Две стороны железного занавеса

 70 лет назад Уинстон Черчилль произнес речь, от которой отсчитывают начало холодной войны Выступая в провинциальном  В этой речи, прозвучавшей 5 марта 1946 года, он призвал Соединенные Штаты объединить усилия с Англией, дабы противостоять мировому коммунизму и Советскому Союзу. Правда, к тому времени холодная война уже началась. И понятие «железный занавес» Черчилль впервые употребил не в Фултоне, а в письме президенту США Гарри Трумэну 12 мая 1945 года: «Железный занавес опустился над их фронтом. Мы не знаем, что за ним происходит».

Раздел Европы Сталин считал, что все территории, на которые вступила Красная Армия, должны войти в советскую сферу влияния. Объяснял партийным товарищам: в этой войне не так, как в прошлой. Кто занимает территорию, тот насаждает там, куда приходит его армия, свою социальную систему. Иначе и быть не может. На Западе видели, что Сталин создает диктаторские режимы во всей Восточной Европе и свободными выборами там даже не пахнет. Некоммунистические партии в основном подавлены, их лидеров либо посадили, либо казнили, либо заставили эмигрировать. А ведь Англия и Франция вступили в войну, чтобы защитить свободу Польши. «Соединенные Штаты понимают стремление Советского Союза к безопасности, — говорил Сталину американский посол Уолтер Беделл Смит. — Беспокойство внушают методы. Советское правительство лишает соседние страны их прав и свобод». Сталин не понимал, почему американцы озабочены ситуацией в столь далекой от них Восточной Европе, которую он считал своей вотчиной. «Большинство граждан Советского Союза, — констатировал американский посол, — не понимает, что такое личные свободы, что такое демократия. Те русские, которые понимали, здесь больше не живут. Они в эмиграции, в тюрьме или мертвы».

Когда Уинстон Черчилль собрался в США, он получил приглашение посетить Вестминстерский колледж в небольшом городке Фултон в Миссури, родном штате президента Трумэна. Как готовилось приглашение — отдельная история. Глава Вестминстерского колледжа Фрэнк Макклюэр обратился к одному из своих выпускников — близкому к Трумэну генералу Гарри Вогану, который преподавателям больше запомнился игрой в футбольной команде, — он был центральным нападающим. Знатного выпускника попросили помочь пригласить Черчилля в Миссури. Генерал пошел к Трумэну. Президент взял письмо, адресованное Черчиллю, и приписал внизу: «Это прекрасная школа в моем родном штате. Надеюсь, вы сможете приехать. Я вас представлю. Всего наилучшего».

«Я не верю, что Советская Россия жаждет войны. Она жаждет неограниченного расширения своей власти и идеологии» Трумэн и Черчилль поехали в Фултон на поезде. Черчилль пребывал в отличном настроении, перед ужином выпил пять порций скотча. Черчилль проиграл послевоенные выборы и перестал быть премьер-министром. Окружение, в том числе его собственная жена, советовали ему покинуть большую политику. Но он отказался удалиться на покой: его волновала драма, которая разворачивалась на просторах разрушенной войной Европы. Утром 5 марта 1946 года он внес последние исправления в свою речь, которую размножили на ротапринте. Американский президент прочитал текст и одобрил. Слабых не уважают

Тысячи людей собрались, чтобы увидеть Трумэна и Черчилля. После обеда в доме главы колледжа гости отправились в спортивный зал — другого помещения, способного вместить всех желающих, в учебном заведении не нашлось. Во вступительном слове Трумэн рассказал, как познакомился в Потсдаме с Черчиллем и Сталиным, и они оба ему понравились. Черчилля он назвал одним из выдающихся людей нашего времени и предоставил ему слово. «Я глубоко восхищаюсь доблестным русским народом, — говорил Черчилль. — Мы понимаем, что России необходимо обеспечить безопасность своих западных границ. Мы рады, что Россия заняла законное место среди ведущих мировых держав. Мы приветствуем ее флаг на морях. Но я не могу не сказать о том, что происходит в Европе». И вот тогда Черчилль произнес слова, которые вошли в историю: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике «железный занавес» опустился на наш континент. По ту сторону занавеса все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы — Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София. Все эти знаменитые города и их население оказались в советской сфере… Почти все эти страны управляются полицейскими правительствами, в них нет подлинной демократии… Это явно не та свободная Европа, ради которой мы сражались. Из того, что я наблюдал в годы войны, я заключаю, что наши русские друзья и соратники ничем не восхищаются больше, чем силой, и ничего они не уважают меньше, чем слабость, особенно военную слабость». Первая реакция на речь была критической — и на Западе, и на Востоке. Американские газеты обвиняли Черчилля в том, что он отравил и без того трудные взаимоотношения между США и СССР, опять пытаясь втянуть их страну в европейские дела. Бывший премьер-министр был крайне раздосадован: коммунисты и левые ругали его почем зря, а он привык к тому, что в Америке его встречают восторженно. Но он считал, что сделанный им в Фултоне анализ точен: «Припомните мои слова — через год-два многие из тех, кто меня сейчас поносит, скажут: «Как Черчилль был прав!» В поездке в штат Миссури Уинстона Черчилля сопровождали президент США Гарри Трумэн и генерал Гарри Воган.

