Провал операции КГБ «Гром»

В этом году исполняется 25 лет со времени августовского путча. О самой неудачной операции КГБ СССР за всю историю существования этой спецслужбы – по захвату парламентского дворца в августе 1991 года в центре Москвы – вспоминает в новой книге своих мемуаров непосредственный участник тех трагических событий – на тот момент Председатель Верховного Совета РСФСР Руслан Имранович Хасбулатов. Хасбулатов передал для публикации газете «Совершенно секретно» одну из глав, посвящённую событиям 1991 года.

Кому на самом деле принадлежала идея выступления Ельцина на танке перед Белым домом, почему войска не стали штурмовать парламентский дворец в первую же ночь путча 20 августа, почему не состоялось бегство Ельцина в посольство США, – эти и другие малоизвестные подробности августовского военного государственного переворота 1991 года, который не удался…

 

19 августа. Разработка операции «Гром»

Ровно в 10.00 глава КГБ Владимир Крючков пригласил к себе в кабинет на Лубянке своего заместителя генерал-полковника КГБ Гения Агеева, приказал ему немедленно связаться с первым заместителем министра обороны СССР Владиславом Ачаловым и приступить с ним к разработке вопроса по блокированию и захвату здания Верховного Совета России… Конечно, и генерал Агеев, и другие соучастники заговора понимали, что это было решение далеко не одного Крючкова, и что оно – результат коллективного обсуждения всех членов ГКЧП. Одновременно Крючков поставил задачу «доставить Ельцина и Хасбулатова в условленное место» (подмосковное охотничье хозяйство «Завидово»)…

Агеев предложил осуществить данную операцию силами КГБ в два эшелона. Первым в российский парламентский дворец должен был ворваться отряд группы «А» Карпухина. Отряд проникает до 5-го этажа, выводит Ельцина (центр) и Хасбулатова (восточное крыло). Вторым эшелоном идёт группа «Б» Бескова, которая имеет основную задачу «зачистки» – то есть разоружения вооружённых лиц, задержания их, в том числе народных депутатов. Силы групп «А» и «Б» имели приблизительно по 260 человек каждая. Поскольку оба командира дружно заявили, что «сил мало», Агеев согласился с их мнением и сказал, что попросит у Крючкова «укрепить» отряды дополнительными силами.

Когда Агеев (12.20.) со своей «командой» прибыл к Ачалову (1-му заместителю министра обороны), там были: сам генерал Ачалов, командующий Сухопутными войсками, генерал Варенников В.И., командующий Воздушно-десантными войсками генерал Грачёв П.С., командующий Внутренними войсками МВД первый заместитель министра внутренних дел генерал Громов Б.В., заместитель командующего ВДВ генерал Лебедь А.И.; командующий Московским военным округом генерал Калинин и ещё несколько генералов.

Агеев доложил «совещанию» план блокирования и штурма российского парламентского дворца, изложенный им ранее в КГБ перед своими генералами-чекистами, и разъяснил вопрос о численности подразделений, которыми располагает его «контора». Генералы стали оживлённо обсуждать конкретный план операции, которая получила название «Гром». При этом странно, но никто из этих должностных лиц не допустил мысли о том, что все они стали соучастниками грандиозного преступления…

Время начала операции «Гром» – 3 часа ночи 20 или 21августа 1991 года, по сигналу ракетой (красного цвета) в воздух, что должен был сделать командир группы «А» Карпухин…

 

«Нельзя сдаваться! Надо драться!»

После трёхдневного пребывания в Чечено-Ингушетии 18 августа я вернулся в Москву и сразу же направился в посёлок «Архангельское»…

На следующий день, 19 августа, как обычно, я встал в 6 часов утра, быстро привёл себя в порядок, разогрел кофе, выпил чашку. Зашёл водитель, Володя, сообщил, что можно ехать (кстати, никакой охраны у меня не было). Зазвонил телефон, поднимаю трубку – говорит взволнованно жена, спрашивает:

– Что случилось? Соседи говорят, что произошёл переворот, ты знаешь об этом?

