Бунт против Бунта

В своем давнем интервью для «ПРОЗА» писатель Виталий Коротич высказал мысли, которые часто вспоминаются мне, когда речь идет об анализе гражданина из нашей общей повседневности: «Есть такое понятие как «стиль жизни». Стиль жизни - это не бриллиантовые кольца, не DVD в каждой комнате, а то, как мы держим вилку, ходим в гости, как встречаемся с друзьями. Советское время совершенно разрушило стиль жизни. Когда-то с Иваном Мыколайчуком мы задумали сделать кино, где у нас должна была быть заграничная девушка. И вот мы начали пробовать наших актрис, все они брали сахарницу руками, пили чай, не вынимая ложечки, подавали чашку так, что было сразу видно, что они получали уроки манер на Привозе. После этого я был много лет в художественном совете киевской Оперы. Помню как к нам приехал француз и смотрел «Травиату». Он возмущался: «Боже, как они ходят, как они обмахиваются веерами, как они себя ведут, боже мой!». Понимаете? Мы потеряли породу…».

Я всегда симпатизировал духу панка и протесту против буржуазного градуса бытия, но в какой-то момент понял, что не дух, но эстетика этого панка и протеста глубоко отвратительна. Осознание это подарил мне обыденный опыт наблюдений за людьми. Ведь все эти клубные девочки, валяющиеся в собственной блевотине после метамфетаминов; все эти метрополитенские рагули с сандалиями поверх носков; все эти преющие, солоноватые, зловонные граждане, отвергшие гигиену  – все они в некотором смысле панки и свободные художники. Их невежество, безвкусие и протест против санитарных норм в какой-то мере складываются в образ, основанный на понимании того, каким должен быть панкующий бунтарь и человек, брезгующий буржуазностью. Рядовой хохол всецело не буржуазен, а конкретно контркультурен. Парадокс? Реальность! Но хорошо ли это?

Давайте на миг отбросим контркультурную интерпретацию людей, ведущих антисанитарный и жлобский образ жизни. Что останется? Останутся бактерии и варвары, желтые зубы и влажные анальные отверстия, обильно окруженные экскрементарными корками и фиолетовыми угрями; останутся чавкающие и отрыгивающие рты, серое нижнее белье и багровые раздражения на мошонках, орошенных желтеющим потом. За ширмой воспетой свободы – безграмотность сознания, мозговая дикость, деградация.

Почему современная культура склонна романтизировать поганую чернь? Причина, полагаю, в том, что современные марксисты называют диктатурой пролетариата. Либерализм на бобах контркультурной традиции и постмодернизма превознес массы настолько, что вся их жалкая болотистая жизнь стала олицетворять бунт против успешных и обеспеченных меньшинств. В какой-то миг образ жизни бедняков, калек и нищих, люмпенов и гопников, ленивых негров из гетто и бандитствующих базарных чурок стал единственно приемлемым.  Защищенные политкорректностью, они, подобно паразитам, наполняют наши улицы и театры, наши книги и наши культуры, подыхают на их телах и гниют, умножая легитимное зловоние. Нас же заставляют рукоплескать и приветствовать, соглашаться и кивать. Не напоминает ли это пророческий фильм «Идиократия»?

Ошибкой было уповать на сакральное равенство, верить в то, что все мы одинаковы, и что обгаженный алкоголик в луже мочи ровня тем «современным маргиналам», которые «такие сволочи», что не брезгуют образованностью, воспитанием, эстетством; не брезгуют мыться, следить за своим внешним видом и силиться обставить свою жизнь в соответствии с пониманием того, что есть красиво, изящно и тонко.

По моему разумению, понимание равенства является извращенным тогда, когда под равенством понимается ситуация, в котором раса, сексуальная или религиозная ориентация могут служить оправданиями эстетическому убожеству современника. Разве не при извращенном равенстве живем мы сегодня?

Возникает и другой вопрос: Каким может быть адекватный дню сегодняшнему бунт? Таковой, убежден, может заключаться не в старообрядческих манифестах вроде «Я против буржуазии» или «Я против патриархата», но, среди прочего, в согласии с мыслью: «Эстетство есть новая контркультура в мире, где принято поддакивать всему, что доступно обывателю». Согласно этому суждению, бунтовать – значит не быть как социальный шлак и грязная биомасса, а значит бунт - есть борьба с фальшивым равенством и политкорректным фашизмом. Суждение это, признаем, противоестественно для сложившейся контркультурной традиции, которая раскрыла объятья перед диктатурой пролетариата. Я использовал словосочетание «новая контркультура» лишь как условное обозначение процессов борьбы против текущих норм культуры. Текущие нормы таковы, что впору говорить о необходимости появления контркультуры контркультуре.

В чем ключевая проблема т.н. старой контркультуры, следовать идеалам которой нынче модно? Проблема в том, что предмет борьбы на деле более не актуален. То, что воспевали бунтари прошлого, во многом стало сегодня общественными нормами. И если вчера имело смысл кричать «Свободу чернокожим!», то сегодня под вопросом свобода новых меньшинств – белых. Но вопя сегодня «Свободу белым!» не получишь славы и одобрения. Тебя обвинят в расизме, потому что контркультурная революция прошлого века победила. И все мы знаем ее участников как героев, признанных обществом. И нам тоже хочется быть такими героями -  прославленными и любимыми. Именно поэтому мы слепо повторяем их речи, несмотря на то, что пора бы найти новые слова и новую идеологию, кинуть вызов контркультурному прошлому, победившему в настоящем.

Это означает начало войны в ситуации, когда более неуместен раздел на левых и правых, контркультурных и консервативных. Это означает начало войны из третьего, гибридного социо-культурного измерения. Борьба эта сулит неприятие и ненависть к ее отцам из каждого существующего идеологического лагеря, но борьба эта подлинна, а значит – оправданна. Сложность этой борьбы в том, что стрелять в тебя будут не только те враги, которые впереди, но и те «ех-соратники», которые всегда были за твоей спиной. Лишь такой порядок вещей может быть свидетельством реальной альтернативности идеи.

Перед дискурсом бунта стоит сегодня множество вопросов: как глобальные (Каковы реальные приоритеты современника? Что нужно использовать из интеллектуального опыта предшественников, что отвергнуть, что привнести? Как научиться качественно сомневаться?), так и локальные (Как перестать путать тщеславие офисных консюмеристов с тем, что есть подлинной борьбой? Как отделить модный бунт возгордившихся нарциссов-потребителей от реальных процессов перекраивания реальности?) Поиск ответов на эти вопросы – первоочередная задача для «детей огня». Момент объемной интеллектуалистской критики наступил. Критика т.н. «Системы» должна начаться с критики ее [Системы] противников.