Расследование не для печати. Комсомолец

Комсомолец

Для журналиста, оказавшегося на “реализации” ОБОПа, самое интересное происходит в первые двадцать секунд — или не проис­ходит вообще. Как только два “экономических” опера из ОБОП в компании с инспекторами налоговой службы зашли в офис Фонда поддержки культурных инициатив, Ленский тут же защелкал затвором. он делал это инстинктивно.

— Вы что себе позволяете? — взвилась секретарша. — Это не притон какой-то, это уважаемая организация. Думаю, у вас будут неприятности.

По всему было видно: бравые обоповцы и налоговики чувст­вовали себя неуютно. Попытались загладить ситуацию: чинно представились, сообщили, что на вполне законном основании явились проверить некоторые бухгалтерские документы Фонда. Девица развела руками: председатель Полищук в зарубежной поездке. На месте только распорядитель Фонда. Поджав губки, секретарша уплыла в соседний кабинет с табличкой на двери “Партия народного согласия”. Делегацию, в состав которой входили Егор с Иваном, выдворили в коридор. Минут через пять появился ответственного вида молодой человек.

— Могу я узнать, по какому поводу к нам врываются как... “Ответственный” сделал паузу, давая понять, что просто не находит слов для оценки наглости визитеров. — Мы надеемся получить объяснения... — И снова после паузы. — От вашего руководства. И еще хотелось бы узнать, кто здесь представляет средства массовой инфор­мации?

Партийный клерк откровенно наглел. Иван только удивлялся долготерпению младшего офицерского состава. Степанов решил не горячиться и смиренно предъявил газетное удостоверение.

— Позвольте узнать: почему вы оказались в составе столь представительной делегации?

Нет, “ответственный” явно брал на себя лишнее. Но Иван в очередной раз сдержал желание послать его. С откровенными призна­ками дебильности на лице Степанов уставился на функционера младенческим взглядом.

— Видите ли, в редакцию просочилась информация о планируемой проверке. Мы, конечно, не могли оставить без внимания интерес правоохранительных органов к столь уважаемому Фонду, — сообщил Иван с едва скрываемой издевкой. — А что, разве здесь режимный объект, нам следовало согласовывать свой визит с особым отделом?

“Ответственный”, кажется, сообразил, что “на голос” этого журналюгу не возьмешь. После паузы он пригласил без стали в голосе:

— С вами хочет пообщаться распорядитель Фонда. Пройдемте, — не то вопросительно, не то утвердительно произнес клерк. — А вы останьтесь, — осадил он порыв человека с фотоаппаратом.

За дверью с надписью “Партия народного согласия” Ивана встретил мужчина в безупречном костюме. Казалось, “костюм” только и ждал появления журналиста.

— Ив-а-ан, ну не ожидал, удивил ты меня, ей-богу! — распорядитель поднялся из-за стола и, раскинув руки, медленно поплыл навстречу посетителю.

Удивленный клерк опешил от столь волнительной встречи и поспешил ретироваться. Иван пребывал в не меньшем недоумении. Он совершенно не ожидал встречи с этим человеком. Степанов находился в кабинете председателя “Партии народного согласия”, распорядителя Фонда поддержки культурных инициатив, а в недавнем прошлом — великой комсомольской фигуры Семена Прокопьевича Осыки.

Иван вдруг вспомнил долетавший до него отдаленный слушок, будто Осыка ударился в политику и нынче крутится вокруг бывшего вождя украинской нации. Вообще-то Степанов был знаком с Осыкой не один год. Но в последнее время потерял того из виду, поскольку политикой совершенно не интересовался. Но то, что Семен Прокопьевич удосужился его узнать, стало для Ивана большим сюрпризом. Их первое — заочное — знакомство состоялось, когда Иван только начинал работать в журналистике. Случилось это в миловидном провинциальном Бугуруслане под Киевом. Семен Прокопьевич ходил тогда во вторых секретарях Киевского обкома комсомола. И стряслась как-то пренеприятнейшая история: в популярной “молодежке” — органе ЦК ЛКСМУ появилась гнусная статья. Утверждалось, что Бугурусланский райком комсомола вместо разворачивания бурной организационно-агитационной деятельности в преддверии посевной щелкает клювом. В общем, правильная статья была, бойко написанная. Существовало одно “но”: объект критики находился в административном подчинении Киевского обкома комсомола. Газета ложилась на стол первому секретарю ЦК ЛКСМУ. А на каждую критическую статью в “молодежке” полагалось “реагировать”. Это означало неприятный разговор с “первым”, необходимость “устранять” недостатки, вернее, докладывать о принятых мерах.

Едва прочитав ту статью, Осыка загрустил и потянулся к телефону. Лидер бугурусланских комсомольцев сорвал трубку, не дождавшись окончания первого звонка — ждал. “Второй” начал без предисловий: и так было ясно, что райкомовец статью читал и трепетал в ожидании разбора полетов.

— Петро, что там за херня у тебя творится! Почему такие статьи допускаешь?

На другом конце провода начали было оправдываться с нотками подобострастия и озабоченности: вот, мол, долбанный журналер — неконтролируемый совсем. Сначала собрался статейку у себя в ра­йонке напечатать. Редактор, конечно, разнес его в пух и прах. Так он, зеленый еще совсем, чего-то не понял — отправил ее в республиканский орган. Мы с ним, конечно, работу проведем...

Договорить Осыка не дал:

— Ты на прессу не вали. Как вы его обламывать будете — не мое дело. А за вскрытые недостатки ответишь лично. Живо сюда!

Автор статьи — некто Степанов, долго в Бугуруслане не продержался. Как вскоре сообщил секретарь райкома комсомола — показал-таки ему редактор кузькину мать: парень написал заявление по собственному желанию. А через год, когда Осыка возглавил украинский комсомол, он вновь столкнулся со Степановым. Как раз представился Черненко, следовало подкорректировать линию комсомола в сложившейся ситуации. Для этого Семен Прокопьевич отправился на встречу в ту самую республиканскую молодежку, где когда-то вышла степановская статья. Тут Осыке и представили нового сотрудника — долговязое создание по фамилии степанов. Осыка изобразил искреннюю радость:

— Да мы уже знакомы. Помню, Иван, помню твою статью с критикой на Бугурусланский райком. Очень правильно тогда выступил. Лично твоей статьей занимался. Ты не женился еще? На свадьбу-то не забудь пригласить.

Все это было произнесено бодро, на одном дыхании. Осыка отметил, что на присутствовавших произвели впечатление его память на людей и демократичность в общении с низовым звеном. Для закрепления результата он энергично пожал руку Степанову и засвидетельствовал главному редактору свое удовлетворение правильным подбором кадров. На этом Осыка завершил маленькое редакционное шоу, сел в “Волгу” и укатил обедать.

…Осыка наконец доплыл до Ивана. Его разверстые руки символизировали что-то между благодушием и разочарованием.

— Как же так: врываетесь чуть ли не с автоматами на перевес в солидную организацию, фотоаппаратом щелкаете. Напугали до смерти нашу сотрудницу. Она сейчас в слезах вся, говорит: завтра напечатают меня в газете как преступницу какую. Ты бы ее успокоил, сказал: так мол и так, ошибочка вышла — не волнуйтесь, никто вас пропечатывать не будет. Просим извинения за допущенную бестактность.

— Да не берите в голову, Семен Прокопьевич, — погорячился малость наш фотограф. — Иван отметил про себя, что вся его решительность куда-то исчезла. Осыка профессионально — одним махом — заставил Ивана мысленно подчиниться, дал почувствовать себя виноватым. — А фотография вашей секретарши нам совсем ни к чему — при всех ее выступающих внешних данных.

