ПОЧЕМУ РАСПАЛСЯ СССР? Часть 2

К середине 1980-х годов положение дел в СССР, казалось, не должно было вызывать беспокойства у советского руководства. Не то что элита Советского Союза, но даже подавляющее большинство заокеанских советологов предрекали Стране Советов долгое существование. И тем не менее, как нам ныне известно, именно эти годы стали последними годами существования государства, известного как Союз Советских Социалистических Республик. Думается, будет целесообразно рассмотреть подробнее комплекс факторов и тенденций, который традиционно обобщают под единым названием «исторические предпосылки Перестройки».

Строго говоря, начинать тут надо с того, что СССР так и не приступил к построению постиндустриального общества, но этому практически целиком была посвящена наша прошлая статья, поэтому на этом сюжете мы останавливаться не будем. Но и забывать про эти материи нам не след. Итак, что ещё, помимо проблем половинчатости и незавершённости НТР, обусловило неизбежность Перестройки в СССР?

   В «кольце фронтов» или борьба за мир до полного уничтожения противника

Стержнем, вокруг которого выстраивалась вся внешняя политика СССР (да и в общепланетарном масштабе этот конфликт был не на последнем месте), было противостояние Советского Союза и США. Одной из важнейших форм этого противостояния было поддержание военно-стратегического паритета. Однако в этом состязании США имели ряд стратегических, практически некомпенсируемых, бонусов. Во-первых, объём ВВП США на тот момент превосходил аналогичный показатель СССР, по разным оценкам, в 6–8 раз. Во-вторых, США обладали намного менее протяжённой сухопутной границей, да и соседствовали они со странами, которые заведомо не могли угрожать безопасности Соединённых Штатов. В-третьих, в этом противостоянии США могли опереться на военный и экономический потенциал своих союзников по НАТО, в то время как возможности СССР получить соответствующую поддержку со стороны партнёров по ОВД были существенно ниже. В результате, пытаясь удержать баланс, СССР был вынужден пойти на существенные перекосы как в экономическом развитии, так и в научных разработках, выделяя всё больше средств именно на «гонку вооружений», которая в относительных величинах была для Советского Союза намного более разорительна, чем для США и его союзников. Так, к середине 1980-х годов в СССР на потребление шло лишь около половины госрасходов, в то время как в странах Запада этот показатель колебался около 70-80%. Физический износ оборудования в советской     промышленности среднем составлял 40%, а по отдельным отраслям – до 50-60%, в результате чего импорт оборудования стал необходимым для элементарного поддержания производственных процессов.

Важнейшим для понимания событий второй половины 1980-х годов является факт резкого изменения внешнеполитической конъюнктуры на рубеже 1970-80-х годов. Причём силу тех или иных обстоятельств практически все тенденции 80-х были сугубо негативны для СССР. Итак, чем роковой 1979 ударил по интересам СССР?

1. Весной 1979 г. разразилась полномасштабная китайско-вьетнамская война. В ходе этого конфликта СССР однозначно встал на сторону Вьетнама, на Пекин было оказано дипломатическое давление, в Камрань прибыл отряд советских кораблей, в Монголии были проведены крупномасштабные маневры сухопутных войск. После этого отношение СССР с Китаем, и до того не безоблачные, ухудшились ещё более. Началось американо-китайское сближение, что объективно ухудшало геостратегическое положение Советского союза.

2. Тогда же, весной 1979 г., (строго говоря, Хомейни взял власть ещё в феврале, но исламской республикой Иран был объявлен 1 апреля) в Иране произошла т. н. «исламская революция». Нельзя сказать, что это немедленно и существенно осложнило положение Советского Союза – отношения Москвы с Ираном шахским так же были весьма натянуты, однако именно с этого момента воинствующий исламизм становится фактором международной политики. Пример Тегерана вдохновил аналогичные силы и группировки практически по всему Ближнему Востоку и Центральной Азии. Вероятно, этот момент учитывался советским руководством при принятии решения на ввод войск в Афганистан.

