Расследование не для печати. Автостоп.

Виктор, исследовав портмоне, констатировал наличие тридцати долларов.

— А у тебя как с наличностью? — спросил у Ивана.

— Да, собственно, имеется немного гривен, — замялся Иван. — А все остальное — на кредитных карточках, — попытался он сострить.

— Сигареты у тебя хотя бы есть?

— Целый блок — в рюкзаке.

— Хм, какой хозяйственный.

— Да нет, просто туристический опыт.

— Так ты, значит, думаешь, я тебя в романтическое путешествие пригласил?

— Я ничего не думаю. Ты сказал, что знаешь, как нам от этих бойцов оторваться — я тебе поверил. Надеюсь, что когда-нибудь скажешь, куда мы направляемся.

— Слушай, а ты чем вообще дышишь?

— А что тебя интересует?

— Ну, вообще, в международном масштабе...

— Статьи пишу, на велосипеде катаюсь — в общем, плыву по течению жизни, как все.

— Журналист значит. Да-а-а, далеко же ты заплыл, парень...

Кажется, Виктор был удивлен. Должник, бизнесмен, криминальный тип — можно понять, это нормально — они всегда под смертью ходят. Ну а эта сошка мелкая, безобидная в чем провинилась?

— А информацию где взял? Да и на что она тебе — с такими вещами нужно уметь обращаться. А иначе до беды недалеко.

— Точно, совсем близко. Да что теперь судить-рядить: зачем да откуда? думать надо, что делать будем.

— Ну хорошо, давай поговорим. Значит так, у тебя есть какая-то любопытная информация. Только, по всему видно, не в коня корм пошел. Спалился ты с ней, и шансов выжить у тебя никаких. Почти никаких. У меня, в общем, ситуация аналогичная. Только мне проще — я залягу где-нибудь, и черта с два они меня найдут. А тебе с этим компроматом куда-то лезть бесполезно. Вычислят — это точно. Что хоть за информация, я могу посмотреть?

— Документов со мной нет.

— Как?! — такого ответа змеелов явно не ожидал. — Я же тебе четко сказал: документы из квартиры забрать.

— А их там не было.

— Где они, у кого? — Виктор не смог скрыть нетерпения.

— Во всяком случае, не в Киеве.

Иван замолчал, задумчиво грызя травинку. Потом, что-то решив, добавил:

— В Москве.

— У родственника, друга? — с ожиданием худшего спросил Виктор.

— Нет, не волнуйся, документы никто получить не сможет.

— Что это за документы, действительно что-то серьезное?

— Политика.

Помолчали.

— Послушай, Иван. Вляпался ты с этими документами. У меня есть деловое предложение. Смотри: ты честно насобирал информацию, а заработать на ней не успел. Да и не смог бы, ты же дилетант. Думаю, и документы тебе достались случайно. Ну, это все равно. Теперь все твое золото превратилось в черепки, а тебя ждет лютая смерть.

У меня другая история. Я служил верой и правдой, а меня решили утилизировать — как стреляную гильзу. Так что, получается, у нас ситуация в чем-то схожая. С одной разницей — у тебя информация, с которой ты не знаешь, что делать. А я знаю, но такой информации у меня нет. Раз уж политики на тебя заказ дали — значит, информация действительно стоящая. Предлагаю сработать вместе. Попробуем продать им информацию: денег на двоих хватит. А потом я все организую так, чтобы никто не достал. Идет?

— А у меня есть выбор?

— Вот и договорились.

Ни о чем мы не договорились, подумал про себя Иван. Он лежал на траве и не мигая смотрел в небо. До чего ему было классно в этом лесу под Воронежем. Спальник, сигареты есть. Даже пару банок консервов из холодильника захватили. Если бы не этот Осыка — позвонил бы сейчас Степанов кому-нибудь и попросил выслать в долг немного денег. И через день просто поймал бы попутку и двинул куда-нибудь на Восток. Бродяга — божий человек.

Но теперь ты, Иван, очень нужен серьезным людям. Ты их здорово разозлил. Что еще раз подтверждает: верной дорогой шел, товарищ. И информацию насобирал стоящую. Кстати, а где он мог засветиться? Да что теперь об этом думать...

А этот Виктор, видно, не глупый. Не плохо бы познакомиться поближе — потом напишу статью про киллера. Конечно, никто не поверит. Правда, мыслит он ординарно: есть информация — надо продать. А зачем: чтобы потом всю жизнь ждать, когда явится такой, как он, и разрядит в твою башку обойму? Может, этому киллеру-неудачнику и резонно торгонуть моей информацией, но для меня, если и остается маленький шанс выжить — один резон: придать ее огласке. А насчет того, чтобы срубить деньгу и податься в края валютных магазинов — так это маловероятно. Во-первых, они нас так просто не отпустят, во-вторых, в этой сытой загранице от одного вида постных морд бур­жуев спиться можно. Нет, Ивану нужно до конца довести эту историю. Желательно до счастливого конца. Как говорится, цель поставлена благородная — по этому поводу не грех и обмануть неудачливого киллера. В конце концов, у меня нет другого выхода. Если я сейчас послал бы его прямым текстом, думаю, он просто свернул бы мне шею, а перед этим попытался узнать, где документы. Так что будем держаться парой. А когда он доведет меня до Москвы, тогда и попрощаемся.

— Слышь, Иван, а если бы мы с тобой не повстречались, ты бы куда сейчас бежал?

— Зачем мне бежать? У меня послезавтра зарплата. Получил бы деньги, купил билет в Москву, забрал документы и дал им ход.

— Эх, наивный ты. Да тебя бы в лепешку раздавили, только бы ты им предложил документы выкупить. Прямо там, в Москве, и замочили бы. Да что теперь...

Еще очень важная вещь: какой там у них срок годности?

— Полтора года — до выборов. Устраивает?

