Расследование не для печати. Цимбалисты и адвокаты

По судам прокатилась волна процессов против средств массовой информации. Истцами выступали герои критических статей и просто те, кому не лень было подать иск на газету, теле- или радиостанцию — по любому поводу. Такие иски были и раньше. Но вдруг суды стали назначать совершенно реальные, а не символические штрафы. Правильнее будет сказать — штрафы были абсолютно не реальными. Хилые массмедиа, едва сводящие концы с концами, оказывались на грани, а то и за гранью краха единственным решением суда. Скандальная известность, которую приобретало издание на волне такого процесса, не приносила финансовых дивидендов: рост тиража не окупал расходов, рекламный рынок беден. Очень быстро печатать острые статьи стало “не модным”. Дефицит серьезной информации редакторы начали компенсировать дешевой, зато безобидной бульварщиной. А читатели, не видя иного, подумали, что такой она и должна быть — свободная пресса.

В течение полугода Степанов схлопотал четыре иска. В первый раз это было интересно, дальше — утомительно. Опыт постоянного общения с юристами (в погонах и без) дал о себе знать: Иван не проиграл ни одного дела, редакции иски не стоили ни копейки. Зато Ивану — массу нервов и потерянного времени. Рекордным процессом для него стало дело о защите чести и достоинства директора роскошного гостиничного комплекса. Иван выяснил и написал, что гостиница была тихо украдена у государства под прикрытием приватизации. При этом пострадал трудовой коллектив. Директор же гостиницы защищал отнюдь не интересы подчиненных. В рядах работников гостиничного сервиса началось брожение, усилившееся после опубликования статьи. Директор решил доказать свою порядочность с помощью прокуратуры и подал заявление о возбуждении уголовного дела по обвинению Степанова в клевете. Не прошло. Тогда он направил иск в гражданский суд. Это была затяжная судебная осада. Иван доказал свою юридическую состоятельность. В результате судья просто не вынес никакого решения. Это был единственный приемлемый выход для судьи: что-либо “вменить” автору не представлялось возможным. Но открыто отказать в иске судья тоже не мог, поскольку по ведомостям, докатившимся до Ивана, директор гостиницы усиленно ублажал служи­теля фе­миды.

Редактор все осторожнее брал из рук Степанова страницы с очередной криминальной историей. К тому времени Иван изрядно наездился по задержаниям схожих как братья рэкетиров. Это было красиво: беготня, стрельба, здоровенные мужики, разложенные на асфальте, и репортажи Ивана с выносами на первой странице. Его не устраивало одно: все эти истории представляли крепко скроенный газетный детектив — не более. Но они не давали подсказки: почему происходит всплеск преступности, что тому виной? И еще: почему власть, которая то и дело вспоминала о борьбе с вымогателями, фактически ничего для этого не делала? Иван стал реже ездить на реализации дел по заявлениям потерпевших, зато все чаще засиживался у ребят, ведущих “экономические” дела.

Случалось, что от начала сбора материала до выдачи статьи на редакторский стол проходил не один месяц. В течение всего этого времени — бесконечные назвоны в УБОП. Когда казалось, что в блок­ноте есть все необходимое, Иван вдруг убеждался, что надо отыскать еще маленький информационный фрагмент. И он буквально выскребал эти крохи информации из разных ведомств, запуганных коммерсантов, их жен и соседей. В результате после ночи бдения за компьютером невыспанный, пропитавшийся табачным дымом Степанов вносил статью­ в редакторский кабинет. И тут выяснялось, что по каким-то причинам она не пойдет. Поводов была масса: “стиль не тот”, “давле­ние на суд”, “вмешательство в политику”, “пропаганда уголовной романтики и создание имиджа криминальным элементам”... Шеф не гово­рил, что боится ставить статью. Поначалу Степанов пытался спорить. Потом научился молча забирать материал и предлагал в другое издание, третье. В результате третий-четвертый редактор соглашался печатать. В конце-концов, любая критическая статья кому-то выгодна. И если некая газета работала на клан, который был заинтересован в этой публикации, редактор “проявлял смелость” и без сомнений печатал статью. Сразу все оказывалось здорово со стилем, не было давления на суд и вмешательства в политику. Правда, поиск издания “под статью” порой занимал не меньше времени, чем написание самой статьи­.