— Если уж таким гренадерам не по вкусу наша Танечка, тогда чем еще могла заинтересовать вас эта скромная организация?

Лукавил Осыка. Фонд поддержки культурных инициатив был организацией неординарной. Создал его предшественник нынешнего Президента страны. Случилось это накануне президентских выборов, когда всем стало очевидно, что на второй срок господину Полищуку не задержаться. Тогда-то он и реализовал заготовочку на случай проигрыша выборов. Зарегистрировал Фонд. А когда были оглашены результаты всенародного выбора и прогноз подтвердился, Полищук вдогонку подмахнул Указ, которым освободил свой Фонд от налогообложения. А положение про деятельность Фонда подписывал уже следующий украинский президент, усевшийся в кресло, еще хранившее тепло ягодиц предшественника. Тем самым экс-президент обеспечил себе как минимум безбедное существование. Хотя, если честно, его он обеспечил себе давно. Деньги, и большие деньги, нужны были для иной цели. Не поддержкой культурных инициатив собирался заниматься господин Полищук, а тривиальной растаможкой подакциза — излюбленным делом вчерашней партократии, осевшей во всевозможных фондах.

— Похоже, блюстители законности плетут козни вокруг уважаемой организации, — делано нахмурил брови Иван и уставился в глаза Осыке.

Глаза у экс-комсомольца были окружены морщинами от непроходящей улыбчивости — профессиональной черты комсомольских вожаков. Но сами глаза не улыбались совсем.

— Поговаривают, что Фонд занимается делами не очень благовидными... Вместо поддержки культурных инициатив инициативно делает бизнес на подакцизе — едва не пол-Украины вашу водку кушает. За это земной поклон от всего украинского народа, но поговаривают, что в бюджет с вашей водки ничего не капает.

— У них и доказательства есть? — подыграл Осыка. — Свидетели, номера банковских счетов за рубежом, поддельные авизовки? Что-то еще?

— А вот этого мне не сказали.

— Тогда я скажу: ничего у них нет. И быть не может. Фонд занимается поддержкой культурно-просветительских мероприятий, и никакого криминала.

— Но ведь на это нужны деньги...

— Правильно. И мы их зарабатываем — совершенно легально. Для этого нам и льготы даны. Для чего создавать скандальную атмосферу вокруг нашей организации? Я скажу тебе для чего: у нас любят принизить большого человека, которого еще вчера все боготворили. Как только Семен Павлович оставил президентский пост, многие захотели ущипнуть его, укусить, да поболезненнее. Одного не пойму: зачем тебе-то, порядочному неподкупному журналисту, подыгрывать милиции и политическим злопыхателям?

— Да я не подыгрываю, я свидетельствую — работа такая.

Осыка доверительно склонился вперед. Он перешел на полушепот.

— Мы с тобой уже не один год знакомы. Тебе, Иван, смогу сказать.

Степанову показалось, что на столе явно недостает бутылки и огрызка нарезанной колбасы на промокшей газете: хороший фон для душевных бесед.

— Я тебе так скажу: если бы Семен Павлович хотя бы намек дал, что тут нужно какие-то дела решать по-черному — только намек!.. Я бы дня тут не сидел. Хм, черный бизнес нам пришить хотят! Да если бы я о бизнесе думал — разве сидел бы тут. Разве отдавал бы партии все силы! Эх, да что там — с моими связями по комсомолу... Все наши ребята давно уже в банках сидят, металлом торгуют. Знаешь, у меня одна боль, одно желание — чтобы этот народ, чтобы наша Украина были богаты и счастливы.

Осыка бросил пристальный взгляд на журналиста: понял ли тот, поверил ли? Глубоко выдохнул.

— Не лезь ты, Иван, в эту историю. Напиши лучше о нашей главной работе. Фестиваль детского творчества поддержали — призы ребятне вручили. Двух толковых парней в английский колледж устроили. Через две недели фестиваль аккордеонистов в Гурзуфе проводим. Яна Табачника пригласили. Знаешь, во сколько нам это обошлось? Как-нибудь расскажу — не для печати, конечно. Давай отправим тебя в Гурзуф: отдохнешь, на пляже поваляешься. Вина крымские, девчонки... Опять же, фестиваль — тема молодежная, как раз для вашей газеты. Ты как?

— Заманчиво. Только шеф не отпустит — работы много.

— Ну смотри, если что, позвони — буду рад видеть. Вставая, Осыка протянул Ивану визитку.

— А с милицией ты поосторожнее — любят они использовать прессу — у них это “оперативная комбинация” называется. Будь здоров.

Осыка с акцентом сдавил руку Степанова, задержал ее в своей руке чуть дольше принятого, потом резко разжал кисть, энергично развернулся и направился к столу — словно и не было уже Ивана в кабинете.

Визит проверяющих в офис Фонда, как тому и следовало быть, ни к чему не привел. Заявив, что вся документация закрыта в сейфе, а ключи у босса, Осыка пообещал, что с возвращением Полищука из-за границы документы будут предоставлены. Но ждать пришлось не­долго. На следующий день руководитель группы и инициатор проверки Семен Притыка, возглавлявший в ОБОПе отдел по борьбе с преступлениями во внешнеэкономической деятельности, был вызван на ковер к начальнику ОБОПа — самому Николаю Аверьяновичу Власову. Разговор состоялся жесткий, вплоть до обвинений в превышении полномочий. Свою беседу с подчиненным шеф закончил душевно, по-отечески:

— Ты, Сеня, не туда, ...мля, свой перископ засунул. Бросай это гнилое дело. И вот еще: тут Харламов со своими ребятами по краденому транспорту работает. Завтра едет в Прибалтику — надо там информацию подсобрать. Поедешь с ним — он в экономике не силен, а там с банковскими докуметами надо будет разбираться. За неделю, думаю, управитесь.

притыке не надо было объяснять, что означала для него эта командировка. На Полищук-фонде ставят крест. А это значит, что двухмесячная работа отдела Притыки — на смарку. Хотя это для опытного опера, десяток лет оттрубившего в органах, было не в новинку. Разве одно дело загубили на корню, когда не в меру прыткий сыскарь брался не за того, кого надо. Порой такие вот неконтролируемые опера, пробовавшие работать без компромиссов и не взирая на имена — ну прямо книжные герои — всю жизнь не вылазили из командировок, вечно выполняли самую тяжелую черную работу. А в это время те, кто четко улавливал настроения начальства и не лез на рожон, почивали в столичных кабинетах, росли в звании и вечно пребывали в фаворе у руководства. Не мог Притыка уразуметь одной вещи: еще вчера, когда он докладывал начальнику о материалах по делу, тот вел себя иначе. Собственно, без согласия шефа Притыка не рискнул бы послать своих парней в контору Полищука. А согласовывая с налоговиками их участие в этом визите, Семен ссылался на поддержку шефа. Да, собственно, и на сам Фонд он вышел не самостоятельно, а по указанию Власова. Очевидно, сразу после визита проверяющих Осыка позвонил куда-то наверх, и обоповское руководство вынуждено было подчиниться: дальнейшее копание в делах Фонда было заморожено. Между тем, собранные материалы содержали весьма любопытную информацию.