— Ну тогда у нас есть время оттянуться. Сейчас самое главное — где-то залечь и переждать хотя бы пару недель. Если тут серьезные люди фигурируют, то наверняка нас уже по всей Украине ищут: ориентировки, телетайпограммы, шифротелеграммы, оперативное перекрытие трасс, вокзалов... Думаю, нас и здесь не оставят в покое. Если, конечно, мы о себе дадим знать. Но мы не дадим. А так — иди-ищи: Россия-матушка большая. Сейчас главное где-то в тихом месте залечь. У тебя родня-знакомые есть где-то здесь?

— Конечно, дядя в Хабаровске живет.

— Ты бы еще тетю на Гавайях вспомнил. Нам сейчас своими документами светить нежелательно. А без денег до Хабаровска долго добираться.

— Красноярский край устроит?

— А поближе ничего не припомнишь?

— Ближе только гостиница.

— Ладно, кто там у тебя, говори адрес?

— Двоюродный брат.

— Значит так, вдвоем нам ехать противопоказано. Двух мужиков на трассе ни один мент не пропустит. Да и дальнобойщики брать побоятся. А по другому ехать нам никак нельзя, да и денег нет. Поэтому двигаемся порознь. Встречаемся на въезде в город под знаком. Кто приедет первым — ночует где-то поблизости. На трассе без нужды не маячь. На вокзалах, стоянках дольнобойщиков тоже не фигурируй — там полно агентуры. Со всякими проститутками, бомжами не откровенничай — они за трешку тебя с потрохами сдадут оперу. И главное — никому не звони.

Из тридцати долларов Виктор выдал Ивану двадцатку. Себе взял банку кильки в томате из предусмотрительно захваченных из холодильника и пять пачек сигарет. Рюкзак со спальником отдал Ивану.

— Вот теперь ты вылитый хиппи. Так и представляйся водителям: странствующий аспирант.

Иван вышел на трассу первым и через полчаса сел на КАМАЗ, идущий до Куйбышева.

* * *

Зональный опер Семашко был зол. Сегодня его будут заслушивать по резонансному убийству на трассе, случившемуся в их районе две недели назад. Следовало подготовиться, а тут очень не кстати поступила шифротелеграмма: объявили в розыск двух молодцов. Ответ в таких случаях надо дать в течение суток, значит, придется бросить все дела, наплевать на подготовку к докладу. Семашко начал обзвон агентуры. Извозчикам с площади он почти всегда звонил в первую очередь: если кто подался в бега, на собственной машине далеко не уедет. Да и не всегда есть машина под рукой. Проще нанять води­теля. Частным извозом в поселке занималось пятнадцать человек. Добрая половина работала на Семашко. “Закадрить” их не представляло труда: извоз был делом прибыльным и противозаконным. Семашко гарантировал спокойную работу: милиция и рэкет их не трогали. За это водители регулярно подбрасывали полезную информацию о всяких залетных личностях при деньгах, появлявшихся в поселке.

Время было неудачное — послеобеденное. Вызвонить удалось только двоих извозчиков. Они явились на встречу с интервалом в пятнадцать минут. Оба рассказали о том, что Филиппыч зацепил вчера двух откормленных грачей. Кроме того, что они едут до Воронежа, тот ничего не успел сказать. Оба осведомителя опознали на факсовке-фотографии одного из пассажиров. Фотографии второго, скорее всего главного, не было. Семашко составил со слов извозчиков фоторобот. Затем сходил домой к Филиппычу, но жена сказала, что тот еще не вернулся.

Сообщение с фотороботом Семашко тут же отправил в Киев и облегченно пошел готовиться к заслушиванию.

* * *

Осыка был черен как туча.

— Идиот, кретин, — адресовал он эпитеты то ли себе, то ли Компоту, — такую комбинацию развалить. Не могли сопливого писаку тихо уделать. А сколько шуму подняли, дверь сломали. С десяток соседей все это видело. А потом чуть ли не со стрельбой стали от милиции убегать. О происшедшем прошлым вечером в квартире Степанова Осыка узнал от Павла Васильевича. Комсомолец попросил “эсбэушника” “обеспечить оперативное сопровождение мероприятия”. То, что Компот решится убрать журналиста именно в этот вечер, Осыка понял, как только узнал о краже в редакции “Радио Гондурас”. Наружка СБУ работала профессионально. Бандиты не заметили их присутствия. Зато “наружка” процинковала по-южному загорелого парня, который долго крутился вокруг дома, а потом довольно профессионально увел журналиста через соседний подъезд. Преследовать их команды не было, поэтому “наружка” проинформировала шефа о случившемся и убыла восвояси.

Узнав, что произошло, Осыка приложил все усилия к тому, чтобы стимулировать поиск беглецов с максимальным усердием и оперативностью. СБУ подключать к этому было рискованно. Дело-то липовое. И если бы недоброжелатели поинтересовались, кто его инициировал, в результате вся эта история могла всплыть. Тогда бы к поискам Степанова подключились политические противники — они бы дорого дали за информацию, которой владел журналист: одним реальным претендентом на президентских выборах стало бы меньше.

Поколебавшись, Осыка решил обратиться к своим людям в МВД. В этой структуре — полный бардак, все давно коммерциализировано и коррумпировано. Риск того, что кто-то обратит внимание на розыск людей, ни по одному делу не проходящих, — минимальный. С другой стороны, у милицейского бардака есть и свой недостаток: надежды, что станут искать по-настоящему — мало. Поэтому-то комсомолец чрезвычайно удивился, узнав о весточке из-под Киева про Степанова с его попутчиком. Семену Прокопьевичу было очень любопытно: что это за киллер такой, спасающий свою жертву? Осыка снял трубку.

— Виктор Емельянович, это я.

— Узнал. — Голос Компота звучал как из бочки. Видно, у него тоже кошки на душе скребли.

— Ты можешь подъехать?

— На прежнем месте?

— Через двадцать минут.

 

Компот выглядел как побитая собака.

— Ну, здравствуй, Виктор Емельянович. Что ж ты, не посоветовавшись, решил с журналистом поквитаться? Да твои молодцы еще и нагадили порядком. А паренек-то ушел — на пару с исполнителем.

