Расследование не для печати. Бухгалтер

Бухгалтер

Иван бесцельно листал цветные журналы “оттуда”, продававшиеся в гостиничном холле. Журналы, все как один, повествовали о чем-то нереальном. В них сплошь фантастически красивые люди мучались выбором: покупать им “Сертину” или “Тиссот”, ехать на Сафари или просто понежиться на Гавайях. Их больше всего на свете беспокоило­: действительно ли вашингтонский мужик Клинтон попросил у своей сотрудницы о каком-то неслужебном одолжении.

Степанов пробегал по заголовкам статей, всматривался в фотографии и рекламу, делая все это машинально. Он в сотый раз “прокручивал” в памяти вчерашний разговор с Вернидубовым. Несмотря на то что шеф “Руна” почти не проговорился (Иван был уверен: тому было что сказать), этот рискованный визит в адвокатскую контору не был бесполезным. Во-первых, “главный рунист” явно не горел желанием обсуждать вопросы рекламной деятельности конторы. Вместе с тем он, кажется случайно, сболтнул реальную стоимость спонсорской помощи. Во-вторых, подтвердил наличие деловых контактов с Осыкой. Ивану было очень любопытно: только ли поставкой клиентов занимается комсомолец? Судя по тому, что одной его просьбы достаточно, чтобы эти адвокатские крысы выложили пятьдесят тысяч, Семен Прокопьевич имел на “Руно” особое влияние.

Иван наткнулся на свеженький номер “Нэшнл Жеогрэфик”. Вот она, журналистика: честно, профессионально — и никакой политики. А гонорары какие... мечтательно подумал Степанов. Он рассчитался и сунул под мышку пахнущий американской краской журнал. В это самое время в гостиничном холле случилось некое оживление. Иван обернулся и увидел то самое — длинноногое. Хищные взоры швейцаров и сомнительных личностей, вечно отирающихся в гостиничных предпокоях, выцветшие глазки обрюзгших иностранных теток — все обратились к ней. И во всей ее осанке, походке, выражении лица читалось: вот идет не какая-то путана или жена иностранного старца, идет просто красивая женщина.

— Здравствуйте, чрезвычайно рад вас видеть. Всего десять минут опоздания, для такой девушки — удивительная пунктуальность, — не без скрытой гордости Иван обратился под всеобщими взглядами к работнице адвокатской конторы, закончившей трудовой день. — Кстати, неудобно весь вечер называть вас красавицей: позвольте узнать имя, данное родителями при рождении.

— Назвали Викторией. А как зовут светило в области визажа?

— Иван. Виктория, признаюсь, я мучим сомнением: не откажетесь ли совместно посетить близлежащее кафе — с целью установления доверительных отношений между преподавателем и ученицей?

— Исключительно в интересах успешного обучения. Идемте. — При этих словах Виктория непринужденно взяла Ивана за руку. Тот внутренне обомлел и мгновенно согнул руку в локте.

 

Иван имел серьезные подозрения, что такую девушку трудно охмурить походом в роскошный ресторан, особенно если у кавалера на это нет денег. Они отправились во второразрядную кафешку, где всегда было многолюдно и весело. Виктории эта идея понравилась. После многочисленных воздыхателей, которые незатейливо норовили завезти ее в дорогущие кабаки, после этого упорно пытаясь затянуть в номера, журналист был по крайней мере оригинален. Все мужчины до этого говорили ей об одном: делах, деньгах и собственной “крутизне”. На русском языке изъяснялись с трудом, одевались дорого и безвкусно, а на Викторию смотрели тем же взглядом, что и на роскошные авто, если они им еще не принадлежали. С Иваном было просто и легко: он был привычно беден, нес нескучную чушь и развлекал рассказками про безалаберную жизнь журналистов, что очень походило на байки.

Они уже давно перешли на ты, испробовали почти весь ассортимент напитков: по всем признакам приближалась пора объятий и прочих глупостей. Иван внезапно, без перехода предложил начать первый урок визажа. Виктория к этому моменту была уже готова почти на любое предложение. Они вскочили в машину и вскоре оказались в жилище Степанова, которое и квартирой-то можно было назвать с натяжкой. Классическая обитель холостяка, не заслуживающая отдельного описания. Собственно, тогда в этой квартире не произошло ничего из ряда вон выходящего. То есть, случилось то, чему и полагалось случиться. Заметим лишь, что утром, стоя перед зеркалом, Виктория накладывала тот же макияж, что и обычно: по обоюдному согласию урок по искусству визажа был отложен до лучших времен.

У Ивана помимо чувства “глубокого удовлетворения” и легкого похмелья по утру еще присутствовала уверенность, что приятное можно совмещать с полезным. Из вчерашней болтовни с новой знакомой, тему которой можно обозначить — “ни о чем”, Ивану удалось выловить подробности из жизни адвокатской конторы. Виктория попала туда по протекции своего батюшки — заслуженного юриста и прочая. Остальные члены трудового коллектива отбирались не по внешним и родственным данным, а по профессиональным качествам. За исключениям одного человека: главного бухгалтера Светланы Маркияновны Лисовенко. Никто не знал, какой ветер занес эту даму бальзаковского возраста без ярко выраженных профессиональных способностей в адвокатскую контору “Руно”. Среди сослуживцев наиболее популярной была такая версия: Лисовенко привело в контору одно из ее многочисленных интимных увлечений. Виктория говорила о Светлане­ Маркияновне как о даме ветреной, любвеобильной, не способной устоять­ перед всяким мужчиной: в каждом она находила какое-то достоинство, что в итоге приводило бухгалтера в постель к нелишен­ному положительных черт гражданину. При всем при этом Светлана Маркияновна имела горячо любимого мужа — лицо кавказской на­циональности: ревнивого агрессивного самца. Он не без оснований подозревал супругу в регулярных изменах, но прямых улик на руках не имел. Это становилось поводом для многочисленных внутри­семейных драм. Сама же виновница была от души преданна супругу (равно как и многим другим). У Лисовенко водился полувзрослый обожаемый сын. По этим причинам Светлана Маркияновна даже мысли не допускала, что ее семейный очаг может быть разрушен.