Два месяца назад шеф вручил Притыке тощую папочку с отрывочной, но любопытной информацией: мол, займись вплотную. В папочке содержались результаты налоговой проверки киевской фирмы “Медведь”. Занималась фирма реализацией товара, полученного на консигнацию. Дело не противозаконное. Товар приходил из Великобритании. В этой коммерческой операции фигурировал фонд, имевший льготы по налогообложению. Из всего этого вырисовывалась любопытная схема. Притыка нюхом учуял: тут что-то есть. Особенно интересным представлялось то обстоятельство, что руководителем налогонеоблагаемого фонда значился бывший президент страны.

С того дня ребята в отделе Притыки работали по 15 часов в день. Работать приходилось скрытно. Конспирация отнимала немало времени: оперская возня вокруг Фонда не должна быть обнаружена. Папочка оперативной разработки пухла, Притыка куда-то звонил, с кем-то встречался, мог подолгу просидеть с немигающим взглядом перед окном, потом садился вычерчивать схемы с десятками стрелок, названий организаций, фамилий. Затем собирал ребят, каждый выкладывал, что смог накопать, после чего все повторялось: звонки, встречи, схемы, медитация перед окном...

Чутье не подвело Притыку. То, что удалось собрать, свидетельствовало о криминальной неординарности объекта оперативных исследований. По уставу Фонда поддержки культурных инициатив поступления на его счет состояли из взносов и пожертвований. Фонд мало чем отличался от десятков ему подобных, которые создавались единственно для освобождения от налогов и безоблачного бизнеса. Полищук-фонд не был оригинален — деньги тут делали от души. Любопытно, что, не­взирая на грандиозные объемы коммер­ческой деятельности, на счету Фонда значились жалкие крохи. Но на благотворительность здесь тратили того меньше.

Содержимое изрядно опухшей папки “Фонд” открывал акт ревизии двухлетней давности частного предприятия “Медведь”. Фирма более чем серьезная. Еженедельно через нее проходили товары на десятки миллионов долларов. Специализация: ликеро-водочные изделия, сигареты, радиотехника — все импортное. Фирма принадлежала гражданке Калмановой, имевшей богатый опыт работы в советской торговой системе. Коммерсантка вела дерзкий бизнес. Бухотчетность на фирме практически отсутствовала — дело в общем-то привычное, особенно в начале 90-х. Но тут был случай особый. Большинство коммерсантов, не желавших платить налоги, существовали под вывеской одной коммерческой структуры не более трех месяцев — до момента обязательной сдачи квартального налогового отчета. Затем бросали свое детище, зарегистрированное на алкаша или пенсионера­, и открывали новую фирму. Калманова же, не таясь, работала больше года и чувствовала себя прекрасно. Для Притыки тут не было никакого секрета, это говорило об одном: фирма действовала под надежной крышей, решавшей все вопросы с налоговой и прочими структурами. Некоторые оперские изыскания в этом направлении позволили выяснить, что “Медведь” сотрудничал с группировкой Компота — видного преступного лидера Киева. Притыка отдавал себе отчет, на кого он копал материал. Ведь дама не платила налоги с подакциза, что порой вдвое удешевляло товар. При оборотах “Медведя” речь шла о суперприбылях. По подсчетам Притыки, Калманова могла сколотить капиталец около ста миллионов долларов. С такими деньгами, за редким исключением, долго не живут. Особенно те, кто продолжительное время работает через одну фирму, к тому же находящуюся в дивной стране под названием Украина.

Около года назад судьба решила испытать Калманову. Очевидно, в чем-то не сработала “крыша”, а может, просто нарвалась коммерсантка на несговорчивого инспектора налоговой (такое порой случается). Притыка, правда, склонялся к другой версии — кто-то “очень сверху” дал команду приглядеться к фирме, и тогда уж компотовской крыше пришлось утереться. В общем, накопали налоговики неуплату налогов на круглую сумму. Вместе со штрафами — 11 миллионов долларов. Калманова попыталась ликвидировать предприятие, объявив себя банкротом. Но налоговики выяснили, что в документах о банкротстве присутствовала липовая справка. Все это вылилось в уголовное дело по статьям 148 часть 2 — “Уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах” и 194 — “Подделка документов”. Под арест попал товар фирмы и личное имущество частного предприни­мателя Калмановой на без малого миллион долларов.

Когда на кону такие деньги — сложно довести уголовное дело до суда. Не удивительно, что оно развалилось. Хотя Притыка для себя просчитал: упечь на зону даму преклонных лет никто не собирался. Задача была: расстроить слишком успешный бизнес и дать понять, чтобы впредь гражданка не зарывалась.

И вот тут на жизненном пути Калмановой возникает господин Полищук. Вскоре после развала уголовного дела было заключено тройственное генеральное соглашение: между “Медведем”, Фондом поддержки культурных инициатив и британской компанией “Medica Limited”. Притыка потерял пару килограммов веса, чтобы пробить все необходимые бумаги и отправить через Генеральную прокуратуру запрос на туманный Альбион. Выяснилось: хозяин британского участника соглашения — супруг госпожи Калмановой, проживающий в недешевом районе Лондона.

Троица делала многоэтапный бизнес: “Medica Limited” поставляет под реализацию в Украине акцизные алкоголь и табак. Фонд, зарегистрированный на таможне, освобождает товар от уплаты акциза. Этим немудреным действием участие Фонда ограничивается. Далее выступает Калманова. В соответствие с соглашением весь товар передается ей на консигнацию. Из этого следует, что после реализации товара “Медведю” достается маржа, а первоначальная стоимость товара должна быть возвращена в Великобританию. Вот так вот: незамысловато и денежно. Невзирая на огромные обороты, ни у одной из сторон не возникло желания хоть раз, хоть по мелочи надуть партнера: все делалось с удивительной педантичностью.

Распределение прибыли между участниками триумвирата натолкнуло Притыку на дальнейшие размышления. “Медведю” оставалась очень солидная маржа, “Medica Limited” закладывал свою прибыль в цене товара, которую платили украинцы. Прикинув оптовые цены на этот товар в Британии и стоимость его доставки в Украину, притыка пришел к выводу, что “Medica Limited” “поднимал” на поставках не меньше 10 %. Самым бледным образом выглядел при этом Фонд. Он получал за растаможку всего 2 % от стоимости товара. Между тем участие Фонда поддержки культурных инициатив в этом бизнес-проекте уменьшало стоимость товара как минимум на 40 %. И за все это — столь малое финансовое вознаграждение: на такие условия мог согласиться только последний дилетант...

Дальше в рассуждениях Притыки — пробел, недостаток информации. И никакие умопостроения и прочие дедуктивные штучки тут не помогут. Семен был уверен, что дальше надо разрабатывать персоналий: кто и чем занят в этой схеме. Кое-что ему уже удалось выяснить. Сначала было предположение: по собственному желанию такие жирные куски, как “Медведь”, не отдают. Так почему же всесильный Компот передал фирму под опеку Фонда, а точнее — под крыло бывшего президента страны? Пара надежных информаторов из ближайшего окружения Компота подтвердили: действительно, их босс отдал “Медведя” под протекторат Полищука, добавив, что это решение далось Компоту нелегко. Ведь та малая доля, что имел он с калмановских миллионов, составляла очень и очень большие деньги. Когда с “Медведем” стряслась беда, Компот посчитал это недоразумением и решил быстренько вывести фирму из-под удара. Однако надежные “связные” в налоговой на этот раз только разводили руками с видом мусульман, взывающих к Аллаху. Было очевидно, что команда наехать на “Медведя” пошла откуда-то очень свысока. От кого именно — выяснить не удалось. Тогда Компот решился: дабы не потерять всего, он уменьшил свою долю — в пользу экс-президента, который будет теперь “крышевать” “Медведя”. Это было все, что Притыке удалось выжать из окружения Компота.