Президент Трумэн написал Сталину, что приглашает его в Соединенные Штаты, и обещал отвезти в университет Миссури, чтобы советский руководитель тоже мог, как и Черчилль, сказать, что он думает. Сталин отклонил приглашение. Он назвал речь Черчилля «опасным актом», увидел в ней контуры противостоящего ему англо-американского военного союза. Свою речь, предвещавшую столкновение Запада и Востока, он уже произнес, хотя не такую яркую, как Черчилль, — 9 февраля 1946 года, накануне выборов в Верховный Совет СССР. Там Сталин сказал, что коммунизм и капитализм несовместимы, поэтому война неминуема. Конфликт возникнет в пятидесятые годы, когда Америка будет переживать тяжелый экономический кризис. В Вашингтоне решили, что Сталин «объявил войну Соединенным Штатам».

Государственный департамент попросил свое посольство в Москве растолковать реальные мотивы сталинской политики: что стоит за его февральской речью? Имеется в виду конференция с участием руководства трех крупнейших держав антигитлеровской коалиции, состоявшаяся в Потсдаме во дворце Цецилиенхоф с 17 июля по 2 августа 1945 года. Ее целью было определить дальнейшие шаги по послевоенному устройству Европы. Не подлежит сокращению Телеграмма из госдепа поступила советнику-посланнику Джорджу Фросту Кеннану, который остался поверенным в делах после отъезда посла Гарримана. Кеннан, прекрасно говоривший по-русски, знаток русской истории и литературы, был среди первых американских дипломатов, приехавших в Москву в 1933 году. Весной 1944 года его вновь командировали в Советский Союз. В февральские дни 1946 года Джордж Кеннан болел и хандрил. Он страдал от жестокой простуды, которая сопровождалась высокой температурой, и от гайморита. Вдобавок у него ныли зубы. Интроверт, часто пребывавший в унынии, он был не из тех, кто хорошо чувствовал себя во враждебном и подозрительном мире сталинской Москвы, где иностранных дипломатов отрезали от общения не только с простыми людьми, но даже и с чиновниками. Кеннан полагал, что у него на родине вовсе не понимают, с кем имеют дело: «Советский режим — прежде всего полицейский режим. Это обстоятельство никогда не следует упускать из виду при оценке советских мотивов. Но действия Советского Союза не носят авантюристического характера. Советы не идут на ненужный риск. Глухие к логике разума, они в высшей степени чувствительны к логике силы». Советник-посланник втолковывал чиновникам в Вашингтоне: прежде чем обсуждать со Сталиным будущее Европы, нужно доказать, что США не позволят Москве добиться своих целей путем применения силы, что у Запада достаточно мужества, твердости и уверенности в своих силах. Получив запрос из Вашингтона, Кеннан мог высказаться откровенно.

22 февраля 1946 года он отправил в Государственный департамент так называемую длинную телеграмму. Он начал с исторического экскурса: «У русских нет концепции постоянных дружественных отношений между государствами. Для них все иностранцы — потенциальные враги. Главным элементом политики США по отношению к Советскому Союзу должно быть долгосрочное, терпеливое, но твердое и бдительное сдерживание советских экспансионистских тенденций». Кеннан перечислил правила поведения в отношениях с советскими представителями, которые станут знаменитыми: «Не фамильярничайте с ними… Не придумывайте общность целей, которой в действительно не существует… Не делайте бессмысленных жестов доброй воли… Не бойтесь пустить в ход все средства для решения вопроса, который нам может показаться второстепенным… Не бойтесь ссор и предания гласности разногласий».

С пометкой «не подлежит сокращению» телеграмма поступила в Государственный департамент и военное ведомство, с нее сняли сотни копий и раздавали всем видным чиновникам. У американцев, читавших телеграмму, возникало ощущение: наконец-то все стало ясно! Теперь понятно, как действовать в отношении Советского Союза. Сейчас трудно себе представить, какой популярной во время Второй мировой была Красная Армия.

Американцы и англичане искренне восхищались советскими солдатами. Опросы общественного мнения показывали: 80 % американцев приветствуют послевоенное партнерство с Россией. После разгрома Японии США стремительно сокращали свою армию, их сухопутные силы стали в десять раз меньшими, чем советские. Внешнеполитическое положение Советского Союза летом 1945 года было идеальным. Врагов не было. И не надо было их создавать. Коммунисты и левые ругали Черчилля почем зря, а он привык к тому, что в Америке его встречают восторженно. Но он считал, что сделанный им в Фултоне анализ точен. 

Ньютаймс