Виктория также обмолвилась, что Светлана Маркияновна находилась на особом положении и была в конторе нечастым гостем. Она от души пользовала роскошный “БМВ” салатовой масти, числившийся на балансе “Руна”. Куда она уезжала на служебной машине — никто не знал. Кажется, даже Вернидубов, который относился к своему бухгалтеру с опаской.

 

Иван принял холодный душ и решительно отправился на работу. Зайдя в кабинет, порылся на столе и вытянул несколько проходных материалов, приготовленных “в загон”. В основном это были опусы пресс-служб о героических подвигах правоохранительных органов. Иван сунул материалы под мышку и направился в кабинет шефа. Разведав у секретарши, что тот пребывает в добром настроении, Иван отворил дверь в редакторские покои и с таинственным видом попросил неделю отгула.

— Это очень важно. — Со значением сообщил Иван. — Но сейчас говорить не могу. Кстати, материалы на полосу уже готовы.

Михваныч привык к таким “отгулам” Степанова. Весьма часто они завершались появлением скандального материала. Поэтому редактор желаниям Ивана не препятствовал. К тому же чувствовал: откажешь — все равно уйдет, и вероятно насовсем.

 

Следующим утром без четверти девять Иван был у гостиницы, в которой дислоцировалось “Руно”. Вернее будет сказать, он сидел на скамейке в сквере через дорогу, откуда открывался чудесный вид на гостиницу и относящуюся к ней парковку. Иван был в шортах и кроссовках. К скамейке прислонился видавший виды “Старт-шоссе” — не чета попсовым “моунтэйн-байкам”. Едва Степанов угнездился на своем наблюдательном посту, под гостиницей появилась потрепанная “девятка”, из которой выполз Вернидубов. Без двух минут девять у гостиницы притормозил допотопный “Москвич”, из которого не вышла — выплыла Виктория. Рассчитавшись с водителем, она направилась ко входу, как-то неописуемо склонив голову набок и поправив челку рукой. Иван помнил этот жест, кажется, с самого рождения. Внутри у него похолодело. Вот сейчас он возьмет и окликнет ее, она обернется, увидит Ивана в его олимпийском наряде и рассмеется. А потом она плюнет на свой секретарский долг, Иван возьмет ее под руку, во второй будет вести своего стального коня и так они пойдут пить кофе в ближайшую забегаловку.

“Не-е-е, Иван, так дело не пойдет: ты же как-никак на службе...” — внутренний голос обломал романтический настрой Степанова.

Вообще Степанов — человек неуравновешенный и может наговорить под горячую руку такого... Поэтому его ответ внутреннему голосу мы опускаем.

Загрустив, Степанов просидел на скамейке до обеда, так и не дождавшись Лисовенко. Глаза порядком устали от постоянного мельтешения фигур и машин. К тому же не помешало бы и поесть. Ближайшая кафешка находилась за углом — отправившись туда, можно было и не заметить прибытия бухгалтера. Когда галлюцинации по поводу горячего хот-дога уже достигли своего апогея, у гостиницы при­парковался салатовый “БМВ”. С сиденья водителя поднялся клас­сический бройлер, который поспешил открыть дверь пассажирке. Из салона выплыла дама на тонких ножках, удерживающих какое-то угловатое прямоугольное тело. Тело было облачено в нечто искряще-блестящее. Прическа, очевидно, сооружалась в дорогом салоне, но свидетельствовала единственно о наличии денег и отсутствии вкуса у ее обладательницы. Сомнений не было: это Светлана Маркияновна Лисовенко — а как же еще может выглядеть бухгалтер критического возраста, у которой вдруг взяли и объявились деньги. Лисовенко с водителем, в котором без труда угадывался телохранитель, напра­вились ко входу. Иван без восторга заметил, как стриженый бройлер коротко, но цепко окинул взглядом окружающую действительность.

Теперь можно было не спеша перекусить — Иван покрутил педали в сторону закусочной. Вернувшись на исходную позицию с образцом американской национальной кухни в бумажном кульке, Иван заметил, что в салатовом “БМВ” замелькали уже знакомые ему блестки, хлопнули дверцы и автомобиль энергично вырулил на проезжую часть. Ругнувшись, Иван сунул хот-дог в рюкзак и рванул на перекресток — в след удаляющемуся “БМВ”.

К тому времени у Ивана уже был скромный опыт ведения наружного наблюдения, или, выражаясь оперским языком, “цинкования”. Он, конечно, трезво оценивал свои возможности. Ни рации, ни машины, ни сослуживцев по сыскному делу у него не было. Так, журналист-одиночка. Тем не менее опыт общения с операми и собственные “ноу-хау” приносили плоды. Скажем, использование автомобиля Степанов не мог себе позволить. Приходилось, конечно, порой нанимать водителя, но случалось это в случаях крайней нужды, да и то если это совпадало с днем зарплаты или поступлением шального гонорара. В основном — ножками, а весной-летом Иван норовил передвигаться исключительно на велосипеде. В случае нужны его всегда можно припарковать за деньги малые у охранника первой встречной конторы. Но главное, в Киеве на велосипеде можно, не отры­ваясь, пре­следовать любой автомобиль: пробки и светофоры в этом деле — помощники велодетектива. Кроме того, шальной велосипедист, мель­кающий в зеркале заднего вида, вряд ли вызовет подозрения. И на этот раз Иван почти не сомневался в успехе предприятия. Его задача заключалась в том, чтобы выяснить маршруты передвижений Лисовенко в течение рабочего дня, из чего можно было установить ее деловые связи.