— Информированный вы человек, Семен Прокопьевич. Я тут у него на работе пошерстил, и оказалось, что не зря вы мне наводку дали: он там целый сериал про меня готовил, со дня на день мог эту поганку в эфир запустить. Статью уже успел подготовить.

— И что ж там было такого страшного, чтобы на мокруху идти?

— Да не время сейчас об этом говорить, — решил замять тему Компот. — Думать надо, как его теперь достать.

— Ну не хочешь поделиться на себя компроматом — я не обижусь, — съехидничал Осыка. — А у меня тут сюрприз. Есть информация, что твои беглецы в районе Воронежа. Точнее, были там сутки назад. Но, похоже, собираются еще попутешествовать. Они сразу туда из Киева двинули. Что думаешь?

— Удавить гадов! Лютой смертью помрут, — по волчьи блеснул глазами Компот.

— Это если удастся, — подначил Осыка. — Кстати, если вдруг доведется с ними повидаться, не следует забывать, что у парня много интересной информации не только на вас, но и на нас. Есть такие данные, — отреагировал Осыка на вопросительный взгляд Компота. — Не помешает сначала узнать, где вся эта информация хранится.

— Да, конечно. Но, вы сами понимаете, надежды мало. Утюжить всю Россию от Воронежа до Сахалина дело малоперспективное. Я, конечно, бойцов пошлю. Но и ваше содействие не помешает: отработать через “органы” его связи, поставить телефоны на прослушку.

— Мы этим уже занимаемся. Если что-то будет — сразу сообщу.

Осыка протянул руку, демонстрируя озабоченность на лице. Когда Компот покинул салон автомобиля, Семен Прокопьевич был решительно настроен избавиться от “Деда” в самые кратчайшие сроки. Крысятничество плюс недопустимый прокол с журналистом — явный перебор.

* * *

Это было победоносное продвижение на Восток. Иван почти забыл о той опасности, которая нависла над ним. Таким темпам перемещения мог позавидовать отпетый автостопщик. На первом же КАМАЗе ему попался классный водила. Тот как ошпаренный гнал в Тольятти за запчастями: хотел успеть до выходных, чтобы два дня не загорать на Волге. За сутки гонки без сна они сделали тысячу. У водителя осталось время, и он подкинул Ивана на выезд из города. Поймать хорошего дальнобойщика под вечер, да еще накануне выходных — задача не из легких. Как правило, грузовые машины идут в ближайшие поселки, в лучшем случае на сто-двести километров. Транзита немного, да и не каждый остановится. Вот если бы Степанов был девицей — тут другое дело.

Проголосовав полчаса, Иван загрустил. Еще час — и его шансы стронуться с этого места растворятся в сумерках. В полукилометре от места его дислокации маячил пост ГАИ. Иван решил воспользоваться проверенным способом и отправился на гаишный огонек. На посту он разговорился с первым попавшимся гаишником, угостил того хорошей сигаретой. Тот обратил внимание на “шо”, свидетельствующее о гражданстве Степанова. Разоткровенничавшись, гаишник поведал, что сам он родом из-под Полтавы. Следующие полчаса Иван рассказывал последние украинские новости, про цены на харч и бедственное положение трудящихся: на этой теме сходятся все. А когда Иван показал свое редакционное удостоверение и сказал, что едет в творческую командировку по России — собирать материал о местных украинцах, он ощутил к себе неподдельное уважение со стороны собеседника. Этого оказалось достаточно, чтобы вскоре гаишник мановением жезла остановил крутого дальнобоя на “Вольво” с огромным прицепом. проверив для виду путевой лист, он пристроил на машину Ивана. Пока журналист залазил в кабину, блюститель дорожной законности “стопнул” узбеков с фурой помидоров. В следующее мгновенье он бежал к Степанову, прижимая к груди фуражку, полную экспроприированной сельхозпродукции узбекских крестьян.

Этим вечером Степанову здорово повезло, хотя сам он об этом не догадывался. В то время как уроженец полтавщины стопил дальнобоя для журналиста, на втором этаже поста ГАИ коллеги гаишника просматривали бюллетень оперативной информации МВД России. Последним в этом списке значился Иван Степанов.

 

От Воронежа до Назарово он добрался за четыре дня, сменив шесть машин. водители подкармливали его в дороге, а он баловал их сигаретами. На подъезде к Назарово Иван закупил провизии на все оставшиеся деньги. Иван ожидал, что вторая половина группы прибудет к месту встречи несколькими днями позже, и настроился ждать Виктора в сытости и комфорте.

Распрощавшись со своим последним благодетелем, Иван соскочил под придорожным щитом: “Назарово — база КАТЭК”. Степанов потянулся, хрустнул затекшими суставами, огляделся. Каково же было его удивление, когда журналист обнаружил голову Виктора, выглядывавшую из-за высокой травы на обочине. Степанов даже почувствовал что-то вроде уважения к этому душегубу: значит, киллеры умеют не только быстро стрелять, но и быстро ездить.

Если вам хоть раз в жизни приходилось встречаться в назначенном месте с другом или простым попутчиком, с которым вы расстались три тысячи верст назад — тогда вы поймете, почему на душе у Степанова было особенно радостно. Ну а если у вас не было таких встреч... значит, вам немного не везло в жизни.

Они отаборились в глубине леса, где Виктор уже успел соорудить шалаш и профессионально подготовил кострище. Иван понял, почему тот без тени сомнения отказался в его пользу от спальника и теплых вещей. Похоже, этот парень освоил науку выживания на отлично. Они устроили праздничный ужин. Две бутылки теплого пива, купленные Иваном в придорожной забегаловке, были очень кстати. Прислонившись к стволу березы, Виктор смаковал сомнительного качества хмельной напиток. Он был, как всегда, немногословен. Поинтересовавшись, не замечал ли журналист в последние дни нездорового внимания милиции к своей персоне, он вдруг заявил.

— Иван, тебя ищут.

— Что ты сказал?

— Я по дороге заглянул на пост ГАИ. Они меня проверили. Но про меня ничего не известно. К тому же документов, по которым я прилетел в Киев, уже не существуют. А мой второй паспорт чистый. Зато твою фамилию в ориентировке я успел разглядеть.