Далее — не ясно. Но схема дальнейших действий его группы Притыке была очевидна: следовало работать со стороны Осыки. Семен зарядил своих бойцов на его партию, хотя знал, что рискует головой. Попробуй он получить согласие шефа, тот наверняка обложил бы матом, после чего мог вовсе отстранить от дела. А этого Притыке совсем не хотелось. Можно сказать, он всю свою милицейскую жизнь ждал такого — большого, настоящего дела. Конечно, за свои ментовские годы перелопатил он всякого дерьма, и порой даже коллеги восхищенно цокали языками и чествовали водкой рискованные разработки Семена. Но во всех случаях речь шла о чистой уголовке. Между тем, у Притыки была острая неприязнь к власти — как к прошлой, так и к нынешней. Знал он, нюхом чуял — там, во власти, крадут и хапают не так, не столько, как в миру уголовном. Вот где работать и работать. Только не заведено, чтобы всякому оперу позволяли совать свой нос в дела элиты. Наконец выпало дельце: бывший президент, его нынешние миллионы, да еще какие-то комсомольцы, бандюки — полный фарш.

Чтобы не сорвать дела, “по политике” у Притыки работали самые надежные ребята, причем все происходило, так сказать, в свободное от работы время. Отсутствие результата — тоже результат: разведка установила, что “Партия народного согласия” — не партия вовсе, а стадо послушных баранов. А пастухом в стаде — Осыка. Он был там царь и бог, карал и миловал, чертил лини партии и определял смысл партийных решений. Ни о каких “теневых” делишках ПНС однопартийцы, даже ближайшего круга, не ведали. Вывод один, но весьма отвлеченный: Осыка — человек влиятельный.

Следовало пощупать со стороны фонда. Не ясно: а) почему Полищук решился доверить комсомольцу все финансовые дела Фонда; б) как фонд делает деньги, где они прячутся (не в общаке же, ей-богу) и на что расходуются. Изучив повадки и характер Осыки по пар­тийным делам, Семен сделал вывод, что по-тихому узнать что-либо от работников Фонда не удастся. Особый интерес вызывала бухгалтер Фонда. Но эта дама по наведенным справкам была абсолютно недоступной и при хороших деньгах. В высших кругах не враща­ется, демонстративно деньгами не сорит, однако ежегодно отправляется с мужем в очень недешевые турне, сын учится в Оксфорде, дочка — в самой престижной киевской гимназии. Чтобы устроить туда чадо, мамаша без колебаний оплатила полный ремонт школьной кровли.

Подсобрав подобные примеры, Притыка разработал незамысловатую комбинацию, посредством которой он очень надеялся разговорить бухгалтершу. Но для этого надо было заполучить конкретные доказательства криминала, творимого в Фонде. То, что такие доказательства в документах отыскать удастся, Притыка не сомневался. А поскольку каждый финансовый документ подписывает бухгалтер, это обстоятельство в купе с мелкими прегрешениями бухгалтерши, о которых стало известно Притыке, давало ему шанс получить в лице бухгалтера весьма ценного информатора. Сама бухгалтерша Семену была безынтересна — его волновал крупный зверь. И надо же — как только Притыка приступил к завершающему этапу своей операции, его наотмашь ударили по рукам: не лезь!

Что ж — мы люди военные. Но только похерить двухмесячный труд своего отдела не позволю. Да и меня использовать: утретесь. Если быть предельно искренним, Притыка ожидал такого поворота событий: очень уж сомнительной с самого начала выглядела инициатива начальства (только ли его?) на предмет проверки дел в хозяйстве экс-президента. Семен долго ломал голову над тем, как подстра­ховаться, как сделать, чтобы взлелеянное, выхоженное им дело не отняли, чтобы потом зарубить. И всякий раз приходил к безутешному выводу: не может опер противостоять власти. Передать материалы в какой-нибудь грозный парламентский комитет? Или в прокуратуру? А может, в СБУ? Нет, надежных людей среди депутатов у Семена не было, и он очень сомневался, что таковые там вообще присутствуют. В силовых структурах утечки не избежать, к тому же начальство у коллег ни чем не отличается от милицейского...

Бессмысленно листая свой блокнот, Притыка вдруг натолкнулся на телефон, оставленный журналистом, с которым они познакомились на одном из задержаний. Встретив Притыку в обоповском коридоре, тот постоянно приставал с одним вопросом: “Ну как? если будет что-то, достойное внимания общественности, не забудь — позвони”. Семен вечно ссылался на занятость, рутину, а если честно — не думал, что когда-то будет вводить в свои тайны журналистов: не оперское это дело. Зарекалась бабка... Семена осенило: Степанов — вот он — шанс. Ребята из отдела говорили, что этот журналюга простой, как три копейки. Что есть — то и пишет. Этого беспредельщика интересует одно: чтобы дело было “на миллион”, а еще лучше, чтобы этот миллион украл кто-то поизвестней. Ни разу его не смутила фамилия или должность мздоимца. Пишет обо всех напропалую: коммунистах, националистах…

На следующий день Семен будто случайно столкнулся с журналистом в дежурке и предложил съездить на интересное задержание. Тот через день притянул газету с репортажем. Потом Притыка рассказал Степанову еще про пару любопытных разработок, которые уже передали в следствие. Постепенно они сошлись, Притыка уверовал, что газетчик “без задней мысли”. Вот тогда он и пригласил Степанова посетить Фонд.

И теперь, после визита к шефу, Притыка сидел чернее ночи и наполнялся злостью: “Утретесь, утретесь! Подготовим с Иваном статью — ему вы не начальство”. А Степанов тут как тут. Он влетел в кабинет Притыки и затараторил.

— Семен, ну ты заварил кашу, труба дело! Неужели тебе этим разрешили заниматься?

— Уже нет, — прогудел, как в колодец, Притыка.

— Ага, значит Осыка успел капнуть! Ну дает: я же с ним еще 20 минут назад в кабинете общался.

— Да не-ет, тут что-то другое. Ну, да это уже не важно.

Семен с трудом оторвал взгляд от крышки стола и посмотрел на Степанова:

— Так как, Иван, будем писать статью?

— Ты еще спрашиваешь?!

Притыка медленно подтянул к себе пухлую папку оперативной разработки “Фонд”.

* * *

Бывают прирожденные убийцы, есть сестры милосердия от Бога, легко отыскать неисправимых проституток, встречаются прирожденные монахи. Семен Прокопьевич Осыка был непревзойденным мастером интриги. А еще он был чистой воды соглашателем. Благодаря этим качествам он обходил на дистанции конкурентов и везде ока­зывался первым: в райкоме, обкоме, ЦК, а позже — в собственной партии. Первым по должности. Но по жизни он был вторым, тенью, исполнителем и реализатором чужих идей. Осыка не был дурачком, неспособным на самостоятельное поведение. Просто на всю жизнь твердо усвоил уроки отца: быть первым, самостоятельным — значит, быть битым — говаривал прокопий Семенович сыну. И, больно за­крутив сыновье ухо, спрашивал:

— Любишь битым быть?

— Не-е-е-а! — выл от боли Сеня.

— Тогда не лезь на пролом, забудь про инициативу. Пусть ее кто-то санкционирует, возьмет на себя ответственность. А ты выполни, да так, чтобы было видно, какой ты верный. Зачтется обязательно. Слуга — это сытно. А все беспокойства оставь хозяину. Молодой ты еще, сейчас не поймешь, просто поверь. Я уже старый и битый. Насмотрелся на первых, на свободных. Где они сейчас? Слаб человек, все ломаются — кто спивается, кого система в дерьмо втаптывает. Будь вторым!