Отвечаю, ничего не знаю.

– Включи телевизор!

Включаю. Фрагменты из балета Чайковского «Лебединое озеро».

Появляется скупая официальная информация относительно того, что президент Михаил Горбачёв болен, его обязанности исполняет вице-президент Геннадий Янаев. Создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). На отдельных территориях страны (включая Москву и Ленинград) введено чрезвычайное положение…

Понял: это переворот!

Я бегом направился к дому Ельциных. У внешней двери, на улице, понуро стоит охранник Ельцина Александр Коржаков, открыл мне дверь. Вошёл, увидел растерянную Наину Иосифовну, поздоровался, спрашиваю: «Где Борис Николаевич?». Отвечает: «Наверху».

Вбегаю на второй этаж, открываю дверь спальной – на кровати сидел полураздетый, старый, обрюзгший человек. Похоже, сильно усталый, невыспавшийся. Он даже не реагировал на моё шумное вторжение, голова склонена чуть ли не до колен, был безучастен. Я несколько секунд с удивлением смотрел на него, не понимая его состояния, затем подошёл вплотную, полуобнял его вялое, крупное тело и сказал, стараясь как можно мягче: «Вставайте, Борис Николаевич, приводите себя в порядок. У нас появились новые дела, а времени – мало, нужно действовать».

Я, откровенно говоря, не ожидал увидеть растерянного до предела Ельцина. Мне стало его жалко – он был морально раздавлен, с потухшим взглядом, вялыми движениями. Я его ещё раз изучил основательно, встряхнул и уже жёстко сказал: «Побрейтесь, умойтесь и одевайтесь, у нас мало времени, нам надо сформулировать план борьбы, созвать совещание наших сторонников, здесь, у вас, Борис Николаевич!»

Ельцин вяло говорит: «А зачем это? Все кончено, Крючков выиграл. Теперь уже ничего сделать невозможно. Горбачёв – сидит».

Я возмутился: «Драться надо! Вы что, хотите сдаться без боя?»

 

Обращение «К Гражданам России!»

Прибыл взволнованный Иван Степанович Силаев, который хотя и не находился в посёлке, но сумел добраться раньше других, живших здесь же, по соседству; затем прибыли Руцкой, министры Ярошенко, Полторанин, Бурбулис, Шахрай и кто-то ещё…

Ельцин сказал собравшимся, что времени мало, надо быстро решить вопрос о подготовке одного документа, о чём мы с Русланом Имрановичем уже договорились. Это должно быть «Обращение к народу»…

Я – Полторанину: «Михаил Никифорович, вы у нас главный журналист (бывший главный редактор «Московской правды»). Пишите!»

Он стал искать ручку в своих карманах и никак её не найдёт. Я достал свою ручку и протянул ему, придвинув стопку бумаги. Все смотрели на Полторанина – с чего он начнёт. Не получается –дрожит рука. 

«Дай сюда мою ручку, – невольно со злостью вырвалась у меня фраза, – у меня рука не дрожит!»

Так я и написал текст, который уже к вечеру того же дня, 19 августа 1991 года, распространился по всему СССР в рукописном виде, написанный моей рукой. И самое главное – его зачитывал Ельцин на танке. По ходу мне делали замечания, кое-что я учитывал; но писал быстро – надо было спешить…

На огромной скорости помчался в Москву. Вслед за мной Ельцин, Силаев и др. См. полный текст этого документа, в котором руководство Российской Федерации объявило войну путчистам.