Иван вдруг почувствовал на языке кислятину несвежего пива и отшвырнул недопитую бутылку. Он вспомнил душевный разговор на КПП с полтавчанином.

— Что будем делать?

— Отдыхать. Места здесь хорошие. Надо найти уютный уголок и обустраиваться. У тебя есть место на примете?

Иван повеселел: — Есть. И еще какое. Ночь на поезде. “Красноярские столбы” — это заповедник такой. Там есть места: достать можно только с вертолета.

— Подходит. Только вот на поезде — это мне не нравится.

— Давай попробуем ночным. Понимаешь, когда я сюда ехал, случайно разговорился с гаишником. И даже свое служебное удостоверение показал. Виноват, каюсь. Но ведь теперь, если тот проявит бдительность, они начнут искать нас именно на автотрассах.

— Ничего не скажешь, хорош гусь! Да что теперь после драки кулаками махать… Едем поездом.

— Виктор, перед отъездом надо заглянуть на минутку в Назарово, я должен узнать номер телефона.

— Какой еще номер?

— На “Столбах” народ лазит — называются столбисты. У них там есть избы — в таких местах, что не доберешься. Чужим туда дорога закрыта. Но у меня есть знакомый столбист.

— Как познакомились?

— Случайно. Этот парень — седьмая вода на киселе моему двоюродному брату из Назарово. Мы вместе лазили по Столбам.

— После этого ты с ним поддерживал контакт? Может, он в гости к тебе приезжал? Вас кто-то видел вместе?

— Да нет, говорю же — один только раз и виделись, когда я в заповедник ездил.

— А как собираешься узнать телефон?

— У брата.

— Не пойдет. С ним встречаться нельзя.

— Я и не собираюсь. Просто этот телефон записан в телефонной книге — я помню, как брат звонил этому парню в Красноярск из дома своей матери — моей тетки.

— К тетке тоже носу не кажи.

— Тетушка умерла год назад. Дом пустует, брательник сделал там фотолабораторию — он фотограф. А живет совсем в другом месте.

— Хлопотный ты попутчик. Ладно, пойдем вместе. Я тебя на улице подстрахую. Слушай, а как ты собираешься попасть в дом? У тебя же нет ключа.

— Ты что, не знаешь, где в деревнях ключи держат?

 

Когда стемнело, они выдвинулись в город. Впрочем, “город” применительно к Назарово звучит чересчур возвышенно. Просто три десятка лет назад это место объявили новой стройкой века, которая даст стране угля и энергии — завались. Только уголек оказался негодный, а строительство нерентабельным. Так и осталось Назарово деревней, окруженной трубами свежевыстроенных заводов.

Теткин дом расположился на окраине в тупике улицы Фабричной. Чтобы не вышагивать перед соседями, знавшими киевского племянничка в лицо, Иван отправился проверенным путем — через детский сад. Перемахнув через забор, они с Виктором оказались у калитки тетушкиного дома. Чувствовалось, что помещение нежилое. Виктор занял неприметную позицию на улице. Иван вошел во двор, ступил на крыльцо, пошарил рукой под навесом и достал оттуда ключ. Повозившись, открыл дверь.

В комнате пахло химикатами и плесенью. Иван мог с закрытыми глазами пройти в любую комнату. Свет включать не стал, сразу направился по скрипучим половицам в конец длинного коридора — там на трюмо всегда стоял телефон. Все осталось по-прежнему. Рядом должна быть телефонная книга. Нащупав ее руками, Иван включил фонарик и залистал страницами. Есть! Он набрал номер.

— Привет Стас.

— Здравствуйте. Кто это?

— Киевлянин, Иван, брат Сереги Степанова.

— А-а-а, какие люди! Ты откуда?

— Да вот — к тебе в гости собираюсь.

— Милости прошу. Когда будешь?

— Завтра и буду.

— Так ты в Назарово?

Иван замялся. — Как бы тебе сказать, не совсем. В общем, я потом все объясню — при встрече. А пока у меня к тебе просьба: про мой звонок никому не говорить.

— Так ты ко мне заедешь?

— Давай встретимся в заповеднике. На “креселке”, перед посадкой. В восемь годится?

— Буду ждать.

Иван повесил трубку, покрутил головой и направился на кухню. Холодильник работал. Видно, брательник частенько засиживался тут допоздна. Иван сгреб все содержимое в валявшийся пакет и, не забыв сказать “Спасибо”, покинул дом.

 

— Почему так долго? Я уже волноваться начал, — набросился Виктор.

— Пока номер телефона нашел, пока позвонил, пока харчишек подсобрал — с гордостью предъявил набитый пакет Иван. И тут, взглянув на Виктора, осекся.

От негодования у Виктора перехватило дыхание: “Что значит “позвонил”, куда позвонил?!” — зашипел тот.

— Ну, этому парню, Стасу, чтоб он встретил нас в Красноярске.

— Все, больше без меня — ни шагу! Ты и себя и меня под ствол подставишь. Я же говорил — не звонить!

— Так ведь тетка померла, дом не жилой. Сам видишь — никого вокруг.

— Пошли. — Виктор обреченно махнул рукой на Ивана и решительно полез через забор.

 

Они не пошли на станцию, а отаборились в кустах поблизости, чтобы слышать объявления о прибытии-отправлении поездов. Московский скорый на Владивосток прибыл в одиннадцать. Стоянка — семь минут. Они, словно партизаны, прокрались в кустах ближе к хвосту поезда. Когда объявили отправление, они выскочили на перрон и, пользуясь суе­той, полезли в вагон вместе с перекуривавшими пассажирами. Проводница едва не зевнула двух зайцев. Но их выдал рюкзак. Бдительная тетка уцепилась за лямку и потянула Виктора с подножки.

— Ой, больно! — запричитал тот фальцетом. — Тетенька, мне на похороны. Всего две остановки.

При этом он ловко обезвредил проводницу десятидолларовой бумажкой. Иван только открыл рот: он не мог предположить, что этот парень за четыре дня автостопа не потратил ни копейки.