К концу дня Иван буквально одурел от преследования “БМВ” на загазованных улицах. Поведение бухгалтера выглядело весьма загадочно. Степанов с трудом успевал перемещаться от одного офис-центра к другому. Лисовенко нигде не задерживалась. Выяснить, кого конкретно она навещала, не представлялось возможным: как правило, в здании оказывалось сразу несколько фирм. во время кратких остановок Иван только-то и успевал, что выкурить сигарету — самое дурацкое занятие после накручивания километров в седле велосипеда. Опухший от разгоряченной сосиски хот-дог еще пару часов истекал кетчупом, затем окончательно сник и представлял неаппетитную однородную массу с фрагментами увядших салатных листьев. Иван с размаху послал бутерброд в урну. Тот смачно чавкнул при встрече с препятствием и прилип к стенке мусорника.

Домой Иван попал затемно — злой и голодный. Злой еще и потому, что знал: дома нет даже поганого хот-дога. Не снимая кроссовок, он рухнул на диван, успев подумать про Лисовенко что-то нехорошее.

На следующий день Иван отправился к Егору. Тот давно уже оставил свой оплот пролетарского труда, где на заре фотокарьеры крутил ручки строгально-фрезерно-токарных станков. Теперь Егор восседал в роскошном офисе одного из крупнейших информагентств мира, где Ленский был аж целым главой фотослужбы в Украине. Тут до ночи слонялись какие-то странные личности, как правило, не очень трезвые. При этом работа шла своим чередом: офис принимал и выдавал бездну информации, Егору несли свежие снимки; тот порой цокал языком, но чаще скептически кривил физиономию: “Можно бы и по-другому, получше”. Потрепались, выпили по пиву. Иван сел за свободный компьютер и полистал картинки — фотографии с самых выдающихся событий в мире на сегодняшний день. Под каждым снимком был “кэпшн” — текстовка. Таким образом, можно было за полчаса не только посмотреть, как работают сотни именитых фотографов со всего мира, но и узнать последние новости. Перед глазами Ивана мелькали сплошные цветные пятна, он машинально листал фотографии, думая о своем.

Услышав голоса на кухне, он вытянул сигарету и вышел из комнаты. На кухне дымили одуревшие к концу дня телевизионщики, работавшие на агентство. Они только что вернулись с “паркета” — со съемки официальных мужей в официальной обстановке. Непросто найти­ в Киеве двух журналистов, которые бы не знали друг друга: Степанов поздоровался с собравшимися. Дружно посмеялись по поводу недавнего конфуза, случившегося с видным политиком, который сморозил с парламентской трибуны такое, что до сих пор вызывало дружный хохот у журналистской братии. Вскоре телевизионщики убежали на перегон — передавать отснятый материал в центральный офис за тысячи километров от Киева. Но перед этим Иван успел решить с ними одно важное для него дело. Через полчаса Иван выходил из офиса, бережно держа в руках пакет.

 

Следующий рабочий день Ивана начался в то время, когда члены трудовых коллективов стайками и поодиночке потянулись к домашним очагам. скамейку в сквере напротив гостиницы Степанов раз­делил с парочкой припанкованых студентов. Иван меланхолически наблюдал за прибытиями-убытиями Лисовенко, трезво рассудив, что для отслеживания ее перемещений по Киеву нужно задействовать половину численного состава Управления наружного наблюдения, или по-нынешнему — криминального поиска. В народе (и милицейском, и криминальном) службу именовали не иначе как “наружкой”, или “семеркой”. Поток отработавших свое чиновников все усилился и грозил затопить Крещатик. Лисовенко, казалось, была охвачена трудовым энтузиазмом: она никуда не ехала, салатовый “БМВ” какое-то время простоял на приколе, затем вдруг “бройлер” сел за руль и отправился один в неведомую даль. Иван насторожился: Лисовенко никуда из конторы не выходила. Когда до закрытия “Руна” осталось полчаса, фойе гостиницы осветилось неземным сиянием. Это появилась Светлана Маркияновна во всей красе. Ее экстравагантный наряд излучал мириады огоньков и искорок. Если бы не ее квадратные габариты, бухгалтерша с успехом могла бы заменять зеркальный шар под потолком какого-нибудь ночного клуба. Очевидно, для бухгалтерши ее наряд был наивысшим шиком. И, похоже, не для нее одной. Навстречу светиле бухучета из припаркованного “Мерседеса” вы­двинулся мужичок с ноготок, всем своим видом демонстрируя радость лицезрения Божества. Он галантно клюнул бухгалтершу в область обширного лица, после чего проводил до заднего сидения авто. При этом ей был вручен по-азиатски роскошный букет, находившийся до этого в салоне.

— Ага, — констатировал Степанов и оседлал стального коня. Следовать за автомобилем в час пик по центральной части города — сплошное удовольствие. Иван соскакивал с дороги на тротуар, протискивался между бамперами и зеркалами умопомрачительных джипов и “Мерседесов”, мчался на желтый, мог беспрепятственно гнать по разделительной полосе в то время, как по обе стороны от него томились в пробках автомобилисты. Поэтому он не спешил с эскортированием “Мерседеса”, укрывшего в своем чреве бухгалтершу. До того как сесть на велосипед, Степанов успел произвести короткую видеосъемку.

“Тоже мне, папарацци нашелся, — отреагировал его внутренний голос. — Думаешь стать миллионером? В лучшем случае тебе светит крепкий мордобой. А в худшем, то есть если эта дама и впрямь птица высокого полета, то ждут тебя, милок, крупные неприятности”.

К счастью, об истинных целях Степанова знал только этот отвратительный внутренний голос. Для всех остальных он был туристом-ротозеем, мечтавшим запечатлеть на видео все столичные постройки, встречающиеся на пути.

