расстроила основного заказчика», то есть АП, говорит Давыдов, и влияние Павловского резко уменьшилось. В результате, по его словам, ФЭП пришлось избавитьсяот своих интернет-изданий — Strana.ru, Vesti.ru и других. У Павловского другая версия событий: отношения с Кремлем в тот момент даже «к сожалению, укрепились», а издания он просто не захотел держать на балансе, после того как на них перестал давать деньги их «патрон» Михаил Лесин. После неудачного поиска покупателей они в итоге были переданы в интернет-дирекцию ВГТРК.

Медиапроекты для Павловского всегда были инструментом. «Все, что меня отвлекало, было неинтересно. Поэтому мы не использовали — что, наверное, удивительно, а с точки зрения бизнеса вообще безумно — то обстоятельство, что в 1999–2002 годах мы были флагманами в интернете. Почти все основные кадры у нас работали, — рассуждает сам Павловский. — В 2000 году это был целый этаж гигантского здания на Зубовском бульваре, где сейчас „Россия сегодня“ сидит. Мы занимали там два верхних этажа, и один из этажей — это был целиком интернет-департамент».

По мнению Давыдова, с 2003 года работа ФЭПа свелась к написанию бумаг по открытым источникам, «самой простой и дешевой части работы». Павловский признает: потребность власти в консультациях с годами становилась все ниже. «Но Суркову было удобно, — добавляет он. — Мы ведь развернули огромную машину мониторинга, иногда в какие-то периоды даже круглосуточного. То есть если что-то происходит важное, то даже ночью он мог получить эсэмэску».

2 сентября 2003 года Павловский почти повторил историю с «Версией № 1» — только теперь сознательно. Он написал аналитическую запискуо заговоре среди элит: в ней подробно описывалось, как «группа С. Пугачева — И. Сечина — В. Иванова» пытается захватить политический контроль в стране и меняет расстановку сил в бизнесе. Бумага была распространена в Кремле на совещаниях, а затем передана Михаилом Лесиным в прессу.

Одним из главных поводов для этого выступления было начавшееся тогда дело ЮКОСа. На совещаниях в Кремле, по воспоминаниям Павловского, проблемы ЮКОСа обсуждались с весны — причем о них говорили как о «крайне негативном обстоятельстве, которое надо остановить». «Путин вел такую двусмысленную игру, — вспоминает политтехнолог. — Он делал вид, что не имеет к этому отношения. Это его стиль». Павловский и сам «абсолютно» поверил в то, что президент тут ни при чем. Но в АП с происходящим сделать ничего не могли — и тогда он написал записку. «Это был грандиозный скандал», — рассказывает он. Сергей Пугачев подал на Павловского в суд — тот в итоге обязал выплатить банкиру 30 миллионов рублей (позже сумма была снижена втрое). По словам Павловского, «Путин был недоволен [запиской], но он как бы пропустил, посмотрел на это сквозь пальцы».

Через полтора месяца после того, как текст Павловского появился в СМИ, Михаила Ходорковского арестовали. Все участники совещаний в АП, на которые ходил Павловский, были потрясены: никто не думал, что это может произойти. Спустя пять дней после задержания бизнесмена, 30 октября 2003 года, Александр Волошин ушел в отставку с поста главы администрации президента.

Путинобесие

Павловский продолжал сотрудничать с властью и после ухода Волошина (в конце концов, куратор экспертов Владислав Сурков продолжал работать в АП), однако после осени 2003 года президента он видел значительно реже. Что не мешало главе ФЭП высказываться от имени главы государства: «Чем больше я становился путинистом, тем меньше мне нужно было общение с Путиным, чтобы знать, что делать».

При новом главе АП Дмитрии Медведеве Павловский и его фонд продолжили заниматься мониторингом прессы и рекомендациями по информационной политике — и делали это еще много лет. «Вплоть до конца 2009 года ФЭП был главным поставщиком для АП документов об информационно-аналитическом планировании, — говорит бывший сотрудник фонда Павел Данилин. — Это был уникальный клиент, премиальный клиент, главный клиент».