Осыка-младший подрос и занялся поиском тех, кому стоило послужить. Главное, угадать — кто чего стоит и как далеко пойдет. Требовалось попасть в команду-победительницу. В СССР все было ясно. Поэтому он и выбрал беспроигрышную комсомольскую стезю. А когда собрался было в ЦК КПУ, случилась перестройка. Сеня не стал горевать. Присмотрелся, поразмыслил над речами лидеров и понял: ничего он не потеряет — впишется и в эту жизнь. Чья бы власть не настала — держись при ней и придерживайся принципов, что батька в детстве вдолбил: думай, не лезь на рожон, будь в команде.

Многие ребята из ЦК комсомола рванули в бизнес: сначала центры НТТМ, МЖК, потом кооперативы, а некоторые допрыгнули до банков. Начотдела рабочей молодежи Саша Черноборов через полгода после начала своего дела раскатывал по Киеву на новенькой “Тойоте”, угощал ребят коньяками, которые раньше только в заграничных поездках пробовали, устраивал умопомрачительные попойки на арендованной яхте — с девками-модельками — и орал в пьяном раже: скоро и яхту куплю, и девок всех до единой, и вас всех куплю — откроем ритуальное бюро “Смерть комсомолки”! Но усопшими он так и не занялся — пошел по туристической линии. Потом Саша прикупил пароход и стал организовывать круизы. Третий секретарь сразу ушел на зампреда банка.

В эпоху разгула перестройки делили самые лакомые куски, закладывали будущее процветание. Обрывки власти еще оставались в руках партии, но “старшие братья” были развращенными системой и отупевшими предельно. Они не могли сориентироваться — куда рулить, что хватать. Так бывает при пожаре, когда человек в панике мечется по квартире. В его зрачках отражаются языки пламени, он выхватывает из огня первые попавшиеся бесполезные вещи, оставляя огню главное. Так получилось и с основной массой партейцев: они насоздавали конторы, гарантировавшие безбедное существование на год-два. А потом все это полетело к черту. Малые предприятия, которые облепили производства и через которые руководство перекачивало деньги в персональный карман, начали задыхаться: дойные коровы истощали: промышленность пала. “Старейшины” остались ни с чем. Даже те, что успели основать банк или страховую компанию, пожили всласть, когда деньги делались из ничего — из инфляции, из невозвратных кредитов. Одно спасение: за рубежом успел аккумулироваться некий капиталец. Вскоре вслед за ним отправлялся сам хозяин: спокойно доживать свой век в оплоте капитализма.

КГБ осторожничало: задачей минимум было сохранить службу, а для этого следовало стиснуть зубы и заткнуться, выждать, когда народ перекипит. Опричники и тайные канцелярии нужны всем режимам. Прошло совсем немного времени, и спецслужба, сменив вывеску, наверстала упущенное. Ну а самыми удачливыми оказались ребята из правительства — канцелярские крысы из аппарата Кабмина, финансисты из Нацбанка. Те не только создавали свои коммерческие структуры, обреченные на процветание. Они направляли экономическую ситуацию в нужное им русло. Их игры были беспроигрышными: они наперед знали поведение рынка, колебания денежной и товарной массы. Это они были отцами приватизации и неуверенных шажков Украины по рыночному пути. Официальные гуру от экономики разрабатывали программы, двигали реформы, но фактически суть этих реформ­ определяли безымянные чиновники неопределенного возраста, по двадцать лет просидевшие в аппарате Кабмина, окопавшиеся в Нацбанке и отраслевых министерствах. Это они, с их грандиозным управленческим опытом, добавляли и убирали запятые в законопроектах и декретах, переставляли слова в проектах госпрограмм; это они создавали законодательных уродцев, которые верой и правдой служили этим людям с лоснящимися пиджачками и астрономическими суммами в банках Швейцарии.

Осыка верил, что главные события его жизни впереди, потому не спешил с выбором: присматривался, обкашливал тему. Стал чаще наведываться к партийному руководству. Заводил отвлеченные беседы, оказывал по мере возможности мелкие услуги: с помощью своих бывших подчиненных по ЦК комсомола, теперь уже новых украинцев. В баньках, где парились ум, честь и совесть украинской нации, на дачках, где та же совесть пила и прелюбодействовала, Осыка всегда реагировал на реплики хозяев впопад, всякий раз оказывался к месту. Под рюмочку и сытную закусочку говорил мало, но правильно, всегда оставался чуть сзади и сбоку, но никогда за спиной. К нему стали присматриваться — с поправкой на исторический момент. Проговаривали варианты его перехода в ЦК партии. Однако решили, что не резон таким способом в нынешнее время рубить парню карьеру. Дали Семену пару щепетильных заданий — проверяли. Справился, все исполнил чисто, без крысятничества. Осыке предложили двигаться по общественной линии, пообещали поддержать. Закрутилось.

Семен Прокопьевич зачастил в трудовые коллективы, шефские организации, стал частым гостем в подчиненных комсомолу газетах и журналах. Его выступления в прессе о роли молодежи в демократическом государстве выглядели свежо и смело. Осыка отваживался критиковать партию, особенно напирал на темные годы сталинизма. Говорил о высоком предназначении украинского народа. Он едва не первым произнес это сладкое слово “независимость”. Много говорил о свободе, инициативе, нетрадиционных подходах, огромных возможностях, которые сулит Украине независимость от Кремля. Непременно вспоминал об украинских черноземах, о том, что через пару лет Украина станет житницей Европы, как было это когда-то. Когда это было в действительности — он не знал сам, а у него не уточняли. Осыка горячо критиковал бывших товарищей по комсомолу, нырнувших в бизнес. Все это аудитории импонировало. И произошло маленькое чудо: те самые люди, которые, начитавшись легализованного Солженицина, предавали анафеме вчерашнюю партократию и комсомол вкупе с новыми буржуинами, увидели в Осыке патриота, лидера, глашатая правды.

Никто не мог предположить, что вся правда “от Осыки” была санкционирована. Несколько раз Семен даже приносил в ЦК партии гранки своих газетных статей. Статьи же и тексты его выступлений готовили два головастых инструктора из отдела пропаганды. Позже Осыка включил их в свой предвыборный штаб. Они ударно потрудились вместе с местными комсомольцами на родине Семена Прокопьевича, и тот без осложнений прошел в новый демократический парламент. Аккуратно, без шума помогли на выборах и партийные товарищи. По их негласной вказивке руководители предприятий провели работу с коллективами. Что греха таить — немного пособили и на заключительном этапе — при подсчете бюллетеней.

В Верховной Раде, конечно, сразу началась чехарда. Все эти голодные выскочки стали спешно грести под себя — глупо, по мелочи. Сначала “под инфляцию” выделили себе больше сотни автомобилей. Семен Прокопьевич благоразумно отказался от приобретения, хотя на тот момент новенький “Жигуль” обошелся бы ему в стоимость блока “Мальборо”. Конечно, вторая машина ему бы не помешала, но подсказало сердце — не лезь, рискованно. Отказ от приобретения машины не преминул оформить письменно. А потом через редактора “своей”­ молодежки опубликовал списки депутатов-“автолюбителей”. Журналист по заданию редактора откопал, что эти самые автомобили предназначались инвалидам-афганцам. Всего-то и отказавшихся было — пятеро депутатов, среди них — Семен Осыка. Только он был номенклатурщиком, остальные — кто из руха, кто из диссидентов — непререкаемые авторитеты в то время. Так Осыка шаг за шагом протискивался в разряд “совести нации”, обогащался всенародной любовью.