 

Обращение «к гражданам России!». Из архива Р. Хасбулатова

Фото Сергея Кузнецова

 

Верховный Совет вступает в борьбу  

Всю недолгую дорогу (15 минут, не более) я обдумывал ситуацию… Единственная, по сути, наша политическая сила – это парламент, Верховный Совет России, депутатский корпус, а также аппарат, который я знал хорошо и доверял ему (более 500 человек)…

Члены Президиума в полном составе ждали меня. Лица встревожены… Все ждут моих первых слов, реакции – взоры впились в меня. Я начал с констатации явления – в стране произошёл путч, о возможности которого много говорили, но я лично не верил в такой разворот событий. Относительно судьбы Горбачёва – ничего не известно… Лукьянов как Председатель Верховного Совета СССР, не являющийся членом преступного ГКЧП – единственный законный полномочный руководитель союзного центра. С ним мы и будем вести переговоры относительно создавшейся в стране ситуации. А сейчас, уважаемые коллеги, время не ждёт, его у нас нет: предлагаю принять постановление Президиума из двух-трёх пунктов…

Оба эти документа (постановление Президиума и «Обращение к гражданам России». – Ред.) тиражировались на всех ксероксах Верховного Совета и правительства России. Многочисленные помощники депутатов и работники нашего аппарата связывались с регионами, зачитывали тексты документов; волонтёры на своих автомобилях развозили их на станции метро, вокзалы, автостанции, аэропорты.

В своих выступлениях перед депутатами пришлось вспомнить классику революционной борьбы: контроль над транспортом, важными объектами, почтой и телеграфом, армией и т.д.

Сопротивление началось, приобретая взрывной характер. Затаившаяся было Москва встрепенулась. Первоначальный испуг быстро проходил…

 

Прорыв информационной блокады

Одна из сотрудниц моего аппарата имела родственницу, которая работала в канцелярии премьера Валентина Павлова – одного из наиболее активных участников ГКЧП. Она передала ей около 10 наших документов – «Обращение», постановление Президиума о созыве Чрезвычайной сессии, моё инструктивное письмо региональным властям, некоторые указы Ельцина и ещё целый ряд документов. Та, в свою очередь, пользуясь всеобщей неразберихой, творящейся вокруг Павлова и его ответственных работников, переслала все эти документы с грифом «Правительство СССР. Для служебного пользования» всем руководителям союзных республик, автономий, областей и краёв Российской Федерации и даже – некоторым иностранным правительствам.

Руководители, получив эти документы, были в недоумении – они и мысли не могли допустить, что они направлены к ним без официального разрешения Кремля. Но задавались вопросом: для каких целей их знакомят с ними? Позже сообщили о «получении» документов и наши руководители провинций. Конечно, службы КГБ Крючкова зафиксировали эти разговоры и поняли, какой ляпсус был допущен, – но дело было сделано…

Когда танки майора Евдокимова, ревя могучими моторами и выпуская клубы чёрного дыма, расположились чуть ли не у наших дверей, у парадного подъезда парламентского дворца, уставив длинные жерла орудий прямо в наши окна и двери, мы все – Ельцин, я, Силаев, Илюшин, Суханов, Коржаков и ещё кто-то – быстро спустились на первый этаж и подошли к огромной двери в вестибюле. Вся картина – как на ладони…

Мы рассматривали танки. Было более чем тревожно. Молчали. Не особенно вдумываясь, я сказал: «Борис Николаевич, танк, конечно, не броневик (намёк на выступление Ленина на броневике на Финляндском вокзале в октябре 1917 года), но выступить можно и на нём. Как вы смотрите на то, чтобы взобраться на эту «трибуну» и обратиться к москвичам – вон их сколько собралось вокруг танков!

Ельцин: «Вы что, Руслан Имранович, это – серьёзно? Меня ведь убить могут!»

Я: «Никакой угрозы нет. Представляете, какой будет эффект от вашего выступления? Грандиозный! На Янаева это произведёт какое впечатление! Представляете? На мир?..»

Ельцин молчал, обдумывал.

Я: «Борис Николаевич, это – исторический шанс, более подходящей трибуны никогда не видел. От нас троих – от вас, от меня, от Силаева – люди ждут какого-то мощного поступка, действия. В конце концов, не важно, кто из нас троих выступит. Если вы не хотите, пойду я».