Продолжал Павловский помогать власти и с выборами. Главной задачей политтехнолога во время парламентской кампании 2003 года было уничтожение электоральной базы КПРФ. «[Нужно было] обострить для [избирателей] проблему: вы за кого, за Путина или за Зюганова? А если за Путина, значит, должны быть за „Единую Россию“», — поясняет политтехнолог. Он уверен, что именно эта стратегия помогла тогда «Единой России», которая «фактически была списком кандидатов от власти», а не реальной партией, получить большинство. Сейчас о той успешной кампании Павловский жалеет: считает, что именно после этого КПРФ как независимая партия перестала существовать, превратившись в «крупный филиал „Единой России“». «Это был последний остаток альтернативы в стране, — добавляет он. — По идее, надо было добиваться коалиции с коммунистами. А не уничтожать последнюю партию».

Думская кампания плавно перетекла в президентские выборы 2004 года. «Мы лишили их остатков конкурентности, хотя в этом не было ни малейшей необходимости. Путину ничего не угрожало абсолютно, — продолжает Павловский. — Мы пришли к решению, к сценарию, который носил рабочее название „Царский выход“. Владимир Владимирович Путин торжественно выходит с красного крыльца в Кремле, народ кричит „Ура!“, кидает шапки, и он заходит обратно». Реальных конкурентов при таком сценарии у президента быть не могло: так в бюллетене появились депутат от КПРФ Николай Харитонов и никому не известный Олег Малышкин от ЛДПР. Сам Путин, как утверждает Павловский, во время кампании даже не появлялся в штабе.

Через несколько месяцев после того, как Путина избрали на второй срок, террористы захватили школу в Беслане. Через десять дней после штурма и гибели сотен заложников президент на расширенном заседании правительства объявил об отмене прямых губернаторских выборов (заодно было решено отказаться от депутатов-одномандатников и создать Общественную палату). Идею этой реформы позже приписывалиПавловскому, хотя сам он это категорически отрицает. «Я считал это излишним: моя концепция была в том, что губернаторы не могут дернуться всерьез именно потому, что они выборные, а их избиратель лоялен Путину, — поясняет он. — Если они встанут на позицию против Путина, то потеряют своего избирателя». Но после Беслана в администрации президента и около нее были «панические настроения», и решения принимались в порядке «эксцесса». «Я тоже считал, что надо срочно выступить с каким-то сильным месседжем, — говорит Павловский. — Ну и сделали такую солянку, там собрали ряд идей… Идея Общественной палаты — это была моя старая идея еще времен 2002 года, кажется». Бывший сотрудник АП в разговоре с «Медузой» подтвердил, что отменить выборы предложил не Павловский; по его словам, это было решение Путина: «Иногда так бывает в политике, что люди заполняют возникшую пустоту какими-то решениями, которые к проблеме не имеют отношения».

Вскоре после Беслана исчез и формат экспертных совещаний при руководителе администрации. Теперь консультанты ходили на встречи к Суркову, который затем докладывал об их итогах Медведеву. «Появилось стремление к большей секретности, закрытости», — вспоминает Павловский.

Время с 2004 по 2008 год он называет периодом своего «путинобесия». В тот период Павловский вел на НТВ, у которого уже сменилось руководство, пропагандистскую передачу «Реальная политика» — и говорил, что искренне восхищается президентом. «Я занимал крайне радикальную позицию упора на персоналистский фактор Путина, — вспоминает он. — Все вот это, что вы видите, картину „Путин решает все в стране“ — это же мы строили». Павловский настолько боялся ухода президента со своего поста, что даже после того, как решение было принято, выступал за «жесткий вариант» тандема с Медведевым, при котором Путин должен был совмещать посты премьера, министра обороны и иностранных дел. «Мы все были уверены, что — вот как Володин говорил, да? „Не станет Путина — не станет России“, — вспоминает он. — Что начнутся какие-то потрясения, колебания…»

