Александр Слюсарев: «Русская фотография – полное дерьмо». Интервью . Апрель, 2009.
Легендарный русский фотограф Александр Слюсарев по приглашению фотоагентства «V PHOTOS» приезжал на прошлой неделе в Омск, чтобы дать мастер-класс любителям фотографии. По дороге из Аэропорта до гостиницы Слюсарев охарактеризовал Омск кратко и ёмко: «Это же звездец какой-то». Определение родилось по пути мимо рекламного щита: «Колчак» Айриш паб».
- Сан Саныч, можно вас так называть?
- Сашей меня уже давно никто не зовёт, все пытаются выговорить Александр Александрович, что совершенно невозможно, а Сан Сныч – вполне удобно.
- Говорят, вы были переводчиком у Джанни Родари.
- Был. Я его хорошо знал, и, главное, он знал хорошо меня тоже. А ведь это важно? В семьдесят седьмом году я последний раз с ним общался. Я приехал в Италию, позвонил ему. Джанни был искренне рад. А не встретились мы потому, что в этот же день он уезжал в Барселону. И подобные несоответствия у меня в жизни бывают часто. В шестьдесят шестом году я подружился в Москве с Милошем Хароши, он теперь большая политическая фигура в Венгрии. В 98м я приехал в Будапешт на свою выставку, очень хотелось увидеть старого друга. Набрали его номер, а он в Нью-Йорке. Так и не встретились. А встречаешься постоянно только с исчезающим временем. Так живёшь, и снимешь то, что у тебя вроде всегда перед глазами, а ни фига… Всё исчезает. То мгновение, которое ты думаешь, длится одну сто двадцать пятую долю секунды, на самом деле гораздо короче. То есть, ты снял, а вещь следом исчезает. Снял стену, а её вскоре снесли. Весной снял цветущий куст, казалось бы, что такое цветущий куст, он и на следующий год зацветёт. Снял этот куст. Хороший снимок. А вскоре там построили дом, и условно говоря, куста не стало, пространство уже совсем другое. И вот это пугает, что снимаешь ты то, что исчезает. А внутреннее осознание этого наводит на мысль: а что будет, если ты этого не снимешь? А ничего не будет, просто НИЧЕГО. Надо снимать.
- У вас есть рецепт хорошего снимка?
- Хороший снимок получается только, если ты его снял.
- Ваши работы уже не один десяток лет экспонируются на Западе, висят в лучших музеях мира, а на родине ваша популярность, кажется обратно пропорциональной.
- Это нормально. Ну почему люди, которые идут себе по улице, должны думать обо мне, и меня оценивать. Они ходят по улице и всё, а я их снимаю. Несколько лет назад я начал этот проект, под называнием «Проходя мимо». Это когда я снимаю, проходя мимо, или когда проходят мимо меня. И получаются очень характерные вещи, и осознаёшь это позже, когда уже смотришь на то, что снял. Получается, что люди, которые просто шли мимо, превратились в объект рассуждения, то есть, остались людьми.
- А как о вас узнали на Западе?
- А, это всё совершенно случайные вещи. Как в обычной жизни всё: с кем-то случайно познакомился, с кем-то поздоровался. И иногда оказывается, что это разбирающиеся люди. В Москве всё-таки много бывает народу разного. И потом, был какой-то интерес к русскому неофициальному искусству, к фотографии в частности. Как бы вот так. Иногда находишь таких людей как Галасси – куратор музея современного искусства в Нью-Йорке. Показываешь ему снимки и видишь, что он реально понимает то, что говорит снимок, чего чаще всего в России не происходит, люди смотрят на фотографию как на чистое место. В России мало кто чего понимает. Кураторы и музейные специалисты у нас люди случайные в большинстве случаев. Я не думаю, что я сейчас хорошо делаю, говоря это, но дико просто когда без конца выстраивают что-то из ничего.
- Вы были дружны с гремящим сейчас по миру Борисом Михайловым…
- Мы и сейчас дружны. Мы были очень хорошими друзьями, но наша дружба сильно потускнела. Он приехал ко мне по пути из Берлина в Японию. Приехал, и показал мне серию своих снимков про бомжей (это самая громкая его работа последнего времени), ну я и сказал всё, что об этой серии думаю: дерьмо полное. Он обиделся, и после этого дружеские отношения перешли в просто хорошие. Он не может избавиться от меня, а с другой стороны, и мне незачем избавляться от него. Опять же, я сильно на него обиделся, потому, что, в принципе, это я ему обеспечил все необходимые и нужные контакты в арт тусовке, что, как вы понимаете, очень важно. Ты можешь толкаться куда угодно и чем угодно – толку не будет, но если тебе скажут, что нужно пойти туда-то, то всё у тебя пройдёт легко и просто. Это я и сделал для Михайлова, познакомив его с Инфанте, Кабаковым. И во всех интервью Михайлов ни разу не упомянул меня.