Ельцин: «Нет, я подумал, согласен. Вы правы – мне надо выступить».

И тут же решительно зашагал широкими шагами к танку. За ним бросился Коржаков. И вот Ельцин уже взбирается на просторную платформу танка. Начинает своё знаменитое выступление…

Эффект от выступления был потрясающим, тысячи людей, затаив дыхание, слушали российского президента, десятки иностранных тележурналистов снимали исторические кадры. С этого момента мировые новости начинались с этой картинки – Ельцин на танке в гуще людей, клеймит путчистов, отстранивших Горбачёва от власти. Одним этим действием мы мгновенно реально прорвали информационную блокаду. Организаторы ГКЧП были в шоке…

 

Булыжники для баррикад вечером 19 августа

Фото Сергея Кузнецова

 

Спасительный разговор с Лукьяновым

19 августа. 10 часов вечера. В кабинете Ельцина собрались: его хозяин – Ельцин, я, Силаев, Юрий Петров, Скоков, Илюшин, кажется, был Бурбулис и ещё кто-то…

– Борис Николаевич! – обратился я к Ельцину. – Мне кажется, есть один шанс получить относительно безопасную ночь. Я сейчас, немедленно, созваниваюсь с Председателем Верховного Совета СССР Лукьяновым. Он официально не числится в ГКЧП, так что мы не нарушаем своего подхода «никаких переговоров с путчистами». Я предложу ему встретиться зав-
тра утром. Если он согласится, мы получаем важную передышку…

Все были удивлены этим неожиданным предложением. Однако возражать никто не смел – других идей не было ни у кого…

И вот набираю номер телефона, отвечают: «Приёмная Лукьянова». Представляюсь, прошу соединить с председателем. Тут же голос Лукьянова. Здороваемся. Я сразу же приступаю к сути, говорю, что дело плохо, может закончиться кровью. Нам следует встретиться, переговорить – может быть, найдём пути мирного решения «проблемы».

Лукьянов приглашает немедленно прибыть к нему в Кремль. Но нам – не надо «немедленно».

Я: «Ну зачем на ночь глядя. Давайте завтра, поутру».               

Лукьянов молчит, видимо, размышляет, и – соглашается… Уверен до сегодняшнего дня в том, что именно мой разговор с Лукьяновым определяющим образом повлиял на то, что войска не были посланы на штурм в эту первую трагическую ночь. Позже генерал Владислав Ачалов, заместитель министра обороны СССР, подтвердил это.

…Утром Председатель Верховного Совета СССР нас встретил довольно радушно. Сели за рабочий стол. Хозяин заказал всем кофе. Начал разговор Лукьянов – он сразу же затронул вопрос о своей полной непричастности к ГКЧП, о том, что его вызвали телеграммой из отпуска 18-го числа, и т.д. Я прервал его, сказав, что, учитывая его непричастность к хунте, мы и решили встретиться именно с ним и только с ним…

Силаев немедленно достал из папки наш «Документ» и передал Лукьянову. Председатель Верховного Совета СССР стал внимательно читать его. Читал внимательно, основательно… Дошёл до десятого пункта: «Распустить незаконно созданный «Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР», «отменить все его постановления и распоряжения». Лукьянов здесь уже откровенно возмутился.

Лукьянов: «Но с такими требованиями «они» не согласятся. О роспуске «госкомитета» не стоит и говорить», – отрезал собеседник. Он был основательно потрясён, видимо, не ожидал от нас таких требований… При всём своём самообладании Лукьянов заметно волновался. Несколько успокоившись, он нажал на кнопку. Я думал – кого он вызовет? Неужели сейчас войдут люди в форме и с наручниками, чтобы арестовать нас? Вошёл симпатичный парень, вроде бы не военный. «Размножьте, передайте им», – он вручил помощнику наш «Документ» с «требованиями»…

Выходили мы из кабинета Лукьянова с ощущением, что нас задержат. Сели в машины. Тронулись. Выехали через кремлёвские ворота. Вздохнули с облегчением…

 

Первая ночь, с 19-го на 20-е, на баррикадах перед Белым домом

Фото Сергея Кузнецова

 

Силаев: «Сегодня ночью будет штурм!»