К удивлению Павловского, Медведева избрали легко, а кампания была «очень оптимистической» и «совсем простой». По итогам выборов Павловский (наравне с главой ВЦИОМа Валерием Федоровым и бывшим лидером «Наших» Василием Якеменко) получил медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» второй степени. Это был один из финальных указов Путина на посту президента — он был воспринят как жест последней благодарности. Впрочем, было очевидно, что Павловский уже не является для Кремля основным контрагентом: медаль первой степени получил другой политтехнолог, президент холдинга «Группа ИМА» Андрей Гнатюк.

В конце 1990-х, отвечая на вопрос, остается ли он советником главы АП, Глеб Павловский сказал: «Пока да. Но вы же знаете, что это заканчивается очень просто — в один прекрасный момент у тебя на Спасских воротах отнимают пропуск».

Жертва тандема

21 апреля 2011 года у главы ФЭПа, привычно направлявшегося на очередное совещание в Кремль, на Спасских воротах неожиданно не сработал пропуск. Молодой охранник удивился, предположив, что случился сбой в системе. Но сам Павловский сразу все понял. Так буднично закончилась его кремлевская эпоха.

К тому моменту на его глазах сменились восемь руководителей администрации президента — и он пережил их всех. Несколько раз ему предлагали кабинет, но Павловский отказывался: «Когда ты переезжаешь в кабинет — значит, готовься его потерять».

Президентский срок Медведева оказался для него полным неожиданностей. «Я получал по голове от Путина раз пять, наверное, — вспоминает он. — Это было для меня совершенно необычно, потому что я-то привык с 1996 года говорить то, что думаю, и никогда это не вызывало никаких претензий». Первый случай произошел еще до инаугурации нового президента: «Мы сделали по просьбе Медведева исследование по политическому телевидению: что надо менять в телевидении, как его, так сказать, разморозить. И был, неожиданно для меня, грандиозный скандал [из-за этих планов]. И скандал шел со стороны Владимира Владимировича, из Белого дома. Сурков был ошарашен остротой этого вопроса».

Тандем, по мнению Павловского, оказался неудачной затеей, так как создал два конкурирующих аппаратных центра. В итоге политтехнолог сам пал жертвой борьбы между ними. Летом 2010 года, когда рейтинги Путина и Медведева сравнялись (как говорит Павловский, эти цифры не публиковались), ФЭП подготовил большое исследование «о возможностях Медведева, о группах поддержки, возможных проблемах и так далее». «Ну мы как идиоты, да, представили этот доклад в администрации — и в Белый дом отослали. Я себе представляю, как там на все это смотрели, — говорит Павловский. — В общем, это тоже вызвало отрицательную реакцию, тем более что после этого Путина ошарашило увольнение Медведевым Лужкова. Он не ждал от него такой прыти».

Павловский был уверен, что, раз Путин добровольно передал пост Медведеву, тот имеет право пойти на второй срок в 2012 году. Он открыто продвигал эту позицию в СМИ. При этом ближний круг Путина, по словам политтехнолога, был заинтересован в том, чтобы вернуться в Кремль, и убедил премьера, что Медведев «готовит заговор», а Павловский — среди заговорщиков. Медведев за своего консультанта заступаться не стал, только послал вслед «похвальную грамоту». А через пять месяцев после отстранения Павловского он объявил, что на выборы снова пойдет Путин.