Едва тронулись, проводница по-деловому объяснила, что за такие деньги есть места только в тамбуре. Но когда тебе осталось преодолеть последние триста верст до спасительного пристанища, можно удовольствоваться даже крышей. А в тамбуре вполне сносно: относительно тепло и народ не мельтешит по причине позднего времени. Грязные и заросшие до неузнаваемости, двое беглецов бросили рюкзак на пол, угнездились поудобнее и смачно закурили. Кажется, все у них сложилось. Изредка через тамбур, в ресторан — из ресторана следовали этапом запоздалые гуляки. Они громко матерились и хлопали дверьми. Потом в тамбуре появился на удивление трезвый граж­данин. Он на секунду остановился, поглядев в сторону Степанова со змееловом, будто не решаясь их о чем-то спросить. Затем двинулся дальше в сторону ресторана. Иван с Виктором молча переглянулись и принялись увеличивать концентрацию дыма в тамбуре. Не успели они выбросить окурки, как трезвый дядя показался вновь. Очевидно, решил не искушать себя рестораном. На этот раз он имел явное намерение задержаться в компании с двумя зарос­шими типами. “Трезвенник” вытянул из кармана пачку отечественных сигарет, достал одну и беспардонно потянулся к степановскому окурку, давая понять, что желает огня. При этом дядя всем видом источал радушие. Было ясно, что прикуриванием дело не закончится.

— Что, тоже “зайцы”? — начал тот с энтузиазмом.

— Волки мы, дядя! — пресек Виктор дальнейшие позывы к продолжению разговора.

Тот, кажется, все понял и удалился в дальний угол. Докурив свою вонючую сигаретку, общительный гражданин какое-то время потоптался у окна, после чего скрылся в недрах вагона.

— Витя, мутный он какой-то. Может, педик, а?

Виктор не спешил отвечать. Кажется, он о чем-то раздумывал. Потом, словно вспомнив об Иване, запоздало ответил:

— Не думаю.

Через некоторое время дверь снова открылась, и тамбур заполнило необъятное тело проводницы.

— Мальчики, идемте, я вас пристрою.

— Денег больше нет, — гордо парировал Виктор.

— Да что мы, не люди. Не бросать же вас тут — на полу.

Она запустила их в вагон и указала на первое купе, где иногда спят проводники, но чаще они селят там “зайцев”. Перспектива хоть немного поспать выглядела заманчиво. Однако, зайдя в купе, парни увидели общительного гражданина.

— Тут в зайчатнике есть уже один товарищ, так что не скучайте, — бросила напоследок проводница и задвинула за собой дверь.

Отступать было поздно, да и возвращаться в тамбур не хотелось. Они уселись у окна, тогда как гражданин почему-то выбрал беспокойное место у входа. Спать он не собирался. Впрочем, продолжать разговор с парнями — тоже. В его лице случилась резкая перемена. От улыбчивости не осталось и следа, оно приняло откровенно агрессивное выражение. Нет, теперь он совсем не походил на игривого сторонника однополой любви. Но на кого же он походил?..

Иван уже почти отыскал в ассоциативном ряду подходящий типаж, как Виктор вдруг оборвал его мыслительный процесс странным предложением:

— Дружище, а не сыграть ли нам в “балду”? — высказал напарник оригинальную мысль прежде, чем Иван успел открыть рот.

После четырех дней беспрерывного движения по российским ухабам на галопирующем “дальнобое” с короткими провалами в сон единственным достойным ответом на такое предложение мог быть богатырский храп с верхней полки. Но абсолютная абсурдность предложения и то обстоятельство, что Виктор впервые обратился к нему не по имени, заставило Ивана удержаться от едкой реплики.

— Угу, — хмуро подтвердил он свое горячее желание посоревноваться с профессиональным убийцей в лингвистических знаниях.

Виктор задумчиво похлопал себя по карманам, затем растеряно обратился к Ивану:

— Я тебе ручку свою не давал?

— Не-а.

Виктор направил дружелюбный, совсем не волчий взгляд на третьего пассажира купе. Тот откинулся в самый угол, под прикрытие верхней полки. При жидком ночном освещении в купе сложно было разобрать — спит он или наблюдает за происходящим.

— Уважаемый, у вас ручки не найдется? — направил он вопрос в темный угол.

“Третий” не спал. Его сумрачное очертание зашевелилось, он полез рукой во внутренний карман. Виктор привстал, чтобы взять у попутчика пишущий инструмент. Но, видимо, дала о себе знать многодневная усталость. Он зацепился ногой за лежащий на полу рюкзак и едва не упал, слегка навалившись грудью на незнакомца. Тот попытался уклониться: иди знай, что у этого небритого парня на уме. Но Виктор загладил неловкость и получил в награду авторучку. Он тут же взял со стола салфетку и стал деловито расчерчивать квадрат.

Нет, не киллерское это дело — в “балду” играть. Было ясно, что Виктор имеет об игре самое отдаленное представление. Ну кто же вписывает слово из четырех букв? Число букв должно быть нечетным, и не меньше пяти.

— Готово, ходи ты первый, — подал Виктор салфетку Ивану. Тот открыл было рот, чтобы указать на досадный промах, допущенный любителем интеллектуальных игр. Но Виктор пристально посмотрел на Ивана исподлобья, отчего журналисту стало не по себе.

— Ходи, говорю.

Так, что тут за слово? Ага: “мент”. Но это сленг, он в “балде” за­прещен. Иван собрался протестовать, но вновь натолкнулся на стальной взгляд Виктора. Степанов склонился над салфеткой и вписал в клеточку над буквой “е” свою букву. Затем справа от квадрата аккуратно вывел под своим именем слово “тент”, передал ручку Виктору.

Кажется, у того было готово слово. Он вписал букву в клетку, а под своим именем — целую фразу. Да он, похоже, понятия не имел, как играть в “балду”. Приготовившись устыдить противника, Иван склонился над салфеткой.

— Да кто ж так играет... — начал было Иван и увидел под именем Виктора интригующую фразу: “Молчи! У него пистолет. Выйди в тамбур и жди меня там”. Иван секунду соображал.