20 августа в 11 часов у Крючкова на Лубянке проходило совещание, на котором присутствовали все его заместители, члены коллегии и начальники управлений. Оно длилось всего минут 30–35. Никаких решений коллегия КГБ СССР не приняла, никаких указаний Крючков никому не давал, всё время слегка улыбался… Начало операции «Гром» было назначено на 3 часа ночи 21 августа…

Руководителями операции «Гром» назначили Ачалова, Агеева и Громова – каждый из них должен был обеспечить чёткое выполнение задачи от своего ведомства (армия, КГБ, МВД)…

Со второй половины 20 августа обстановка оставалась напряжённой, нарастая по мере того, как в центр Москвы вводились новые бронетанковые части. Они непрерывно маневрировали, вокруг них, буквально в шагах, двигались и стояли люди, неистово выкрикивая протестные лозунги…

К вечеру зачастил дождь, частые капли непрерывно били по стёклам огромных окон парламентского дворца… Часов в 10 вечера я был у Ельцина – что-то обсуждали вдвоём. Я сидел, он расхаживал рядом, когда резко зазвонил телефон – Ельцин подошёл, нажал кнопку.

Слышен голос Силаева: «Борис Николаевич, я отпустил работников аппарата правительства, сам ухожу домой – пусть «берут» дома. Прощайте, Борис Николаевич».

Ельцин, вижу, помрачнел, говорит: «Ну что вы, Иван Степанович, мы вот сидим здесь с Русланом Имрановичем, отрабатываем детали обороны. Может быть, зайдёте?»

Силаев: «Руслан Имранович, прощайте, Борис Николаевич, прощайте. Сегодня ночью с нами будет кончено. Это достоверная информация. Пусть берут дома. Прощайте…»

Телефон отключился. Ельцин, какой-то обессилевший, серый, тяжко смотрит на меня, молчит.

Вид растерянного Ельцина, уход Силаева из Белого дома – всё это уже вызывало не просто сомнения, нечто большее, и даже какое-то равнодушие… Я тяжело поднялся с кресла и ушёл не прощаясь.

 

Лубянка. Приготовления к штурму

По возвращении на Лубянку (21 час) Агеев пригласил к себе Карпухина, Бескова, Расщепова, Жардецкого и Прилукова и предложил им доложить обстановку. Генералы КГБ сообщили, что баррикады вокруг парламентского дворца России представляют собою достаточно крупные хаотические сооружения, они усилены бетонными кольцами, плитами, и танки их не преодолеют. У здания собрались большие толпы людей по всему периметру, 40–50 тысяч людей, много женщин, подростков… При штурме неизбежны крупные людские жертвы, поэтому операцию в той форме, как она была запланирована, нецелесообразно проводить. К такому мнению, похоже, склоняются военные…

Крючкова на месте не было. Агеев позвонил Громову, а затем Ачалову, поинтересовался их мнением. Громов ответил уклончиво, Ачалов сказал, что надо изучить обстановку более тщательно…

После этого Агеев снова позвонил к Крючкову и, узнав, что он месте, зашёл в к нему. И доложил обстановку. Крючков был очень недоволен развитием событий.

 

Ельцин: «Надо перебраться в американское посольство»

…Приблизительно час ночи 20 августа. В эту минуту распахивается дверь – вбегает Коржаков, кричит: «Руслан Имранович, быстрее к президенту!» И тут же исчезает. Я, предполагая самое худшее (самоубийство), вскакиваю – и бегом к президенту. В приёмной никого, огромный кабинет пуст. Охранник стоит на другом конце кабинета, у двери в комнату отдыха, машет мне рукой: «Сюда!»