- В семидесятые и восьмидесятые был просто всплеск имён в русской фотографии, с чем это связано?
- Это связано с тем, что мы были самой читающей страной в мире. Читали потому, что не хрена было делать. Но надо отдать должное тем временам, читали очень классные вещи, а сейчас читают всякую фигню. Я это к тому говорю, что потребность в качественном диалоге пропала. Я смотрю за реакцией зрителей на мои фотографии, и очень часто вижу пустые глаза.
- В каком состоянии современная русская фотография?
- Полное дерьмо. Пик фотографии был в конце восьмидесятых, когда фотографы были нищими, работали в народных студиях, где-то подбирали халтурки. Можно было прожить, и быть в творчестве. А сегодня никаких халтурок нет, единственное, чем можно зарабатывать реальные деньги – это свадьбы, детские сады и школы. Люди по стране так и зарабатывают, но творчеством это назвать нельзя. Вот так и лопнула фотография. Очень странная ситуация с русской фотографией в принципе. Американцы, например, всегда работали на дядю, но делали это классно, у нас же, работая на дядю, лепили всякую херню, взять хоть Родченко. Все эти ракурсы – мура, делались исходя из голого принципа – привносить новое в искусство. Никаких чувств в его фотографиях нет, и не только в его. Поразительно то, что люди, которые обладают фотоаппаратом, в тоже время не обладают ответственностью за то, что они снимают. Как удаётся делать классные фотографии западным фотографам? Они же не с неба упали. Всё дело в визуальной культуре, которая у них есть, а у нас – нет.
- А как же русский авангард и всё такое?
- Я не то имею в виду. Когда ты лежишь больной, не спишь, смотришь в потолок и видишь лепнину, красивые разводы, это у тебя остаётся. А если ты видишь подвесной потолок, то у тебя ничего в душе не останется. Я ещё лет двадцать назад сказал, что человек, который вырос в современной квартире, никогда не будет иметь высокой визуальной культуры, у него это не заложено на элементарном уровне.
- А как вы из переводчиков стали фотографом?
- Наоборот. Я снимать начал раньше, чем занялся иностранными языками. А дальше всё было очень просто. Мама моя куда-то пыталась пихнуть нерадивого сына. А уж коли она сама работала в институте иностранных языков, она туда его и пихнула. Там я выучил итальянский язык, чему рад безмерно. Я работал со многими потрясающими людьми. Двадцать лет отработал в системе «Интурист», а потом в определённый момент понял, что если я не уйду на вольные хлеба, целиком себя фотографии я не посвящу. Ушёл, и вскоре рухнул Союз, и моя бывшая в «Интуристе» зарплата в сто семьдесят рублей превратилась в ничто, и даже жалеть было уже не о чем.
- Вас никак нельзя назвать коммерческим фотографом, с чего вы живёте?
- Продаю фотографии. Это не очень прибыльно, но… мои фотографии не дёшево стоят.
- Не дёшево, это сколько?
- Тиражная работа стоит шестьсот евро.
- А пенсию вы себе переводами или фотографией заработали?
- А её не получаю, вовсе, уже пять лет. Я даже её не оформлял. Для оформления пенсии нужно завести себе ИНН, а я этого делать не хочу. Это и хлопотно, и не нужно мне. Я не плачу налогов с продажи моих работ, а в обмен не прошу у государства нищенскую пенсию. В общем, на пенсионную тему я не парюсь.
- На своём примере скажите, какие могут быть взаимоотношения между художником и властью?
- Да никаких. Что такое художник? Вот если кто-то делает кофеварки, и от этого получает кайф – это тоже, что и художник. Все эти страдания и муки художника придумали в конце девятнадцатого века. Испортили этим всё. Перелом сознания был в то время, один раз в истории искусства. А весь двадцатый век все искали чего-то нового, чего-то нового, чего-то нового. И что? Ничего не нашли, а наваяли кучу говна. Вот я очень хорошо относился к Сальвадору Дали, а сейчас смотрю… фигня фигнёй, какая-то напыщенная хрень, и не более того. И вот, и что нашли? Надо не искать, а пытаться найти что-то, что тебе близко и, условно говоря, быть искренним.
- Почему вы почти не снимаете портреты?
- Для того, чтобы сделать хороший портрет, нужно взять известного человека, и даже если вы делаете никакой снимок, он всё равно будет интересен. Недавно один журнал заказал мне съёмку Шендеровича. Меня это не впечатлило. Он всё время что-то из себя строил, и говорил: «Ой, да вы просто расстреливаете меня». А у меня фотоаппарат бесшумный. Скучно всё это. Знаменитостей и без меня есть, кому снимать.