3. Собственно, причины ввода советских войск в Афганистан до сих пор обсуждаются и уточняются. Помимо упоминавшегося выше иранского фактора, следует учитывать, что просоветский режим в Кабуле, установленный как минимум с начала 1978 г., встречал в своей политике всё усиливавшееся сопротивление. Причём с лета 1979 г. противники кабульского режима финансировались (напрямую или через пакистанскую разведку) из Вашингтона. Возможно, в Москве опасались установления в Афганистане не исламского, а прозападного влияния. Как бы там ни было, в конце 1979 г. советские войска вступили на территорию Афганистана. Надо признать, это была очень серьёзная ошибка советского руководства. США получили ещё одну великолепную возможность дополнительно ослабить положение стратегического противника, оказывая массированную финансовую и военно-техническую поддержку анти-кармалевским (а по сути – анти-советским) силам. Причём в плане финансирования деятельности «душманов» к Вашингтону сравнительно быстро подключились Саудовская Аравия и Пакистан. На и без того не шикующую советскую экономику было возложено ещё и бремя военных расходов (приблизительно 3-4 млрд. долл. в год). Хотя потери в живой силе в ходе войны в Афганистане были мизерны (13 тысяч за 10 лет войны – т. е. потери от войны в Афганистане в год были сопоставимы с числом погибших в тот же год в ДТП), нельзя недооценивать грандиозный по масштабам и негативный по заряду идеологический эффект, который дал проекцию как на настроения советского общества, так и на международный имидж СССР. Образно говоря, Советский Союз получил «советский Вьетнам» и «анти-Гагарина» одновременно.

4. Между тем, в этот же период обозначилось «слабое звено» социалистического лагеря – Польша. На рубеже 1970-80-х гг. страну постиг социально-экономический кризис, который закономерно перерос в кризис политический. Погнавшись за ростом потребления, Польская народная республика оказалась полностью зависимой от иностранных финансовых вливаний. В начале 1981 г. Варшава должна была уплатить 3,5 млрд. долл. по процентам и ещё 7 млрд. – в счёт погашения кредитов. Причём, отказ от платежей гарантированно вёл к отказу в новых кредитах, а значит – к коллапсу экономики страны. Пытаясь спасти союзника, СССР «в порядке интернациональной помощи» перечислил Варшаве 4,5 млрд. долл. и поставил в кредит значительные объёмы нефти, газа и хлопка. В этой ситуации администрация Рейгана решила выжать из выигрышного положения всё возможное. На американские банки было оказано давление с целью не допустить реструктуризации задолженности ПНР, одновременно Польша была исключена из круга стран, пользовавшихся «режимом наибольшего благоприятствования». В результате пошлины на польские товары взлетели на 300-400%, а приток валюты в ПНР закономерно сократился. США не возражали против возобновления экономического сотрудничества, но теперь помощь в сфере экономики жёстко увязывалась с реформами как в области экономических отношений, так и политической системы. Одновременно была оказана техническая и финансовая помощь антисоциалистической оппозиции, ведущее место в которой занимала профсоюзная коалиция «Солидарность». К середине 1980-х экономический крах ПНР стал очевидным фактом. Так как основная масса польского населения традиционно возлагала на СССР ответственность за всё, происходящее с Польшей (и уж заведомо – за все действия промосковских властей в Варшаве), это привело к резкому росту антикоммунистических и антисоветских настроений в стране. Что касается СССР, то он вынужден был с одной стороны, затрачивать огромные средства на поддержание на плаву режима ПОРП, а с другой – наблюдать за нарастанием влияния антисоветских сил в спонсируемой из советского бюджета стране.

5. Надо сказать, что все вышеотмеченные «дополнительные» статьи расходов – на боевые действия в Афганистане и на спонсирование обанкротившейся Варшавы – пришлись на период общего снижения валютных поступлений в советский бюджет. Руководство Советского Союза рассчитывало на существенный прирост валютной выручки за счёт ввода в эксплуатацию газопровода Уренгой – Помары – Ужгород – Западная Европа. При этом финансовое и техническое обеспечение на себя брали западные партнёры, а СССР обязывался расплатиться с задолженностью газом в течение 25 лет. В случае успешного осуществления проекта СССР мог рассчитывать на 15-30 млрд. долл. в год дополнительно. Однако США оказало беспрецедентное давление на своих европейских партнёров, в результате чего участие западных стран в проекте было резко сокращено – были уменьшены поставки оборудования, сокращены заказы советского газа, уменьшено финансирование проекта в целом. В конце концов, с опозданием в 2 года против первоначального проекта, в эксплуатацию ввели 1 «нитку» газопровода (изначально планировали 2 «нитки»). Разумеется, всё это не способствовало наполнению золотовалютных запасов страны. Одновременно США удалось достичь договорённости с ОПЕК о кардинальном снижении цен на нефть. Собственно, в данном случае, скорее всего, американские представители в первую очередь преследовали задачу улучшить положение американской же экономики. Ну а то, что попутно они в очередной раз прорезали лишнюю дырку в кошельке СССР, стало приятным дополнением. Баррель нефти, стоивший в 1985 г. 30 долл., к 1986 подешевел до 12, что означало сокращение доходов СССР на 10 млрд. долл. в год.