Иван подрезал рычавшие на перекрестке машины и уже на красный успел проскочить вслед за “Мерседесом”. Единственное, чего он опасался, так это загородной автопрогулки. Пожелай Лисовенко с ухажером отправиться куда-нибудь на дачу или просто в лесок, у Ивана было немного шансов угнаться за ними на загородной трассе. Но все сложилось как нельзя лучше. Через пятнадцать минут “Мерседес” свернул во двор неброского дома на Соломенке, который, судя по вывеске, был частной гостиницей. В большинстве своем подобные мини-отели — надежные убежища для тайных любовников. Сохраняя безопасную дистанцию, Иван наблюдал за “своей” парочкой. Убедившись, что они зашли в гостиницу, Иван начал наматывать круги вокруг здания, пытаясь по какому-то признаку вычислить, где именно расположились стареющие любовники. В какой-то момент ему показалось, что в одном из окон, где только что вспыхнул свет, мелькнула невысокая мужская фигура. Но она мелькнула единственно для того, чтобы плотно задернуть портьеры. После этого Иван развалился на травке неподалеку, проведя несложную подготовительную работу. В велосумку, крепящуюся на руле, он поместил видеокамеру, едва высунув из нее объектив, который точно “прицелил” на выход из мини-отеля. Из сумки тянулся шнурок от чувствительного узконаправленного микрофона. Это за ним ездил вчера Егор к телевизионщикам из агентства, в котором работал Егор. внешне микрофон вполне мог сойти за фонарик. Поэтому Иван прикрепил его на место велофары, для пущей убедительности украсив спереди куском фольги. Затем Иван улегся на траву лицом к велосипеду, ногами к гостинице. В такой позе ему сложно было бы заметить выход Лисовенко с кавалером, если бы не зеркало заднего вида на руле велосипеда, которое он повернул надлежащим­ образом.

Степанов опасался, что любовные игрища бухгалтерши затянутся допоздна: тогда все его видеохитрости окажутся бесполезны. Но эта парочка, очевидно, решила не ломать традиций, заведенных посетителями отеля. Они уложились в два часа: стандартное время для клиентов “почасовых” гостиниц. Едва скрипнула выходная дверь, Иван нажал на пульт дистанционного управления размером с четверть игральной карты, затем, зуммируя объектив, “отследил” проход любовников к автомобилю. Когда “Мерседес” исчез, Иван неспеша встал, сложил аппаратуру в рюкзак и, оставив велосипед во дворе, вошел в гостиницу. В этот момент он еще не представлял, что скажет или сделает в следующее мгновенье: быть может, просто узнает расценки или спросит, как пройти в библиотеку.

За стойкой окопалась скучающая девица. В холле, кроме нее, не было ни души. Услышав запах сигаретного дыма, Иван тут же вытащил пачку “Кэмэл” и, нахально навалившись на барьер, попросил вместо “здрасьте”:

— Огонька не найдется?

Девица машинально протянула Степанову зажигалку. Иван закурил, вернул зажигалку, а вместе с ней протянул открытую пачку сигарет и то ли спросил, то ли дал установку:

— Курите.

— У нас разрешено курить только клиентам.

— А я вот пока не клиент, а только интересующийся.

— Вот и интересуйтесь.

— Да-да, разрешите поинтересоваться: а почему бы нам не выйти покурить на улицу, коль под этой крышей персонал отеля ограничен в правах?

— Вообще-то нам запрещают общаться с посетителями, но вы ведь еще не клиент…

Было очевидно, что девица застоялась в своей амбразуре, словно скаковая лошадь в загоне.

Они вышли во двор, молча сделали по пару затяжек, и Иван пошел ва-банк.

— Девушка, у меня к вам конфиденциальная просьба.

Едва Иван произнес эту фразу, он увидел по лицу барышни, что ей уже страшно интересно.

— Сегодня у вас в отеле была моя мачеха. Она была не одна. Эта женщина — ходячий кошмар. Еще немного, и она загонит папу в могилу. Он хочет от нее избавиться, но не знает как — она не желает разводиться. Зато я знаю как. Мне нужна ваша помощь. — Увидев в глазах девчонки сомнение, близкое к испугу, Иван выдвинул последний аргумент. — Скажите: “Да” — ведь дело-то благородное.

— Мы даже познакомиться не успели, а ты уже...

Иван подхватил переход на “ты”:

— Меня Иван зовут, а тебя?

— Оксана.

— Значит так, Ксюша, дело проще пареной репы.

— Подожди, подожди, не увлекайся. Я еще не согласилась. Меня ведь могут за это уволить.

— Ну, не думаю, что ты чем-то рискуешь. Я все берусь сделать сам — так, что комар носа не подточит. Ну и... — тут Иван сделал паузу, будто он сомневается, стоит ли приносить столь значительную жертву ради сущей пустяковины — я, то есть мы с отцом, готовы на некоторые финансовые расходы. Я заплачу твою месячную зарплату. И все это — за пару часов: ну что — годится?

— Да ты мне хоть скажи: что нужно-то?

— Я тебе все расскажу. Можно оценить обстановочку в номере?

— Ну пошли.

* * *

Все мы игроки — азартные и не очень. У каждого своя игра. кто-то любит крупные ставки, кто-то всю жизнь играет по-маленькой. У бандитов — своя игра, у оперов — своя, у чиновников — своя. У Степанова тоже. У каждого случаются удачи, а все больше проигрыши. И когда вдруг удавалось сделать крупную игру, Иван чувствовал неописуемое наслаждение. Человек в принципе ленивый, он в такие моменты начинал понимать трудоголиков, “сгорающих” на работе. Высокие моральные качества вершителей трудовых подвигов — блеф для идиотов: всему виной — азарт.