Успешно отбыв первый срок депутатства, Осыка без суеты готовился ко второй ходке. И вдруг судьба сделала зигзаг. Одним из кандидатов по его избирательному округу оказался молодой да ранний журналист, так сказать беcсребреник, рыцарь справедливости из ведомственной газетенки. Осыка даже не принимал его в расчет. Между тем народ еще не отвык верить всему, что набрано газетным шрифтом. И журналер этим воспользовался. У него не было реальных денег на выборы, которые имел Осыка. Он лишь добросовестно сделал свою журналистскую работу и накопал немало интересного на Осыку: от его комсомольских грешков до некоторых сомнительных операций Семена Прокопьевича в депутатской шкуре. Статьи смог опубликовать лишь во второразрядных газетках, с остальными порешал вопросы Осыка. Но конкурент поступил просто: он растиражировал свои статьи на те жалкие кандидатские гроши, что выделило государство на избирательную кампанию. После этого он с парой таких же малохольных помощников провел десятки встреч с избирателями, обошел сотни домов, тысячи квартир.

Осыка провалился. И запомнил: пресса, вернее ее отдельные представители, могут быть непредсказуемы, неконтролируемы, а значит опасны.

А в это время власть переживала грандиозные трансформации. Президентская команда отсловоблудила, отхапала, отуправляла. Шла великая ломка: сначала сломали строй, затем взялись за снос экономической системы, а тут еще независимость с неизбежным разрушением имперской производственной инфраструктуры. В перспективе маячило затяжное пике и общенациональная нищета. При такой перспективе любая правящая команда была обречена на провал. И ее представители чудесно это понимали. Посему они закладывали финансовый базис своего возвращения: в иную эпоху, с иными действующими лицами, но той же по сути.

В коридорах власти началось лихорадочное создание оппозиционных партий, союзов, общественных движений. Появлялись многочисленные фонды, коммерческие структуры, политологические центры и общественные институты, новые средства массовой информации.

Что здесь было главным? Конечно, деньги. Без них власть беззащитна. Поэтому финансовая сторона дела отрабатывалась с особым усердием. в Украине проблематично зарабатывать деньги. Делать деньги — можно. Основные способы известны: выдаивая из финансовой системы — через банки; и используя, играя на инфляции и подстегивая ее; продуцируя “нужные” распоряжения, указы, законы. Можно “толкать” по дешевке за рубеж эшелоны с металлом (с оседанием “маржи” на зарубежных счетах), можно торговать недвижимостью, госпредприятиями и землей, красть госкредиты, уворовывать грандиозные суммы, выделенные под правительственные гарантии. Все это требует отработки непростых схем.

Еще одно направление — выкачивание наличных сумм из кошельков граждан: прежде всего это торговля подакцизным товаром. Советский бюджет называли пьяным, тем не менее, дабы поддержать бюджет трудовым рублем, советский гражданин вынужден был томиться в очередях за бутылкой водки. С наступлением перестройки первыми исчезли очереди за водкой и сигаретами — власти понадобились деньги: не для державы — для себя. Примитивная контрабанда — для недалеких. Умные и влиятельные создавали благотворительные фонды, освобожденные от уплаты налогов. Основное предназначение фондов — активный импорт подакцизного товара. Этот вид извлечения денег из системы был наиболее безопасным, давал быстрые и живые миллионы.

К моменту провала Осыки на повторных выборах в Раду бывший комсомолец был уже неисправимым политиком, и теперь для него оставалось два варианта: идти во власть или становиться в оппозицию к ней. На первый взгляд, власть была предпочтительнее и сытнее. Но уже надвигались президентские выборы — нет резона лезть под шапочный разбор. Щекотливое положение Осыки не осталось не замеченным в верхах. Президент не желал нового влиятельного врага, за которым “стояли”. Державный владыка дал понять, что имеет на Осыку виды. В результате было решено создавать партию “под Осыку”. В действительности она создавалась “под Президента”. Но олицетворять ее должен был Осыка, в нужный момент поддерживая отца-основателя. И партийную линию надо было выстраивать соответственно моменту: если президент при власти — это одно, если не удержится на троне — совсем иное, оппозиционное поведение.

На этапе подготовки Осыке довелось узнать немало секретов иной — непарламентской власти. Манипуляции общественным мне­нием, влияние на политические течения, отношения с правительством, кадровая работа и интриги, очень много интриг... Значительный кусок работы составляло добывание денег на все эти придворные маневры, а также удовлетворение материальных потребностей политического руководства. Деньги текли могучим потоком и так же стремительно иссякали, что требовало дополнительных финансовых усилий. Изредка детали некоторых афер становились достоянием гласности. Что означало дополнительные расходы — на преодоление негативных последствий. Как правило, проколы происходили по вине исполнителей и организаторов. А поэтому в цене всегда были преданные толковые люди. Осыка успел проявить себя в депутатскую бытность, а при работе над созданием партии Президент изучил его лучше, он постепенно открывал комсомольцу все более скрытые “ноу-хау” своей политической кухни.

Осыка подозревал, что партия — только повод, проверка: похоже, на него сделали действительно крупную ставку. И не ошибся. полищук проиграл президентские выборы. Надвигалась неминуемая в таких ситуациях волна критики ушедшей власти. Экс-президенту благоразумным было на время уйти в небытие. Но дела нельзя заморозить. А их после отставки у Полищука не убавилось. Вот тут-то для Осыки нашлось немало работы. Бизнес следовало вести по-иному. Переброска миллионов по единому звонку или президентскому постановлению со счетов ведомств на “свои” фонды и фирмы — прерогатива партии власти. У оппозиции свои схемы и методы.

Полищук успел подготовить отходные пути. Это была цельная, мощная система, как у опытного полководца, который планирует побе­ду, готовясь к поражению — с тылами, с силами прикрытия и заслон­-отрядами. Фонд поддержки культурных инициатив был важным звеном этой системы и позволял делать деньги без риска. Схема работы не нова, по ней трудился не один десяток аналогичных фондов. Все они аккредитовывались на таможне, после чего просто стано­вились фильтром, через который пропускался весь импортный подакциз. То есть фирмы заключали с Фондами договоры, по которым последние являлись получателями товара, соответственно таможенный сбор не платился. Между руководителями таких фондов существовали контакты, как говорится: общее дело делали. Каждый фонд работал на клан, которому принадлежал. В зависимости от “веса” и уровня влияния клана определялась “квота” на растаможивание. Если кто-то начинал действовать чересчур активно, его всегда можно было оста­новить. Это могло быть простое предупреждение с проверочкой. А случалось­, и уголовное дело с последующим снятием Фонда с ре­гистрации. В таком паритетном состоянии и действовала националь­ная машина по выкачиванию пьяных денег. С момента ее запуска пить в Украине стали значительно больше, но держава оттого не богатела: акцизный “сбор” шел в приватный карман.

Это было лишь начало, со временем механизмы эффективного отъема денег у державы совершенствовались. Вскоре между Украиной и Россией было заключено любопытное межправительственное соглашение. Речь шла об освобождении от НДС товаров, пересекающих совместную границу — в соответствие с квотой. Договор с российской стороны подписал вице-премьер, контролировавший потоки подакцизной контрабанды между двумя странами. Теперь он на вполне уже законных основаниях распределял квоту между отечественными экспортерами (естественно, ими оказались фирмы, подконтрольные вице-премьеру).