— Ну ты даешь! Сразу шесть букв. Ладно, подожди: пойду отолью­.

Когда Иван выходил из купе, “третий” молча подобрал ноги, освобождая проход. Значит, спать он и не думал.

Колеса без фальши выстукивали традиционную железнодорожную мелодию, вагонные сцепки импровизировали по ходу движения. Состав мчался на крейсерской скорости, заботливо укачивая пассажиров. Виктор откинулся к стене и прикрыл глаза. Нет, правильнее будет сказать — прищурил. Сквозь ресницы он наблюдал за соседом, умостившимся в той же позе в противоположном углу нижней полки. Поначалу попутчик сидел неподвижно. Но через какое-то время ожил. Он заерзал, потом, словно проснувшись, подался вперед, потянулся спросонья, покрутил головой, задержав взгляд на фигуре затихшего змеелова. Затем, стараясь не разбудить парня, аккуратно открыл дверь и, не выходя из купе, выглянул в проход: никого. Дверь во втором — рабочем — купе проводников тоже закрыта. Хозяйка вагона, очевидно, мирно спала, склонив голову на стопку пыльных одеял не­определенного цвета. Любопытный гражданин вернулся в исходную позицию, но дверь не закрыл. Может, ему тоже приспичило в вонючий железнодорожный нужник и он ждал, когда Иван освободит кабину? Случайный попутчик явно нервничал, то и дело выглядывая из купе. Но дверь туалета не открывалась. Это же надо, до чего чело­века подперло. Нечего жрать всякую дрянь в железнодорожных буфетах. Ситуация подталкивала нетерпеливого гражданина к активным действиям. Он бросил короткий прямой взгляд на змеелова. Тот не шевелился. “Третий” резко поднялся, вышел из купе и задвинул за собой дверь. Может, ему уже было совсем невмоготу, и он решил не испытывать судьбу, а рвануть в противоположный конец вагона ко вто­рому туалету?

Щелчок дверной защелки, очевидно, разбудил дремавшего Виктора. А может, и не спал он вовсе? Едва “третий” скрылся, змеелов схватил со стола салфетку с именами участников игры и ручку с их отпечатками пальцев, сунул все в карман. Поднял из-под ног рюкзак, припал ухом к двери. Он услышал, как кто-то не очень далеко дернул дверную ручку, открыл и закрыл какую-то дверь. Затем открылась другая дверь, после чего стук сцепки и колес резко усилился: очевидно, кто-то невидимый отправился в тамбур. Может, пожелал гражданин покурить среди ночи? У Виктора на этот счет было иное мнение. Он рванул дверь купе и, держа перед собой рюкзак как щит, бросился в тамбур. Там у открытой двери, спиной ко входу, виднелась фигура попутчика. Он что-то резко выкрикнул в угол тамбура. Виктор летел прямо на фигуру “третьего”. Тот, похоже, был готов к такому развитию событий. Он резко переключил внимание с того, что в тамбуре, на внезапно появившегося любителя полуночных игор в “балду”, резко повернув корпус ко входу. В вытянутой руке он держал до боли знакомый предмет: “ПМ” с тонким кожаным ремнем, отходящим от карабина на нижней правой “щеке” рукояти куда-то под пиджак.

Виктор уже ничего не слышал, он летел прямо на ствол, словно вепрь в период гона. “Третий”, очевидно, решил обойтись без крови. Он поднял пистолет вверх, собираясь использовать рукоятку этого тупого­ металлического предмета в качестве кастета. Для успешного завершения задуманного ему оставалось лишь сместиться в сторону от вектора стремительного движения змеелова. Достаточно было короткого­ малозаметного движения в глубь купе — и в следующее мгновение один из нападавших лежал бы на полу с окровавленной черепушкой­, а вслед за этим под прицелом предстал бы второй — с которым перед этим вооруженный гражданин вел нелицеприятную беседу­. Тот, что с пистолетом, уже успел толчком ноги послать корпус в сторону...

В минуты опасности человек бывает очень проворен — неимоверно проворен. В нем вдруг просыпаются, казалось бы, давно забытые инстинкты, и он превращается в сильное злое животное. В волка, рысь, пантеру, но бывает — в кролика или суслика: наверное, именно в того, кем человек был в прошлой жизни. “Третий” был явно из хищной породы. Этот, с пистолетом, мгновенно преобразился. Из добродушного железнодорожного зайца он предстал хищником, почувствовавшим добычу. Если быть точнее, это был волкодав — с желтыми клыками и вздыбившейся шерстью на холке. Но самые опасные в такие минуты люди, которые успели прожить жизнь ядовитой змеи. Они в момент опасности способны сделать одно молниеносное движение, от которого не спастись ни одному зверю.

Виктор был слишком далеко от тамбура, когда “волкодав” его заметил. Змеелов успел не увидеть — почувствовать движение человека с пистолетом в глубь тамбура. по инерции Виктор должен был вылететь прямо под ствол “ПМ”. Он изо всех сил оттолкнулся, направив свое тело, словно снаряд, прямо на руку с оружием. Но до цели было слишком далеко, ему суждено было упасть перед самыми лапами “волкодава”. Уже оторвавшись от пола, Виктор отчаянно дернулся и, что есть силы, вытолкнул перед собой рюкзак. Кажется, противник не ожидал прибытия рюкзака раньше его хозяина. “Волкодав” так и не завершил движения. Массой рюкзака его отбросило назад, пистолет в занесенной для удара руке брякнул о стену. Иван, загнанный “волкодавом” в противоположный угол, успел лишь заметить молниеносную звериную схватку. Виктор упал прямо в ноги потерявшего равновесие противника. Тот валился на спину. Следующим движением змеелов захватил оторвавшуюся от пола стопу и резко закрутил ее, надавив на пятку и носок. “Волкодав” рухнул мордой в заплеванный металл тамбура. Виктор, не выпуская стопы, дернул ее на себя, подался вперед, давя на голень. Удерживая захват, привстал и опустился на спину жертвы. При этом его голень оказалась в сгибе ноги противника. Теперь он давил на согнутую ногу “третьего” грудью, а освободившимися руками сбил руку с пистолетом, завел за спину, все время направляя ствол в потолок. Завершающее движение: рывок предплечья вверх, резкий удар основанием ладони в тыльную часть ладони противника. Пистолет полетел в угол, а его хозяин угрюмо зарычал от боли и обиды.