После велопрогонов, подобных сегодняшнему, Степанов готов был отдать полцарства за бутылку холодного пива. Но пива не было, поскольку уже три дня не было денег. Пришлось ограничиться просто душем. Но отсутствие пива напоминало о себе. Нужны были деньги — не только на пиво, но и на оплату страхового полиса для работницы гостиничного сервиса. Пришлось окунаться в серые трудовые будни. Через неделю родное гондурасское правительство материально поддержало сеятелей гондурасских идей на благодатной идеологической почве Украины. После получения гонорара Ивана уже ничто не сдерживало в реализации его потаенных творческих фантазий. Судя по распорядку дежурств его гостиничной сообщницы, завтра Оксана заступала на сутки. Ивану осталось молить богиню Венеру, чтобы она в этот день не лишила сексуального запала госпожу Лисовенко.

 

На следующий день Степанов не мог делать ничего, хотя дел было под завязку — как всегда. Промаявшись до обеда, он оседлал “Старт-шоссе” и к трем часам занял позицию в наблюдательном скверике. Салатовый “БМВ” не появлялся. Не было и “Мерседеса” с ухажером бухгалтерши. К пяти часам Иван был в полном отчаянии, а в половине шестого готов был звонить длинноногой Виктории, чтобы под каким-то предлогом расспросить ее о бухгалтере. Он понимал, что это абсолютно­ бессмысленная, а возможно и опасная затея. Но он уже не был себе хозяином — нетерпенье толкало его на неосмотрительный шаг. Иван переехал через дорогу, не слезая с велосипеда, вставил карточку в телефонный аппарат, набрал номер...

— Адвокатская контора “Руно”, здравствуйте, — услышал он голос Виктории и сразу забыл о том, зачем звонит. Нужно просто сказать, что надолго уезжал в командировку и все это время скучал по ней. И конечно, тут же предложить подвезти ее домой — на раме своего шоссейника.

— Алло, вас слушают, говорите.

Что-то удерживало Ивана от самого первого слова.

— Говорите пожалуйста...

В этот момент Иван услышал за спиной звук резко затормозившей машины. Он машинально обернулся. Из хорошо знакомого салатового “БМВ” вылазила бухгалтер Лисовенко. Она явно спешила. не отрывая взгляда от желанной дамы, журналист повесил трубку на рычаг.

“Но отчего же такая спешка?” — раздался назойливый внутренний голос, удивленный суетливостью бухгалтерши. И тут же ответ буквально предстал воочию. Из стоящего неподалеку “Фиата” вышел молодой мужчина, весьма смахивающий на жиголо. Он и Лисовенко стремительно сближались. Сошлись, облабзались, Светлана Маркияновна одним жестом отпустила бройлера, охраняющего ее тело, и утонула в “Фиате” — значительно менее комфортабельном, чем автомобиль марки “Мерседес”.

— Только бы этот кобель не повез ее к себе, — зародилось у Ивана сомнение. В этот момент он уже вставил кроссовок в туклепс. Игнорируя все возможные правила, рванул за набиравшим скорость автомобилем. Чем дальше они продвигались, тем сильнее становилось предчувствие, что госпоже Лисовенко пришелся по душе неприметный отель на Соломенке. На полдороге Иван обогнал “Фиат” на светофоре и что есть духу рванул вперед. По его подсчетам, он мог отыграть максимум минут пять. Во двор отеля Иван влетел, не пользуясь тормозами. Бросив велосипед в загаженном простенке между двумя гаражами, забежал в отель. Оксана сидела в своей клетке, а перед ней — о ужас — стояла парочка. Пока они отлипнут от стойки и скроются в номере, успеет появиться Лисовенко. Иван призывно с ужасом в глазах посмотрел на Оксану. Но той и без взглядов был ясен трагизм ситуации: шальной вид Степанова говорил сам за себя. Она положила перед парочкой ключи с номером на деревянной груше. “Поселенцы” поспешили скрыться в своем убежище — похоже, они не горели желанием фигурировать на людях вместе.

Оксана вышла из-за стойки, взяла Ивана за руку, потащила в конец коридора. На ходу шепнула:

— Как только все установишь, возле меня не крутись и сразу уходи: хозяйка может появиться в любой момент.

Остановившись у входа в номер в самом конце коридора, она оглянулась: их никто не видел. Трясущимися руками открыла дверь и буквально втолкнула журналиста в апартаменты, готовые принять Лисовенко с почитателем ее женских прелестей... или денег. Все детали они обсудили с Оксаной заранее, и все же Ивана приятно удивило, что эта маленькая аферистка ничего не напутала, и главное — не задавала вопросов, потому что времени на ответы не было. Иван вскочил на стул и начал орудовать на полке, подвешенной в холле под самым потолком. Эту полку он присмотрел еще при первом неспешном осмотре комнаты в тот вечер, когда они познакомились с Оксаной после первого визита Лисовенко в отель. На полке стояли вазочки с засушенными цветами: веточки, листья, в общем гербарий какой-то. Сейчас Иван был занят лихорадочной установкой видеокамеры в этой осенней чаще. Индикатор записи под объективом он предусмотрительно залепил. объектив камеры сориентировал на просторное ложе. Все это время Оксана, как заправская подельница, стояла “на стреме”, с ужасом наблюдая за происходящим. За окном послышался шум подъезжающей машины. Степанов выглянул в окно и увидел “Фиат”, заезжающий во двор. Иван уже все подготовил. Он бросил прощальный взгляд на только что модернизированную комнату, коротко выдохнул и нажал кнопку записи на видеокамере.

— Оксана, они приехали. Есть другой выход?

Сообщница бросила взгляд на обстановку комнаты и, не заметив ничего компрометирующего, молча вытолкнула Ивана из номера, захлопнула дверь. В этот момент запела дверная пружина на входе. Оксана отреагировала стремительно: она беспардонно толкнула Ивана в грудь, втолкнув в тесную каморку, где, помимо Ивана, разместились метелки-ведра-швабры. Было темно и пахло хлоркой.