Когда Осыка приступил к ведению бизнес-операций Полищука, экс-президент первым делом поручил подыскать подходящую структуру для работы по импорту подакциза через Фонд. При этом традиционная схема усовершенствовалась. В цепочку добавлялась еще одна фирма. В результате Фонд работал через две фирмы — одну за рубежом, одну в Украине. Такая схема позволяла снимать быстрые деньги с подакцизного импорта и немедленно перебрасывать их за рубеж. Деньги предназначались на финансирование партии и текущие расходы.

Вскоре после назначения Осыки распорядителем Фонда комсомолец договорился о встрече с господином Компотом. С последним у Осыки существовали давние деловые связи. Они познакомились на заре депутатской карьеры комсомольца. Общались в ресторане “Мишкольц” — в тесной комнатке, служившей рабочим кабинетом Компота. “Мишкольц” числился точкой общепита, но фактически представлял штаб-квартиру лидера влиятельного столичного криминального формирования. Здесь Компот решал массу деликатных вопросов, сюда несли деньги с контролируемых коммерческих структур и здесь же заключались деловые соглашения — устные, поскольку бумаг Компот не любил и свою подпись нигде не ставил. В тот момент Осыка нуждался в деньгах на политическую раскрутку. У Компота на то время появились значительные суммы, большей частью наличные, поскольку основной деятельностью его группировки тогда был контроль рынков и уличных торговцев, вымогательства. Мафиозо был мудр и одним из первых начал отмывать свой неправедный капиталец, двинулся в легальный бизнес, стал интересоваться политикой. Компот искал “чистеньких” людей, способных прорваться в большую политику. Бывали дни, когда по два-три новоиспеченных “демократа” сидели за столиком его кафе в ожидании аудиенции мафиозо.

В Осыке Компот увидел перспективного парня и не скупился. И эти деньги не ушли в песок. Не раз Осыка через доверенных людей помогал Компоту решать серьезные вопросы: организовывал давление на криминальных и коммерческих конкурентов, содействовал с получением лицензий, пробивал аренду помещений. Компот ожидал, что в новом парламенте Осыка станет играть куда более видную роль, и уже начинал подумывать о подготовке к выдвижению своей кандидатуры на очередных выборах: времена меняются, Компот легализовал бизнес, на криминале его не взять, балуется благотворительностью.

И вот впервые после провала Осыка просил встретиться. На этот раз Компот твердо решил денег не давать — и так крепко потратился на его избирательную кампанию. Пусть сначала докажет, что и без депутатского мандата чего-то стоит. Конечно, отталкивать такого человека нельзя, но дать понять, что его цена нынче не та — следует. Компот решил, кстати, проверить нынешние возможности Осыки — была у мафиозо одна проблемка, над которой он безрезультатно бился уже больше месяца. Договорились на вечер.

* * *

— Здравствуй, Семен Прокопьевич, рад видеть. Не важно выглядишь: приношу соболезнования в виду провала на выборах. Но, думаю, от этого наши отношения не изменятся. Кардинально. — Компот сделал акцент на последнем слове, давая понять, что Осыка теперь урезан в правах.

— Парламент — он подождет. Дело наживное. Толковым людям в нашей стране всегда достойное место найдется. Я ведь теперь — не поверите — оппозиционер. В команде Полищука.

Компот заинтересованно вскинул голову.

— Любопытные новости. Выбор достойный. Фигура он видная. Ну а тебе в его бизнесе какое место отведено?

— Мы с вами знакомы давно, буду говорить прямо. Назначен распорядителем благотворительного Фонда — поддержка культурных инициатив, благотворительность, освобождение от налогов... В общем, объяснять не надо. Скажу только, что настрой очень серьезный. Работать намерены по-крупному.

Компот, казалось, узнал что-то очень важное, он задумчиво молчал.

— Я, собственно, поэтому к вам и явился. Нужно, Виктор Емельянович, бизнес налаживать. Готов тесно работать с фирмой, которую вы предложите. Только тут надо понимать, что об этой связи не должен знать никто. Суть такая: работаем по алкоголю и табаку. Вы поставляете товар и реализуете. За нами — растаможка.

Компот сделал вид, что обдумывает предложение. В действительности, он в очередной раз оценил свою немногословность и радовался удачному совпадению. Еще перед встречей он решил обратиться к Осыке за содействием. Под Компотом работала крупная фирма, специализировавшаяся на подакцизе, которую мафиозо успешно прикрывал от наездов таможенников, ментов и налоговиков. Фирма работала нагло: все завозила, ничего не платила. И вдруг кто-то дал команду “стоп”. Все связи Компота сразу отошли в сторону, никакие суммы не помогали. А против директрисы возбудили дело.

— Заманчивое предложение. К тому же деньги лишними не бывают, а тут я вижу возможность заработать всем. Есть у меня человек — незаменимый в этом деле. Но недавно у него возникли проблемы с органами.

— Это при ваших-то возможностях, Виктор Емельянович...

— Не так все просто — видно кто-то крупный вмешался. Нужно, Семен Прокопьевич, помочь человеку: дело против него возбудили. А уж он с великой радостью под вас уйдет. Я даже готов свою долю в бизнесе вдвое уменьшить. Ну как?

— Есть информация по фирме?

Компот достал из стола и протянул папочку.

— Что ж, Виктор Емельянович, попробуем, прозондируем, — и словно спохватившись, — ну, мне пора бежать.

— Беги, беги. Эх, молодежь, все вы куда-то бежите, спешите, некогда вам остановиться, задуматься: зачем живем, куда бежим? А по нашему вопросу — не тяни. Очень прошу: тебе ведь не понять, каково человеку, когда он под статьей ходит. К тому же речь идет о даме. Ну что ей делать: за границу съезжать? Вот так Украина всех своих сыновей и дочерей по свету распорошит: цвет нации бежит. Ну да ладно, не слушай ты моего бурчанья — спеши дальше...

 

Речь шла о фирме “Медведь” и ее хозяйке Калмановой. А беды ее начались после того, как бизнес-леди, проконсультировавшись с Компотом, решила резко увеличить объемы ввозимых алкоголя и сигарет. Не всем конкурентам это понравилось. На претензии Калманова отвечала одно: свяжитесь с Компотом. Фирмы послабее сразу выпадали в осадок. Но основной конкурент “Медведя” на столичном рынке — компания “Вест” была настроена решительно. “Вест” стоял под Русланом, объединившим большинство кавказских криминальных бригад и готовым поспорить с любым криминальным лидером. Повод был серьез­ный: некорректное поведение “Медведя” привело к затовариванию, пришлось сбрасывать цены, проводить консультации с руководителями подотчетных рынков, оптовой и розничной торговли. Началась чехарда. А ведь существовал отработанный механизм, согласованный лидерами группировок, работавших на рынке подакциза, при котором каждый работал в определенных рамках и тихо делал большие деньги.

Компот зарывался. Он прекрасно знал, что значит резко повысить объемы поставок, но решил, что ему никто не сможет возразить. Руслан встречался с Компотом, требовал сбросить обороты “Медведя” и уплатить неустойку фирмам Руслана. Но Компот объявил, что предыдущие договоренности недействительны. Настало другое время: следует работать в условиях рынка, конкурировать. Разошлись с недобрыми мыслями. Вскоре на стрелке, не касающейся дел подакцизных, с обеих сторон открыли пальбу. Парни Компота уехали, оставив боевика Руслана с пулей в затылке. Это был откровенный вызов — следовало ответить жестко, открыто. Но Руслан не спешил: прав был Компот — меняются времена. Руслан не желал войны с кем-либо, а с Компотом подавно. Кавказец активно занимался легализацией бизнеса и своей персоны. Сам в прошлом видный спортсмен, он формировал свою бригаду преимущественно из спортсменов. И пробивать себе дорогу в легальную политику также решил через спорт. А большой спорт — это уже политика. Руслан начал активно вкладывать деньги в спорт, готовил украинских борцов к Олимпиаде. После успешного выступления украинской сборной был обласкан властью, включен в число президентских советников, награжден именным оружием. Руслан предвкушал: еще немного, и он займется самым доходным бизнесом — политикой.