Проходим к лифту, спускаемся в гараж. Вижу, стоят: Ельцин, Петров, Суханов, Илюшин, Коржаков, ещё кто-то. Расхаживают вокруг огромного ельцинского бронированного ЗИЛа – я его с трудом выбил у Крючкова в сентябре 1990 года, когда Ельцин попал в какую-то автомобильную аварию и впал в депрессию.

Ельцин шагнул ко мне, говорит: «Руслан Имранович, нам с вами надо срочно перебраться в американское посольство. Штурм начнётся очень скоро, нас с вами ликвидируют. Есть договорённость – в мире начнётся большой шум, эти, из ГКЧП, вынуждены будут уйти – мы вернёмся через несколько дней. Нам надо сохранить себя для России»…

Пока я слушал Ельцина и «объяснения», как нам «бежать», быстро мелькали все события последних дней: растерянность Ельцина в первые часы путча, его готовность смириться с поражением, полное отсутствие какой-либо инициативы, какие-то детские игры в «правительство в Свердловске», «правительство в изгнании» в Париже и т.д. А теперь – эта очевидная и откровенная трусость. Да ещё и приглашает меня стать соучастником позорного бегства… Овладевшая мною ярость готова была сорваться – слова, самые оскорбительные и презрительные, готовы были обрушиться на человека, стоявшего передо мной. Я сжал зубы и губы – мозг контролировал язык. Молчу.

Подошёл близко Коржаков, говорит: «Надо торопиться. Возможно, была утечка информации. Тогда они заблокируют проход».

Ельцин, видимо, полагая, что я согласился с ним бежать, шагнул к двери машины, Коржаков открывает её. Я стоял не шелохнувшись, затем медленно сказал: «Борис Николаевич, вы приняли верное решение. Ваша жизнь дорога всем нам. Вы – первый российский президент. Уезжайте. У меня другая ситуация, здесь 400 моих депутатов. Я их лидер и должен остаться с ними. Прощайте!»

Повернулся и прошёл к лифту, нажал кнопку, дверь распахнулась, шагнул – дверь стала закрываться. Услышал в этот момент громкий голос Ельцина: «Руслан Имранович!..» Дверь закрылась, я не услышал того, что он хотел сказать. Прошёл опять через его огромный пустой кабинет и приёмную – к себе…

Я едва присел за свой рабочий стол, как зазвенел привычный телефон от Ельцина. Удивился. Нажал кнопку.

Голос Ельцина: «Руслан Имранович, я никуда без вас не пойду. Будем вместе до конца!»

Я: «Спасибо, Борис Николаевич!»

Почувствовал огромное внутреннее облегчение. Откинулся в рабочее кресло. В общем, стало хорошо, спокойно. Насколько это позволяла обстановка…

 

В ожидании штурма

К утру психологическая напряжённость возрастала… Около часа ночи я расслышал первые выстрелы. Подошёл к окну, выходящему на площадь. – «Не подходите к окну, – закричал один из охранников, – на крыше СЭВ снайперы, они держат под прицелом ваш кабинет!»

…Самое опасное время – с 4 до 5 часов утра. Это установили психологи. Притупляются внимание и реакция. Вот тогда они и начнут действовать? Это был критический период для защитников Белого дома в психологическом аспекте. Надо было их поддержать словом, подбодрить. В это время зашла журналистка Белла Куркова. Говорю ей: «Пойдём в радиорубку, я хочу выступить перед нашими защитниками»…

 

19 августа. Примерно полдень. Бронетехника вошла на Манежку

Фото Сергея Кузнецова

 

В общем, говорил я минут тридцать. Потом мне сказали, что это, как и первое моё выступление 19-го, было одним из лучших выступлений, и – что самое важное – в исключительно нужное время, когда наступила крайняя физическая и психологическая усталость людей…

 