— Стоять! — зловеще шепнула подельница, перед тем как захлопнуть кладовку.

В голове у Степанова все ухало и грохало. Прислушиваться к происходящему за стойкой, где Оксана заняла исходную позицию, было бесполезно. Первыми услышанными звуками было цоканье каблучков. Затем голос Оксаны: “Вот, это ваш номер, располагайтесь”.

До Ивана дошло: да это же в номере напротив — значит, Лисовенко уже там. Щелкнул замок двери. И почти без паузы в его убе­жище ударил свет. Иван на мгновенье почувствовал в своей клешне почти детскую, влажную от волнения кисть Оксаны. Она потянула Ивана за собой — прочь из гиблого места.

Через два часа Лисовенко и жиголо отбыли из мини-отеля. Иван наблюдал за удаляющимся “Фиатом” из детской беседки в глубине двора. Затем появилась Оксана с пакетом, который она бережно прижимала к груди.

— Дай закурить. — Оксана выглядела неважно. Бегающий взгляд, трясущаяся рука, прикуривающая сигарету. Сделав жадную затяжку, она протянула Ивану пакет и обессилено упала. Иван не без интереса отметил, что она упала ни куда иначе, как на его колени. И он так же естественно обнял ее и прижал к себе, словно маленького продрог­шего котенка, найденного в этой детской беседке.

— Ну не трясись, все здорово. Они ничего не заметили?

— Кажется, нет.

— Теперь ты будешь радисткой Кэт. Ставка решила представить вас, Катерина, к правительственной награде. При этих словах Иван положил на колени Оксане конверт.

— Да иди ты... — вспыхнула та.

— Уговор дороже денег. Это на носовые платки.

Иван осторожно вытер каплю в уголке глаза той, что угнездилась на его коленях. Второй глаз он бережно тронул губами. Оксана вздрогнула, потянулась к нему и вдруг с неимоверной силой обхватила своими ручками его шею.

“Сопротивление бесполезно”, — констатировал внутренний голос.

* * *

Запечатленное на кассете повергло Ивана в восторг. Нет, конечно, Лисовенко — не Чичолина. Зато ее партнер, как и предполагалось, был профессиональным проститутом.

“Пожалуй, главе семейства Лисовенко будет психологически непросто узнать, что супруга обращается к услугам мальчиков по вы­зову, — констатировал внутренний голос. — Горцы такого не про­щают”.

Просмотр телодвижений, запечатленных камерой, не принес Степанову эстетического удовольствия — это была суровая обязанность, которую Иван отнес к издержкам профессии. Затем из часовой записи (все, на что хватило аккумулятора) он сделал выборку “хитов” на десять минут, добавив сюда же фрагменты из предыдущей съемки: встречи с владельцем “Мерседеса” и появление с ним на выходе из мини-отеля. Благодаря использованию чудо-микрофона, на записи был отчетливо слышен их разговор, который должен был окончательно опечалить супруга Лисовенко.

Иван подписал кассету следующим образом: “события 14 и 24 июня с 17.00 до 19.00. ТОЛЬКО ДЛЯ ИНДИВИДУАЛЬНОГО ПРОСМОТРА. ДЕТЯМ ДО 16 ЛЕТ И РОДСТВЕННИКАМ ПОКАЗ ЗАПРЕЩЕН!”

“Ведешь себя, как пацан, ей-богу”, — проскрипел внутренний голос.

Иван на мгновенье задумался, но ничего переделывать не стал, тщательно запечатал кассету, подписал и отправил заказным письмом. Оригинал с сопроводительной запиской был также тщательно запечатан и в тот же день передан Притыке. Иван попросил подержать конвертик в сейфе — “до лучших времен”. На вопросительный взгляд Семена только замахал руками: потом, потом.

* * *

Виталик работал в аналитической службе “Укртелекома”, подавал большие надежды, а кроме того, вместе со Степановым входил в одну группу товарищей, распивающих пиво в различных злачных местах.

— Алло, Виталий, привет. Степанов на проводе. Информирую: рабочий день давно закончился. Тебе чего: пива или мадеры?.. Добре. Я, как всегда — у киоска. Целую, жду.

Специалист в сфере телекоммуникаций вынырнул из-за ближайшего угла через две минуты. Его встречал улыбающийся Иван с двумя открытыми бутылками пива.

— Пей, детонька, свеженькое.

Когда охмелевшая парочка закладывала третий вираж над киоском, Иван перешел к делу. Он вообще не был согласен с тезисом, что деловые вопросы нельзя решать по пьянке. Дело делом, а пьянка пьянкой, оба эти процесса протекали у Степанова независимо.

— Мужик, тут вот какая история, — начал Иван без долгого пролога, — нужно определить пару номеров мобильных телефонов.

— Ты что, настоящим журналистским расследованием занимаешься? Это мафия, скажи? — Под воздействием алкоголя Виталий становился очень впечатлительным.

— Мафия, мафия. Только разговаривай тише. Видишь — вон те двое уже минут двадцать у аптеки стоят. Между прочим, за нами следят...

— Да ну?!

— Ну да. И до чего ж ты легко ранимый юноша, Виталик. Да ни крути ты головой по сторонам. Так как, поможешь?

— Ну Иван, о чем речь, для тебя, тем более по такому случаю. Постараемся. Только?..

— Ну о чем речь, товарищ: даже под пытками не выдам. На этот случай у меня вместо пломбы в зубе капсула с цианистым калием. Вот только в каком зубе — забыл.

— Ну про цианистый калий ты точно соврал.