6. И наконец, именно в эти роковые 3–4 года, пришедшиеся на рубеж десятилетий, гонка вооружений вышла на новый уровень. США демонстративно сделали ставку на достижение не количественного, а качественного превосходства  в стратегических ядерных вооружениях. Советский Союз вынуждали состязаться в наиболее провальном для СССР сегменте оборонных разработок – микроэлектронике и компьютерных технологиях. Логичным было в максимальной степени отсечь СССР от высокотехнологичного экспорта – и это было сделано. В результате резкого ужесточения деятельности КОКОМ доля высокотехнологических изделий в импорте СССР снизилась с 33% в 1975 г. до 5% в 1983 г.

Итак, на рубеже 1970-80-х гг. внешнеполитическое положение СССР резко ухудшилось, причём сразу по нескольким векторам. Этот факт постоянно надо держать в уме при рассмотрении событий середины-второй половины 1980-х. Вся «Перестройка» развивалась на фоне УЖЕ понесённого внешнеполитического и дипломатического поражения, и этот провал во внешней политике чем дальше, тем больше отбрасывал тень и на внутриполитическую сферу.

Хотелось бы отметить и ещё один момент. В определённых кругах получило широкое хождение мнение, что СССР не столько развалился, сколько его развалили извне. Доля истины в этом рассуждении есть. По мере возможности я пытался показать, что почти во всех 6 аспектах внешнеполитического кризиса не обошлось без заокеанского следа. Однако я не склонен рассматривать Советский Союз как безответный объект манипуляций. Логика Холодной войны подразумевала, что обе сверхдержавы, состязающиеся за мировую гегемонию, по мере сил будут стремиться ослабить неприятеля и всячески снизить геостратегическую мощь оного супротивника. Таким образом, речь идёт не столько о том, что Вашингтон плёл коварные замыслы по всяческому ущемлению и ослаблению СССР, а том, что Кремль оказался не в состоянии эти замыслы развеять, и в свою очередь, максимально ослабить США. Сработал известный футбольный принцип «не забиваешь ты – забивают тебе». Иными словами, рубеж 1970-80-х гг. ознаменовался чередой ошибок советской внешней политики, которые кардинально ухудшили положение СССР в геостратегическом плане.

   «Последние из генсеков» или что такое СССР обр. 1980-х?

На Западе советское общество привычно называли «идеократией». Думается, в данном случае было бы вернее говорить о «партократии». Да, КПСС превратилась в особый властный институт, который по сути, подменил (или подмял – в данном случае не существенно) собственно советскую систему, превратив «власть советов» в некую политическую бутафорию. Однако и в западном подходе был свой смысл. Общество не может существовать без некой общей для этого социума идеологии. И следует признать, что в СССР 1980-х именно с идеологическим наполнением ситуация была катастрофической. Традиционные для руководства КПСС идеологемы и догматы восходили к опыту 1930-х – в лучшем случае, 1950-х, и плохо стыковались с настроениями и чаяниями основной массы советского общества. Хрущёвское обещание построить коммунизм к 1980-у году, возможно, действительно дало некий мобилизующий эффект в краткосрочной перспективе, но к концу 1970-х стало восприниматься как свидетельство того, что в Кремле и сами не верили в эти побасенки. Отчаянные попытки как-то выкрутится из идеологического тупика и «привязать» социалистическую теорию к окружающим реалиям вызвали появление рассуждений о некой новой, высшей стадии социализма – «реальном социализме», «развитом социализме» и т. п. Однако чем дальше, тем более широкие круги советского общества начинали относится к официальной пропаганде и идеологии как к заведомому вранью, которые «они» (аппаратчики, номенклатура, просто – «они») пытаются втюхать «нам». Таким образом, синхронно развивались 2 тенденции – с одной стороны, широкие слои общества всё в меньшей степени ассоциировали себя с руководством страны, а с другой – официальные средства пропаганды всё в меньшей степени выполняли свою важнейшую функцию – формировать общественное мнение. Следует учитывать, что у этого разрыва между руководящей элитой и основной массой социума была очевидная причина. Установившаяся в СССР к 1970-м гг. система не давала населению технической возможности не то что повлиять на принятие тех или иных государственных решений, но даже дать правящей элите знать о своих желаниях. Выборы в советские органы (даже если абстрагироваться от их полной политической ничтожности) были безальтернативными. Теоретически, в силу особого статуса КПСС, на государственную политику могли влиять члены партии, но реально выборы на партийный съезд были такой же проформой, как и в Верховный Совет. Возможно, многим нынешним читателям не нравится текущее положение дел с выборами – «властный ресурс», «не важно как голосуют, важно как считают», «политтехнологи», «коробки из под ксероксов, полные денег» и так далее, и тому подобное. Но вся штука в том, что в СССР не было даже этого. У людей, которым предлагают выборный бюллетень с единственным кандидатом, нет причин беспокоиться по поводу политтехнологий, чёрного, белого и крапчатого пиара. 99,99% населения были по определению выключены из политической жизни, поэтому нет ничего удивительного, что разрыв между обществом и руководством нарастал.