Версия с медведевским «заговором» со временем перестала обсуждаться, но Павловский на совещания в администрацию так и не вернулся. Бывший «идеолог» власти был так «возмущен и потрясен» рокировкой, что стал позволять себе резкие выражения в адрес Кремля. «Может быть, Путин рассматривал меня как человека, который вернется. Но после того, что я наговорил осенью и в период Болотной, конечно, этот вопрос не вставал, — размышляет он. — Это очень хорошо. Я уже не хотел». Свои последние три года в Кремле он называет «неправильными»: именно в это время, по мнению Павловского, была упущена «последняя возможность для России остаться на каком-то рациональном государственном курсе». Вместо того, чтобы ее ухватить, кремлевский консультант и его коллеги «занимались черт знает чем — выстраиванием какой-то мнимой средней линии между Путиным и модернизационным Медведевым, и так, чтобы, не дай бог, либералы не могли этим воспользоваться, чтобы консолидироваться».

Обнаружив себя без привычной работы, Павловский переживал несколько месяцев: после 15 лет конвейера просто так остановиться было сложно. Симон Кордонский вспоминает, что после ухода из АП у него тоже была «ломка» три месяца — и это общее правило. «Кто-то пьет, кто-то бесится. Я просто лежал и что-то пытался читать, — вспоминает он. — Само выпадение из этой структуры, из потока непонятно чего оказалось действительно сложным. Я знаю, что многие мои знакомые, когда уходили, болели». Павловского, по словам Кордонского, тоже начало подводить здоровье: «Он много лет, начиная с 1995 года, во многом определял эту игру. Он создавал мифологему, в которой существовал [Владимир Путин]. И когда она отделилась от него, он начал… Для всех власть не проходит даром».

«Как говорят, у победы много отцов, а поражение сирота, — подытоживает Марат Гельман. — Но сейчас особо хвастаться-то нечем. Демиургом чего он был? Ничего же фактически не получилось».

Настоящая голова

С уходом Павловского из Кремля ФЭП по факту перестал существовать. «Это был мой выбор. Меня ведь не интересовала политика как бизнес, меня интересовала реализация концепции», — поясняет Павловский. Он стал работать «индивидуально».

Одним из его клиентов был Михаил Прохоров, в 2012 году баллотировавшийся в президенты: Павловский разрабатывал сценарий и «осуществлял стратегическое управление кампанией». Своей работой он доволен: «Ключевая тема была очень проста: „Я не Путин“. Это был главный тезис кандидата, и он полностью оправдался». Другие сотрудники штаба Прохорова вспоминают о Павловском как о «настоящей голове» и рассказывают, что гонорары ему выдавали наличными — в бумажных подарочных пакетах с нарисованными на них розочками и ромашками.

По словам Антона Красовского, возглавлявшего штаб Прохорова, «Глеб приходил раз в неделю, приносил какие-то заметки». «Что такое кампания? Это придумать несколько мемов. А Глеб придумал мем „думские старцы“, который тогда очень хорошо зашел, и Миша его бесконечно использовал, — рассказывает он. — Совершенно точно Миша считал, что Глеб — главный политтехнолог в России». Долго их сотрудничество не продлилось: президентская кампания быстро закончилась, а развивать партию «Гражданская платформа» Прохорову (а вместе с ним и Павловскому) «не дали».

У Павловского больше нет ни офиса в элитном «Александр-хаусе», в котором он так ценил кабинет с выходом на крышу, ни гигантского интернет-департамента ФЭПа в здании РИА «Новости», ни самого ФЭПа. Все вернулось туда, где начиналось в 1990 году, — в небольшой офис в Малом Гнездниковском переулке, где раньше находился журнал «Век ХХ и мир». В кабинете, заваленном старыми документами, книгами и сувенирами прошлых лет, бывший «серый кардинал» Павловский садится за стол — и рассказывает о своих 15 годах в Кремле, узнаваемым жестом опуская очки на нос и глядя поверх них.

Сейчас Павловский консультирует «разных людей» в частном порядке. Имена клиентов держит в тайне. «Персональные консультации — более деликатные, чем предвыборные, потому что они касаются самых разных вещей, совсем не обязательно политических. Имиджевых, каких-то стилистических даже и так далее, — объясняет он. — [Клиенты] разные — и оппозиционные, и не оппозиционные. Но не кремлевские. Я в ту сторону не хожу».