Опытный опер редко пользуется “тренькой” — предохранительным ремешком, который цепляется за ремень, а вторым концом к пистолету. Этот предмет милицейской экипировки предназначен для того, чтобы не потерять оружие в ближнем бою или по-пьянке. “Треньку” цепляют в основном участковые, “пэпээсники”* и зеленые лейтенанты, едва прибывшие на службу после окончания милицейской академии. Битый опер на таком шнурке выгуливает собаку: воевать с ним неудобно — короткий. А если на тебя навалится бандюк, то этот шнурок может оказаться ему очень даже кстати.

Виктор, не ослабляя хватки, свободной рукой подтянул за “треньку” пистолет, отцепил ремешок, потом запустил руку за пазуху побежденному воину, отстегнул второй конец ремешка от карабина на нагрудной кобуре. Сделав несколько резких пассов руками за спиной поверженного “волкодава”, он поднялся на ноги. “Третий” лежал в позе “ласточки”, его руки и ноги были туго увязаны крепкой кожаной “тренькой”.

В следующее мгновенье дверь в тамбур отворилась и показалось перепуганное лицо проводницы. Все что она успела заметить — это неправдоподобно огромный ствол пистолета. Конечно же, это был оптический обман. При испуге визуальное восприятие окружающей действительности у человека резко меняется: он словно смотрит через выпуклую линзу. Все, что находится близко к нему, как бы увеличивается в размерах.

Между тем пистолет был самый обычный — стандартный “Макаров” с восемью патронами калибра девять миллиметров. Табельное оружие числилось за опером линейного отделения милиции станции Ачинск Восточно-Сибирской железной дороги. Вчера пришла ориентировка на двух молодых парней, предположительно вооруженных. Прилагалась фотография одного из них. Опер с утра курсировал на поездах от Ачинска до Назарово и обратно. Людей на участке как всегда не хватало, поэтому он успел сменить четвертый состав и через полчаса наконец собирался домой — отоспаться. Этих двоих он приметил еще при посадке, когда те выбежали на перрон из кустов. Когда поезд тронулся, опер находился в хвосте, от подозрительных парней его отделяло пять вагонов. Уверенности, что это именно те, кого ищут, не было. Мало ли кто лезет в вагон без билетов. Может, парни просто не успели их купить. Когда поезд набрал скорость, он связался из бригадирского вагона с Ачинском, сообщил, что отправляется установить личность двух зайцев, севших в Назарово, попросил на всякий случай встретить его по прибытии у седьмого вагона первого скорого. Как только он увидел их в тамбуре, сразу похвалил себя за бдительность: это были они. Попытавшись разговорить парней, окончательно развеял сомнения: просто так попутчикам не грубят. Он еще постоял в тамбуре, но эти двое молчали как рыбы. Они, конечно, были безбилетниками, раз проводник даже не пристроила их в вагоне. Нашел проводницу, предъявил удостоверение, сказал, чтобы посадила его в служебное купе в качестве зайца и тех двоих пригласила. А сама чтоб до Ачинска не высовывалась.

 

Змеелов двумя пальцами ухватил проводницу за лацкан помятого форменного пиджака, легонько дернул. Та на ватных ногах послушно вошла в тамбур. Виктор закрыл дверь.

— Есть еще менты?

— У-у! — замотала головой очумевшая железнодорожница.

— Я ведь серьезно спрашиваю. — Виктор ткнул стволом в рыхлое тело любительницы зайчатины.

Тетка замотала головой еще отчаяннее.

— Прими, — эти слова относились к Ивану, который завороженно наблюдал за действиями змеелова. Тот легко подтолкнул проводницу в угол к Степанову.

— Вы не волнуйтесь, — обращаясь то ли к себе, то ли к проводнице, проблеял Иван. — Вам сюда.

Он освободил угол, в котором стоял, загородив ей путь к отступлению.

— Ой, что же вы с пареньком-то сделали! — приходя в себя, запричитала тетка.

— Вы б лучше своей работой занимались как положено. Не проветриваете вагон. Товарищу оперу от духоты сделалось не по себе, — разъяснил ситуацию Виктор. — Ключи!

Он протянул руку к проводнице. Та, не сводя глаз с фигуры притихшего милиционера, вытянула из кармана связку вагонных ключей.

Змеелов, перешагнув через связанное тело, открыл замок, распахнул входную дверь. В тамбур ударила волна свежего ночного воздуха. Не выпуская из рук пистолет, он склонился над плененным опером, быстро оглянулся на проводницу и Ивана, развязал ремень. Опер застонал.

— Вставай, лицом к двери.

Милиционер повиновался.

— Ой, боже праведный. Что ж вы задумали, окаянные! — заголосила проводница.

— Молчать! — рявкнул змеелов.

Ивану стало дурно, он с трудом сдерживал позыв рвоты. В голове кружились путаные мысли: через мгновенье мозги этого опера, который на вид чуть старше его, Ивана, разлетятся по всему тамбуру. Нет, надо что-то сделать, удержать этого зверюгу. Толкнуть, что ли, а лучше ударить со всего маху по руке с пистолетом, уткнувшимся в затылок человека, стоящего у открытой двери... Но Иван понял: он ни за что не сделает этого. Одно дело в кино, в компьютерных “стрелялках”. Там все мы герои — смелые и находчивые. Может, кто-то и смог бы. Но Иван — ни за что. Видно, хищников в природе меньше, чем травоядных. Вот теперь Степанов узнал, кто он есть — настоящий кролик. А все туда же — взялся играть в героя-одиночку, проводить журналистские расследования, изобличать сильных мира сего. А конкретного мента спасти слабо? Да, слабо, кроличья твоя душа. А почему, собственно, он должен рисковать своей драгоценной жизнью за какого-то неизвестного ачинского опера? И почему тот сам замер как истукан? Его же чему-то учили, государство на него деньги тратило. Приемчик там какой-нибудь провести... Дверь, открытая дверь! Ему надо просто прыгнуть — а там будь что будет.