Размышления старого маршала

Уже с вечера 20-го маршала Язова (министр обороны СССР. – Ред.) охватывала тревога, зарождались сомнения в успехе предпринятых действий и даже в их правильности. Ему казалось, что ничто не устоит, если армия, КГБ и МВД заняли позицию поддержки ГКЧП – эта уверенность теперь быстро уходила, нарастала тревога, понимание ошибочности своих действий…

 

20 августа. Проспект Калинина (Новый Арбат). На защиту Белого дома

Фото Сергея Кузнецова

 

Около трёх часов, после доклада Ачалова, они вдвоём окончательно приняли решение не участвовать в штурме парламентского дворца. Но действий никаких старый маршал всё ещё не предпринимал.

Окончательное решение Язов принял около 7 часов утра. Вызвал Ачалова, сообщил ему о своём решении начать вывод войск. Позвонил Калинину и приказал начать соответствующую подготовку к возвращению войск округа, введённых в Москву, к местам их постоянной дислокации…

Язов – Ачалову: «Ты, кажется, знаешь Хасбулатова, свяжись с ним. Пусть он передаст московским городским властям (Лужкову) мою просьбу, что мне необходимо переговорить с ними по вопросам расчистки баррикад. Надо выводить войска из Москвы.

…Ты поезжай к Крючкову, сообщи ему, что армия не пойдёт на кровопролитие, не будет воевать с депутатами и народом. Мне надо вылететь к Горбачёву…»

Язов пригласил начальника Генерального штаба Моисеева (он был в отпуске), передал ему все дела. Уже в своем самолёте Язов узнал, что параллельным курсом к Горбачёву летят по поручению Верховного Совета России Силаев и Руцкой.           

 

Разочарование Крючкова

Ближе к ночи 21 августа Агеев снова позвонил Крючкову и, узнав, что он на месте, зашёл к нему. В кабинете Крючкова находились руководители ГКЧП Бакланов и Шенин, а также целая группа высших офицеров КГБ, руководителей разных подразделений этого ведомства. Все тихо переговаривались между собой. Крючков постоянно звонил, или ему звонили, он не реагировал на реплики и разговоры собравшихся.

Вошедшему Агееву Крючков предложил перейти в другой кабинет и выслушал его доклад о необходимости отмены операции «Гром».  Ничего не сказал – оба вернулись к ожидавшим их заговорщикам. И снова непонятное «совещание», беспредметные разговоры – переговоры обо всём и ни о чём конкретно.

Примерно в 2.20 ночи Крючкову позвонил Варенников, сообщил, что у Белого дома крайне напряжённая обстановка, и, по всей видимости, проводить войсковую операцию по захвату парламентского дворца нецелесообразно. В это время в кабинет зашёл Ачалов и решительно заявил, что штурм невозможен, он выезжал на место, детально знакомился с обстановкой и убедился, что задача, поставленная в рамках операции «Гром», невыполнима без крупного кровопролития – а этого армия не может позволить себе; министр обороны – такого же мнения…

Это произвело очень тяжёлое впечатление на присутствующих. Стало ясно, что армия отказывается от применения силы в развязанном ГКЧП конфликте. После обсуждения ситуации было принято окончательное решение – штурм здания Верховного Совета России отменить – операция «Гром» провалилась.

Все были подавлены. Крючков почему-то не отпускал собравшихся, просил подождать, всё время находился у телефонов – он явно ждал какого-то важного сообщения. Зазвонил телефон, Крючков его хватает, слушает. Потом громко сообщает: «Ельцин – сбежал в американское посольство!» Все шокированы, не знают, как реагировать, Крючков как-то неестественно смеётся… Проходит несколько минут. Другой телефонный звонок, Крючков хватает трубку, слушает, переспрашивает: «Не сбежал? – Хасбулатов всё испортил?» Опускается в своё кресло, обессиленный, обмякший. Говорит: «Кажется, мы проиграли». Военные уходят не прощаясь…
 

"Совершенно секретно"