Не всё в порядке было и с собственно руководящим слоем СССР. Процесс трансформации советской элиты, начавшийся в середине 1950-х, на рубеже 1970-80-х вступил в финальную стадию. Хрущёв снял постоянную угрозу репрессий, что отражало стремление руководящих слоёв к стабилизации своего положения, а пуще того – усталость от постоянного перенапряжения. Но отказавшись от физической экстерминации слабых членов команды, Хрущёв не смог предложить никакой иной системы внутриэлитных взаимоотношений. Более подробно эти вопросы мы разобрали в прошлой статье, поэтому тут мы не будем останавливаться на них подробно, а попытаемся рассмотреть, что из этого проистекло. Уже в первой половине 1960-х, когда Хрущёв пытался возобновить кадровые перестановки, почуявший угрозу слой советских бонз сумел самоорганизоваться, и отправить Хрущёва на пенсию. Постепенно властная хватка кремлёвского руководства слабела – и старый стереотип поведения советской элиты начал размываться. Всего тут можно выделить три важнейшие тенденции, которые, на мой взгляд, предопределили неизбежность политического кризиса второй половины 1980-х.

1. В 1970-е гг. формируется особая форма рыночных отношений, в которой роль денег играют личные связи, доступ к государственным фондам, возможность влиять на распределение разнообразного «дефицита». В результате административно-командная экономика постепенно явочным порядком трансформируется в экономику административной торговли. В результате постоянных согласований между отраслевыми ведомствами и центральными структурами (Совмин, Госплан, ЦК) роль ведомств постоянно возрастала. Центральные структуры постепенно сползали из статуса директивных органов, распоряжения которых не обсуждаются, а выполняются, в амплуа «верховноуговаривающих». Главы ведомств и крупных структурных подразделений этих ведомств получили возможность распоряжаться значительной госсобственностью. Постепенно эти люди начинали осознавать свой новый статус и всё более хотели преодолеть отчуждение от этой собственности. Директор комбината или производственного объединения всё в большей степени ощущал себя «хозяином» и всё в большей степени хотел стать хозяином без кавычек.

2. С другой стороны, рыночные отношения проникали в повседневность жителей СССР и «снизу». Многочисленные компании 1960-х – 1970-х гг. по сокращению (желательно – до нуля) мелкотоварного сектора, закончились, фактически, ничем. Индивидуальные приусадебные хозяйства не только не исчезли, но и играли важную роль в снабжении населения отдельными видами продуктов питания. Неразвитось в СССР сферы услуг и лёгкой промышленности вели к расширению нелегальной деятельности в этих сегментах. Вообще, вторая половина 1970-х годов стала временем стремительного расширения теневой экономики.

3. Как уже говорилось выше, в позднем СССР складывался слой «отраслевых баронов». Но не следует забывать, что синхронно происходило становление страты «региональных князей». Возвышение крупных региональных функционеров началось с хрущёвских реформ, в ходе которых основная тяжесть властных полномочий была перенесена с ведомственного на региональный уровень. Брежнев стремился к стабилизации ситуации в стране, результатом чего стало превращение местных руководителей в некую элитную касту, которая стала периодически оспаривать прерогативы ведомств и даже центральных органов. Причём уже к концу 1960-х взаимоотношения наиболее могущественных «князей» с центром приобретают характер торга: региональное руководство гарантировало Брежневу безусловную поддержку, а Кремль в ответ был готов закрыть глаза на «местную специфику». Ряд регионов получили фактическую автономию (не путать с конституционным статусом «автономии» в составе союзной республики), а порядки там уже в 1970-х было трудно назвать «социализмом».

В целом, период 1960-х – 1970-х годов характеризовался медленным, но нарастающим ослаблением государственности и снижением общего уровня управляемости страной.