— Проницательный ты человек, Виталий, такого не обманешь. Значит, вот: хотелось бы узнать, имеется ли мобильник у гражданки Лисовенко С. М. А еще — номера, числящиеся на адвокатской конторе “Руно”. Ну как?

— Иван, для тебя сделаем. Ну все-таки скажи, а что ты рассле­дуешь?

— Я тебе так скажу, журналистское расследование — плод горячечного воображения наших обывателей, возбужденных пивным хмелем и зомбированных украинской прессой — самой независимой прессой в мире. Дадут хозяева редактору какую-нибудь поганку на конкурентов или спецслужба подсунет скандальную дезу журналисту, когда ни источников информации указать нельзя, ни привести мнение того, о ком идет речь — сразу ставят рубрику “журналистское расследование”. А вы, наивные, все глотаете. Чтобы проводить журналистские расследования, нужны две вещи: деньги, причем немалые, а еще хотя бы фрагментарная свобода прессы. Ни того ни другого у нас нет. Пресса — это обслуга властей. Ее следует держать на коротком поводке и нищенских гонорарах. Кинь ей кусок пожирнее — она отъестся и сожрет хозяина. Уотергейта в Украине не будет, а если будет, значит его подготовят без участия четвертой власти. В этой комбинации прессу могут просто “поиметь” даже без ее ведома. Ты ведь образованный человек, Виталик, классику, поди, читаешь. Помнишь, говаривал профессор Преображенский: не читайте по утрам больше­вистских газет. А коль других нету — так никаких и не читайте. Так ведь у нас все то же. К большевистским газетам добавились клановые, а суть прежняя: все зависимое, все под контролем.

* * *

Виталий не подвел: выяснилось, что на Лисовенко мобильного телефона не числится. Зато у “Руно” их было три. Иван сделал поправку на расторопность отечественной почты и через неделю после отправки кассеты для Лисовенко занялся обзвоном номеров “Руна”. По первому отозвался знакомый голос Михаила Федоровича Вернидубова. Его, очевидно, интересовало, почему в “Юридическом вестнике” так и не появилась заметка о его конторе. Но Иван решил не расстраивать уважаемого юриста и молча положил трубку. Голос по второму номеру был не знакомым мужским, с хрипотцой. С ним Иван также не пожелал общаться. Третья попытка, как и следовало ожидать, оказалась удачной.

— Слушаю.

— Здравствуйте, я разговариваю со Светланой Маркияновной?

— Да, я слушаю.

— Светлана Маркияновна, неделю назад я отправил вам на фирму видеокассету. Бандероль дошла без повреждений?

На другом конце провода взяли короткий тайм-аут. Потом в голосе собеседницы добавилось стали, он зазвучал резолютивно.

— Нам нужно встретиться.

— Уже договорились.

— Когда?

— Называйте время и место. Единственная просьба: не тащите за собой этого ужасного гражданина, который выражением своего лица опошляет внешний вид вашего автомобиля.

— Значит договорились: встречаемся без свидетелей. Я подберу вас на углу Пушкинской и Прорезной через час.

В трубке запикало.

“Видать положили трубку”, — выдвинул свою версию внутренний голос.

Салатовый “БМВ” притормозил в назначенном месте. Степанов взглянул на часы, неспешно закурил. Время “Ч” наступит пятью минутами позже. Иван смачно затянулся, будто эта сигарета была его послед­ним желанием. Он курил, одновременно наблюдая за дамой в “БМВ”. Она нервно крутила головой по сторонам и несомненно нервничала. Это не могло не радовать Ивана. Главное, чтобы в таком состоянии бухгалтерша повела себя именно так, как это требовалось ему.

Журналист поразил окурком стоящую в отдалении урну и неспешно двинулся к автомобилю. Открыв дверцу “БМВ”, Иван по-хозяйски плюхнулся на сиденье. Выдержав мощную парфюмерную атаку чего-то дорогого и приторно-сладкого, поздоровался.

Иван заметил под слоем макияжа у Лисовенко серые круги под глазами. Похоже, он, бессердечный, своей выходкой с кассетой заставил поволноваться ранимую женщину. Во взгляде бухгалтерши просматривалась целая гамма чувств: от ненависти до удивления. Очевидно, она была несколько шокирована видом своего террориста: обидно даже оказаться объектом шантажа со стороны такой несолидной личности. Бухгалтерша выдержала паузу и, не поздоровавшись, пошла в атаку.

— Молодой человек, почему вы занимаетесь... этими гадостями?!

— Обидно: никто не дает мне моих лет. А по поводу аморальности моего поведения... уж не вам, Светлана Маркияновна, выступать в роли строгого судьи. Воспринимайте меня как санитара леса, борца за моральные устои общества.

— Вы рискуете навлечь на себя большие неприятности. Я не допущу, чтобы всякие... совали свой нос в мою личную жизнь!

— предвидел такой порыв. Более того, не исключаю, что где-то поблизости находится ваша группа силовой поддержки, которая может в любую минуту завязать со мной бескомпромиссный разговор. Посему спешу предупредить, что такой поворот событий для вас бесперспективен, более того — губителен. Как вы догадываетесь, я ознакомил вас лишь с копией собранного видеоматериала. Оригиналы вместе с дополнительной небезынтересной информацией, касающейся не только вашей личной жизни, находятся в сейфе у сотрудника одной солидной организации. Вход для посторонних туда строго воспрещен. Даже мне. Случись что, документы получат огласку.

— Сколько? — прервала бухгалтерша разглагольствования Ивана.

Вместо ответа тот опустил стекло и обратился к хозяйке:

— Вы позволите?

Не услышав ответа, закурил, показывая собеседнице, кто из них хозяин положения.

— О чем это вы, Светлана Маркияновна? Ах да, очевидно, мое словоизвержение вас порядком утомило, и вы готовы выплатить некую сумму, дабы не слышать впредь моего голоса. Должен признать: мое финансовое положение действительно незавидное, я жестоко страдаю от дефицита наличности.