— Я долго буду ждать?! Прыгай! — змеелов с усилием ткнул человека пистолетом в затылок.

Тот словно ждал команды: не прыгнул — просто шагнул в тем­ноту. Виктор выглянул ему вслед.

— Похоже, жить будет.

Иван с проводницей сделали синхронный выдох.

Змеелов закрыл дверь, протянул женщине ключи.

— А теперь слушаем сюда. Какого формирования состав?

— Красноярского, — пролепетала проводница, сожалея, что не последовала за милиционером.

— Вот и наша банда тоже красноярского формирования, — доверительно сообщил Виктор, указав на себя и Ивана рукой с зажатым пистолетом. Случись что с нами — вы, тетенька, со своими родственниками будете ответ держать перед нашими соратниками. Это ясно? Идем дальше.

Виктор вдруг замолчал и уставился на бирку с именем, прицепленную на железнодорожный китель.

— Н-да... Серафима Ананьевна, так вот: сейчас вы свяжетесь с бригадиром, скажете, что перепуганные хулиганы сиганули от мусорка под откос, а тот, герой-одиночка, бросился преследовать мерзавцев. В Ачинске милиции набежит — им то же самое повторите.

Проводница только часто-часто кивала головой, беззвучно шевеля губами.

А мы с вами поедем дальше. Только дружка моего спрятать придется — он у нас звезда, его фотографии на каждом углу висят. А я, если не возражаете, к вам в родственники запишусь. Антоша, племянничек из Ашхабада. Вот, решили его бесплатно из Москвы в гости подвести. В этой штуковине, тетушка, восемь патронов — хватит на всех. Поэтому на станции не дергаться. Пошли.

Виктор ткнул пистолет за ремень и запахнул полы ветровки.

тетка пристроила Ивана в том самом вонючем туалете, куда ему сейчас очень даже необходимо было попасть. Знаете ли, всяческие экстраординарные ситуации способствуют активизации работы желудочно-кишечного тракта. Дверь она замкнула. Потом отправилась с Виктором­ в свое купе, дрожащим голосом рассказала сонному бри­гадиру о случившемся. Через несколько минут в вагон сбежалось полпоезда. Все расспрашивали, успокаивали, возмущались. Виктор, на правах случайного свидетеля — ночного курца принимал активное участие в дебатах, объясняя за онемевшую проводницу, как все было. В Ачинске стало совсем туго: влетел наряд милиции с автоматами. Пассажиры с торбами прут на выход, зеваки столпились в тамбуре, за­полнили каждый квадратный сантиметр. Наконец, всех вытолкали из купе проводников, заспанный дядька в капитанской форме сел с проводницей­ и ее “племянником”, взялся снимать показания. Виктор отвечал­ за обоих — тетка совсем язык проглотила. Капитан посоветовал дать ей наша­тыря. Кто-то побежал искать аптечку. Капитан пропустил признание в провозе зайца по родственной линии, но документы у Виктора про­верил, занес данные в протокол. В это время милиция разбежалась по составу, спешно заглядывая в купе, туалеты, тамбуры. Кто-то светил фонариком под вагонами. В купе заглянул сержант:

— Где ключи? У вас здесь туалет закрыт — надо бы проверить.

Проводница медленно подняла голову на сержанта, грустно посмотрела на него коровьими глазами.

— О-хо-хо, — покачал головой племянник по поводу состояния горячо любимой тетушки. — Тетя Серафима, вы сидите, я открою.

Принимая ключи от проводницы, Виктор сильно сжал ее руку.

— Тут этот туалет — одни хлопоты. Все течет, старое, вагон-то как после артобстрела — сами видите. Одно название — фир­менный, — по стариковски заворчал Виктор, гремя связкой ключей у замка.

И надо же такому случиться — от волнения ключи выпали из рук — да прямо в зловонную лужу, край которой предательски выступал из под дверей сортира.

— А-а, ч-черт! — выругался змеелов. Сейчас, я перчатку возьму, не охота в дерьмо лезть даже во благо борьбы с преступностью.

Виктор долго возился в каком-то ящике. Перчатка бесследно исчезла. Вообще-то пара резиновых перчаток лежала у него перед самым носом, но то ли от волнения, то ли из-за скудного освещения он их не замечал.

В это время послышался стук сапог, в вагон стянулись все задействованные при осмотре милицейские силы.

Один заглянул в купе проводников:

— Сергей Иваныч, пора сворачиваться — начальник станции свирепствует: скорый поезд на двадцать минут задержали.

— Уходим, уходим, — заспешил майор.

В вагоне сразу стало тихо. Поезд тронулся, проводница в полуобморочном состоянии махала автоматчикам своим желтым флажочком.

— Ага, вот они! — оживился раздосадованный отсутствием перчаток Виктор. Он одел перчатку, выловил ключи, тщательно промыл их, открыл туалет:

— Выходи, сиделец сортирный.

 

Наконец кто-то из соседнего вагона принес нашатырь. Двое товарищей, только что счастливо спасшихся от неминуемого ареста, взялись спасать надломленную психику Серафимы Ананьевны. Заварили чайку, вытащили харч, отпоили тетеньку, помогли обнести чаем пассажиров, выручку честно сдали хозяйке.

За ночь поезд нагнал отставание из-за задержки в Ачинске. В Красноярск прибывали на рассвете.

— Пойдем-ка, Иван, посмотрим на город. Всю жизнь мечтал в Красноярске побывать. — Виктор настойчиво толкнул Степанова в бок. Они вышли в тамбур. Змеелов прихватил рюкзак. Входная дверь не была заперта. Поезд еле двигался, впереди виднелись новостройки “спальных” районов. Змеелов нацепил рюкзак, поднял площадку, за­крывающую ступени, и обратился к Ивану: “Прыгай”.