Исключением из общей массы была одна любопытная штучка иностранного происхождения: “Радио Гондурас”. При “совке” оно на равных с другими “голосами” клеветало из-за рубежа. Но едва Украина объявила независимость, Президент начал всеми сподручными средствами доказывать, что даже бывшие секретари ЦК Единственной Неповторимой партии могут быть демократами. Прессе в этом процессе отводилась почетная роль. Для начала Президент запустил в Украину все вражьи голоса, открывшие свои корпункты. Сказать, что все они были объективны, нельзя. Их ведь тоже кто-то содержал, значит — заказывал музыку. “Радио Гондурас” было особенным. Тот, кто его финансировал — Национальное собрание республики Гон­дурас, — плохо представлял, что такое Украина. Киевское бюро просто­ получало зеленые гондурасские денежки и продолжало о чем-то вещать. Его руководство почитывало украинские газетки, не без интереса наталкивалось на криминальные репортажи Степанова (да еще и с “картинками” Ленского). А когда возникла необходимость подыскать криминального журналиста, вспомнили о Степанове. Иван согласился без раздумий. Во-первых, с него требовали лишь определенное число заметок в неделю: ни тебе совещаний, ни дежурств, ни ежедневных нравоучений руководства. И еще: на радио он говорил все что знал и думал — и проходило. “Буржуйские” средства массовой информации на какое-то время были “табу” для украинских властей: обидишь таких — потеряешь лицо перед Западом­. Поэтому “клеветать” из “Гондураса” было одно удовольствие. Иван пользовался моментом и отрывался по полной программе. Случалось заводить в студию всяких любопытных людей. То сатанист заглянет, чтобы рассказать в подробностях, как устраивают шабаши на кладбищах, то рэкетир технологией выдаивания “барыг”­ поделится, то высокий державный муж чего-то лишнего сболтнет.

Недавно позвонил министр защиты окружающей среды. Иван опешил от такого внимания. Несколько дней назад он подготовил с министром интервью. Тема была оговорена заблаговременно: о нарушениях природоохранного законодательства. Вначале все шло пресно-официально, но потом министр “заговорил”. В результате вышла передача о контрабанде. Но ключевым в передаче был рассказ министра о весьма любопытном способе контрабанды, который стал известен работникам его министерства совершенно случайно. Дело было так. Региональный инспектор по охране окружающей среды замучился воевать с руководством нефтепровода международного значения. Суть в том, что на нефтепроводе регулярно случались течи, в итоге нефть растекалась по окрестностям. Виной были аборигены с тазами и канистрами, совершавшие налеты на трубопровод. Они вгрызались в толщу трубы бурами и дрелями, через проделанное отверстие наполняли емкости “черным золотом” и удалялись прочь. Нефть транспортируется по трубопроводу под давлением. По этой причине за короткое время в месте “забора” возникает очаг загрязнения экологии. А это нехорошо. Однако на все требования усилить охрану руко­водство трубопровода реагировало с презрением. И нашелся отважный инспектор, который не выдержал: когда он узнал, что этой ночью около двух тонн нефти вытекло из трубопровода в маленькую горную речку, где он так любил ловить форель, тот выписал акт, и заслонка на международном нефтепроводе закрылась. Дерзкий инспектор за­жмурился и стал ждать.

По логике вещей, в течение часа к нему должно было позвонить самое высокое начальство, устроить “накачку” и дать команду немедленно “сделать как было” (понимать надо — тут ведь международным скандалом пахнет). Но ничего подобного не случилось. Закрыл природоохранитель международный нефтепровод — а никому и дела нет. Вывод? Правильно — контрабанда. Вот только какими связями надо обладать, чтобы через международный нефтепровод перегонять контрабандные энергоносители.

Кому сей факт должен быть интересен? Контрабанда — подследственность СБУ. Им и было без утайки доложено про подозрительное явление. Что дальше — министру не докладывали.