Поэтому в конфликте вокруг “Медведя” он отказался от прямых военных действий: поделился проблемой в кабинетах Администрации Президента и уже через день узнал о разорительном штрафе, выставленном налоговой службой “Медведю”. За этим последовало возбуждение уголовного дела. Достаточно, чтобы Компот понял, кто в Киеве хозяин.

На этом этапе развития событий судьбой Калмановой и ее делами, вернее — ее уголовного дела — обеспокоился Осыка. Он надеялся обкрутить дело без участия шефа: не сложилось. Свои люди в руководстве силовых ведомств намекнули: команда поступила из Администрации, следовательно, дать отбой могут только оттуда. Это уже была парафия Полищука.

У Полищука были свои отношения с приемником на улице Банковой. Экс-президент оставался влиятельной политической фигурой. Поэтому бывший и действующий президенты сошлись во мнении, что война между ними будет вредить обоим. Они как-то сосуществовали. “Бывший” признавал силовое и политическое превосходство “нынешнего”, а “наследник”, в свою очередь, опасался враждовать с “экс”, вокруг которого группировались влиятельные силы. Впрочем, в нынешней ситуации масштабы их влияния были несопоставимы. Поэтому, когда Полищук с вечной улыбочкой вошел в президентский кабинет, нынешний его обитатель выразил “глубокое удовлетворение”. Обсудили вопросы, “представляющие общий интерес”, наполнив речь общими фразами. А когда беседа уже шла к завершению, Полищук вспомнил “Медведя”. Заверил, что хозяйка фирмы работает с ним и он будет очень огорчен, если у нее так неудачно сложится судьба. Знал ли Президент страны об этом уголовном деле — Полищук не понял. Но обещание разобраться получил. При этом собеседник устало и многозначительно добавил: “Думаю, как-то поддержим слабую женщину”.

Вскоре о фирме “Медведь” никто уже не вспоминал — будто и не было ее, равно как и многомиллионного штрафа — выставленного, но не выплаченного. Закрыли уголовное дело ввиду отсутствия состава преступления.

Калманова была представлена Полищуку. При встрече Осыка выглядел празднично, чувствовал себя победителем. В разговоре выяснилось, что Калманова весьма кстати имеет супруга, проживающего в Великобритании и владеющего собственной фирмой. Супружеская чета таким образом весьма удачно крутила денежки, пряча их за рубежом. Когда разговор зашел о деталях сотрудничества, Калманова предложила оригинальную схему укрытия выручки, ею уже опробованную: супруг будет отправлять товар в Украину на консигнацию — по завышенным ценам. Соответственно, прибыль от реализации по документам будет минимальной и львиная доля денег будет укрываться за рубежом. Идею поддержали. В Украину вызвали британского супруга. Затем состоялось ознакомление с организацией дела на британской фирме — Ламанш по очереди пересекли Полищук и Осыка.

* * *

Дела у Полищука шли успешно. В Парламенте, куда он попал без труда, бывшему отцу нации удалось собрать вокруг себя влиятельное ядро. Он основал собственную партию, которая стремительно набирала вес. Через Фонд на британский счет поступали солидные суммы. Из них питалась не только партия Полищука, но и возглавляемая Осыкой ПНС. Для осведомленных лиц не было секретом, что в решающий момент обе партии выступят единым блоком. А это начало вызывать беспокойство нынешнего Президента. И в один прекрасный момент тот решил осадить Полищука. Сделано это было через МВД. Службе по борьбе с организованной преступностью дали команду потрясти фирму, через которую велась основная коммерческая деятельность Фонда. Задача была поставлена предельно четко: собрать материал, организовать проверку, после чего все движения прекратить — с возможностью активизироваться в нужный момент. Огласке не предавать. Этого должно быть достаточно, дабы иссушить слишком бурный поток средств, вливаемых в политические проекты Полищука и Ко. Все было исполнено в точности.

на стол Президенту легла докладная записка министра внутренних дел: финансовая деятельность Фонда приостановлена, дальнейшее расследование налоговых нарушений прекращено, уголовное дело не возбуждалось. А через неделю как гром среди ясного неба — скандал: влиятельная газета опубликовала статью с полным раскладом по нарушениям, выявленным проверкой. После ближайшего совещания у Президента, на котором присутствовали “силовики”, Президент остался наедине с министром внутренних дел.

— Газеты читаешь? Там твои подчиненные оперативную информацию на уважаемых людей разглашают. Непорядок!

Президент был красен и готов перейти на крик.

— Элементарных поручений дать нельзя! Положиться не на кого. У тебя военная организация. Никакой самодеятельности — утечки информации быть не должно! Чем пресс-служба занята? Почему сведения попадают в прессу несанкционированно? Наведи порядок. Контакты с журналистами ограничить до минимума. Центр общественных связей укрепи, пресс-службы в управлениях заставь работать! Мне не нужно бесконтрольное МВД. Или работаем четко и жестко, или... По Фонду пока все приостановить. Скандал замять, а разговорчивых — за станки! Свободен.

— Разрешите высказать соображение, пан президент.

Министр решился на эту фразу в надежде поправить ситуацию в свою пользу. Прежде всего, он должен был произнести это “пан Президент”, поскольку все, кто имел доступ к Хозяину, знали, что тому льстит такое обращение. К тому же он считал себя демократом и реформатором. А украинские демократы-реформаторы понимают слово “реформы” как изменение символики, переименование улиц, наконец, изменение обращения “товарищ”, изрядно отдававшего их партийным прошлым, на старорежимное “пан”.

— Какое такое “соображение” у тебя под фуражкой притаилось? Давай по сути.

— Вы как всегда правы на все сто процентов. Меня и самого начинает беспокоить утечка информации в прессу. Мы у себя анализировали ситуацию. Есть жесткая директива — никакой самодеятельности с журналистами. Но те провоцируют наших людей — если пресса заинтересована в информации, полностью избежать утечки не удастся. Нужен государственный механизм по отсечению прессы от вредной информации.

Президент вздернул бровь, из чего министр сделал вывод, что разговор затеял не даром.

— Какие у тебя предложения — конкретно?

— Представляется оправданным воздействие через суд. Сегодня мы решили не подавать судебных исков по критическим публикациям против МВД. Поначалу закрутили несколько процессов — себе дороже. Иски, как правило, не вменяют или назначают символические штрафы. А судебная тяжба — только лишний повод пройтись по нашему ведомству. Насколько мне известно, ни одного реального штрафа в стране не назначалось — и это на протяжении вот уже двух лет с тех пор, как пресса окончательно обнаглела. Я на суд повлиять не могу...

— Понял тебя, верно мыслишь. Надо будет с судейскими поработать. Уверен — решим этот вопрос. Пора уже наводить порядок в стране — бардак, а не демократия получается!

Хозяин кабинета приосанился и уже с прежней сталью в голосе добавил:

— Но ты на суд не надейся. С тебя ведь ответственность не снимается. Ступай.