Хотя традиционно начало Перестройки, как комплексного реформирования советской системы в конце XX в., связывают с именем Горбачёва, следует признать, что первые попытки такого реформирования следует отнести ещё к периоду правления Андропова. Хотя формально андроповская стратегия нигде не формулировалась, по ходу и характеру осуществлявшихся мероприятий и обнародованных деклараций, можно предположить, что Андропов планировал сначала обеспечить экономический рывок, оставляя политическую структуру практически неизменной. А уж на втором этапе, при условии оздоровлёния экономики, допускались те или иные политические преобразования. В ноябре 1982 г. (то есть практически сразу после своего избрания генсеком КПСС) Андропов конкретизировал первоочередные задачи, стоявшие перед советских руководством: повышение эффективности экономики и ускорение темпов прироста производства. Для решения этих проблем предлагался следующий инструментарий: внедрение новой техники, усиление ответственности за соблюдение общегосударственных интересов, радикальное искоренение ведомственности и местничества, борьба против нарушений партийной, государственной и трудовой дисциплины. Как видим, советское руководство в целом, достаточно адекватно оценивало важнейшие «узкие места» советской системы. Проблема была не в постановке диагноза, а в назначении терапии. Андроповская группа (а Ю.В. Андропов был лидером целой группы в высшем партийно-государственном руководстве страны) пыталась решить задачу, начав с компании по обновлению и оздоровлению кадров. К концу 1983 г. было сменено 20% первых секретарей обкомов, 22% министров, значительная часть членов ЦК. Именно тогда на первый план политической элиты вышли Алиев, Воротников, Чебриков, Рыжков, Лигачёв, Горбачёв, которых можно считать ядром андроповской команды. Захватив командные высоты в руководстве, «андроповцы» развернули массированное наступление на «стариков», которое (наступление) проходило в форме череды коррупционных разоблачений: «узбекское дело», «краснодарское дело», «дело Щёлокова», и т. п. Одновременно Горбачёв и Рыжков получили распоряжение начать разработку новых подходов к регулированию экономики. Так как крайне сложная задача явно была не по плечу партийным функционерам, к данной работе были привлечены многие «светила» советской экономической науки: Абалкин, Аганбегян, Богомолов, и др. Синхронно с этими событиями разворачивалась компания борьбы за трудовую дисциплину. Облавы, проводимые милицией в банях, кинотеатрах и магазинах для «отлова» граждан, в урочное время отсутствовавших на рабочем месте, разумеется, не вызывали восторга у широких масс населения, однако эти меры проводились в русле общей политики на устрожение исполнительской дисциплины. Поэтому данные действия, с одной стороны, получили горячее одобрение со стороны директорского корпуса (и, кстати, они действительно дали определённый позитивный эффект), а с другой – в целом, были приняты и большинством населения как мера неприятная, но нужная. Характерно, что средняя результирующая оценка политики Андропова по стране была, скорее, положительна.

Наконец, начались и эксперименты непосредственно в экономической сфере. В 1983 г. предприятия получили самостоятельность в использовании ряда своих фондов, были расширены прерогативы директората в области планирования. Первоначально новые порядки были введены в 5 ведомствах (2 союзных и 3 республиканских), позднее – распространены на 22. Горбачёв выступил с идеей объединить все отрасли агропромышленного комплекса, занимающиеся выращиванием, сбором, хранением и переработкой селхозпродукции, в рамках единого органа. Такой орган – районное агропромышленное объединение (РАПО) должно было, по замыслу Горбачёва, сломать хребет ведомственности на селе. Действовавший под эгидой Горбачёва Шеварнадзе пытался поднять заинтересованность колхозников в Грузии в результатах своего труда. В частности, в ГрузССР были отменены некоторые ограничения на размеры и порядок обработки приусадебного хозяйства. Были и ещё некоторые новации, призванные очень осторожно, по миллиметру, либерализировать экономический уклад СССР. В целом экономический эффект от них до 1985 г. был ничтожен, однако для нас важно отметить, что процесс экономической либерализации СССР начался не с утверждения Горбачёва в Кремле.

В целом, можно сказать, что в период пребывания Андропова на посту генсека в правящей элите СССР сформировалось желание существенно модернизировать существовавшую на тот момент социально-экономическую систему. Но соотношение сил в советском руководстве и жёсткая приверженность (характерная, в том числе, и лично для Андропова) к определённой идеологии, задавали очень узкие рамки допустимых шагов для осуществления реформ такого рода. В этом плане период правления Черненко был явно проходным. Начатые ранее реформы продолжали неспешно развиваться, проекты – продолжали разрабатываться, Горбачёв всё плотнее выходил на второе место в партийной иерархии и потихоньку начал присматриваться к месту за номером 1. Все понимали – надо что-то менять. Но мало кто понимал – что, и ещё меньше – как.

"Актуальная история"