— Сколько?

Иван взглянул на собеседницу через никотиновое облачко. Ему показалось, что его признания в материальных затруднениях были благой вестью для бухгалтерши.

— Вынужден вас огорчить, денег я не возьму. Это было бы аморально.

Дама криво ухмыльнулась.

— Я хочу предложить альтернативный вариант, который, заметьте, не будет стоить вам ни копейки.

Лисовенко никак не отреагировала на эту фразу. Она упорно уставилась в одну точку где-то за лобовым стеклом, барабаня вытянутыми пальцами по баранке руля.

— Так вот, я готов прямо сейчас заключить джентльменское соглашение...

Бухгалтер выразительно хмыкнула.

— Хорошо, если вы хотите, назовем это деловым соглашением. В соответствие с которым вы поделитесь интересующей меня информацией, а я пообещаю никогда не смотреть и никому не показывать все, что касается вас.

— Вы откуда, с Владимирской*?  — более мирно, с надеждой в голосе спросила Лисовенко.

— Нет-нет, я живу в спальном районе. Извините, более точного адреса не дам.

Бухгалтер внимательно посмотрела на Степанова: малахольный или притворяется? Чтобы умертвить все сомнения и надежды, Иван с нажимом добавил:

— И учреждение, в котором я имею честь работать, также находится в другой части города.

— Где гарантии, что вы оставите меня в покое?

— Гарантия одна: после того как вы полностью удовлетворите мое любопытство, госпожа Лисовенко перестанет меня интересовать. А придавать огласке известные нам обоим нелицеприятные факты только из одной лишь гнусности своей натуры я не стану, поскольку не преследую целей разрушить ваш семейный очаг и опорочить ваше честное имя. Я догадываюсь о ваших возможностях и вовсе не намерен из-за такого мальчишества подвергать себя нешуточной опасности.

Ухоженные пальчики бухгалтерши впились в кожу руля. Она издала какой-то клокочущий звук и позеленела. Иван не на шутку перепугался:

— Принести воды?

Лисовенко замотала головой, полезла в бардачок, достала яркую коробочку, высыпала на ладонь горсть таблеток, заглотила пару и откинулась на спинку кресла. Через минуту она ожила:

— Что вас интересует?

— Информация о всех структурах, в которых вы ведете бухгалтерию. В том числе по Фонду поддержки культурных инициатив.

Бухгалтер снова обессилено откинулась на спинку. Иван испугался сильнее: как бы не пришлось прервать разговор для вызова скорой. Но женщина сделала упреждающий знак рукой. Иван закончил мысль:

— Мне нужно узнать все о движении средств, схемы, по которым работаете, какие фирмы задействованы. А главное — меня интересует роль Фонда и лично господина Осыки. Естественно, интересует Полищук.

— Нет, нет! — Лисовенко ткнулась лбом в сложенные на руле руки и тяжело задышала.

— Иван почувствовал, что сейчас эмоции победят женский разум и тогда это встреча может закончиться для кого-то из них весьма печально.

— Знаете, Светлана Маркияновна, я бы предложил прервать нашу беседу. Кажется, нам нужна передышка. Хотите, я сейчас принесу пару кофе?

— Бухгалтер как-то странно посмотрела на Ивана, дернула ключ зажигания и сорвала машину с места. Прохожие удивленно проводили взглядами уносящийся “БМВ”.

Иван заподозрил, что в борьбе разума и эмоций победили послед­ние. Он не задавал вопросов: сейчас это было бесполезно. Оставалась надежда, что скорость собьет бухгалтерский пыл и к Лисовенко вернется логическое мышление.

Проехав всего-то несколько кварталов, Лисовенко затормозила. Они остановились у дорогого и немноголюдного питейного заведения.

— Идемте, — скомандовала бухгалтер и нетвердым шагом зашла первой.

В маленьком ресторанчике с мрачноватым освещением не было посетителей. Спиной ко входу словно куры на насесте умостились на барных стульях официантка в белой блузке и здоровяк в кос­тюме. Они о чем-то болтали с барменом. Тот первым увидел посетителей и, прервав разговор, почтительно кивнул Лисовенко. Двое за стойкой обернулись. Официантка сразу растворилась. А в ее здоровенном соседе Иван с неудовольствием узнал бухгалтерского телохранителя.

“Вот ведь дура”, — только и подумал про Лисовенко Иван, приготовившись получить сокрушительный удар с последующей потерей сознания.

А бухгалтер, зная, что сейчас шантажист в ее руках, кивнула “бройлеру” в сторону Степанова. Тот медленно подошел и осмотрел фигуру журналиста, будто примериваясь. Иван приготовился: держись, искатель приключений!

Вместо хука правой или чего-нибудь поэкзотичней “бык” тщательно обыскал Ивана, использовав металлоискатель. Аппарат лишь попискивал при встрече с заклепками и молнией на джинсах. Закончив проверку, стриженый квазимодо встал за спиной у Ивана, лицом к Лисовенко. Та удовлетворенно кивнула и по-хозяйски направилась к двери в углу помещения. На ходу бросила бармену: Саша, нам сок, кофе. — Потом, подумав, — выпить, ну ты знаешь, и закуски.

Потянув ручку двери, обернулась к “бройлеру”:

— Ты останься.

Иван оказался наедине с бухгалтершей в небольшой роскошно оформленной “кабинке”. Вскоре запахло кофе и коньяком. Бармен мгновенно и бесшумно растворился.

Лисовенко налила себе коньяк, махнула всю дозу. Выдержав паузу, она с неизвестной Ивану интонацией проговорила:

— Вы, конечно, понимаете, что всякие штучки с аудио- видеоза­писью на этот раз исключены? Спрашивайте.