Иван после этого интервью сам обратился в пресс-службу СБУ. Там мурыжили месяц, после чего сказали, что многие вопросы с учетом их специфики не подлежат огласке. Иван так все тупо и передал в эфир со ссылкой на спецов из СБУ. Министр послушал передачу и пришел к выводу, что с этим парнем можно иметь дело. Позвонил — поблагодарил за передачу. В добавок сообщил, что по его сведениям нефтепровод работает по-прежнему регулярно, после информации в спецслужбу никто из руководства снят не был. Выводы, мол, делай сам.

* * *

Игорь Федорович Марков по необъяснимой причине не мог брать взяток. Это не было осознанной позицией или природной осторожностью. Просто не мог — и все тут. Если бы он принял хоть один конверт из тех, что предлагали ему в разных ситуациях, разных местах, самые разные люди — Маркова, очевидно, стошнило бы. Прямо на манишку представительному гражданину, протягивающему денежный эквивалент его благодарности. Или, быть может, он упал бы в неизвестном науке приступе — спиной на стол с жульенами и антрекотами, за которым некая милая дама в шляпке мгновение назад пыталась всучить министру пухлый конверт.

Предвидя подобную реакцию своего организма, Игорь Федорович панически боялся граждан с конвертами. А те шли к нему нескончаемой чередой. Гуськом следовали они в приемную, пытаясь добиться аудиенции. Марков знал — будут давать. Причем с улицы никто денег не нес. Шли по каким-то звонкам, рекомендациям, безальтернативным просьбам. Секрет заключался в том, что Марков — министр, член правительства — не мог отказать прямо. Это стало бы равносильно пощечине коллеге, протежировавшему “конвертоносца”. Уж лучше было бы, если бы Марков заявил министру, просившему принять “его” человека (то есть конверт от этого человека), что тот наглец, репа этакая, изменник делу построения державности, особь, предавшая нашего гаранта Конституции, который на каждом публичном собрании заявляет: борьба с коррупцией — наша первоочередная задача.

Поэтому всякий раз, когда убеленная сединами и житейским опытом секретарша Тамара Карловна шепотом сообщала, что явился “этот, с конвертом”, Марков переводил режим работы своего ведомства по схеме номер два. Это означало паническое бегство Игоря Федоровича из собственного кабинета по потайной лестнице в надежное убежище — скромную комнату, которую подчиненные называли “бункером”. Ее месторасположение было известно лишь доверенным лицам­, которые по своим должностным обязанностям общались с министром регулярно. Посетителю со взяткой секретарь сообщала, что министр на совещании или что-то в этом роде. Случалось, единовременно в приемной собиралось несколько желающих всучить министру взятку. Не дождавшись хозяина кабинета, они возобновляли попытку на следующий день — вполне безуспешно. В результате прекращали походы — либо окончательно отчаявшись решить свою проблему таким путем, либо дав взятку кому-то рангом пониже.

Сегодняшний день у Маркова начался с грустной вести: в приемной нарисовался протеже министра экономики, который явился получить разрешение на открытие гранитного карьера. В принципе, для получения требования бизнесмену необходимо было провести предварительные природоохранные работы стоимостью под миллион долларов. Тот не желал тратить ни копейки. Из чего Марков предположил, что ему может быть предложено до100 тысяч долларов. “И не боится человек таскать с собой такие суммы”, — удивился министр и перевел работу ведомства на схему номер два. Через десять минут Тамара Карловна принесла в бункер свежую почту. Затем явился с докладом начальник юридического отдела. Он только что вернулся из суда. Грустные вести: судья удовлетворил иск генеральной прокуратуры. Марков только сжал кулаки.

— Ладно, Саша, оставь меня, потом договорим.

Министра душило зло. Он и без юриста знал, что тут можно было предпринять: апелляции в вышестоящие инстанции — без малейшей надежды на то, что это поможет. Марков не мог вынести беспредела. Он готов был выскочить на улицу и орать посреди Крещатика про продажность, пропитавшую власть в этой стране. Но член правительства не стал пугать своими воплями прохожих. По заведенной привычке просчитал до десяти, выдохнул. После минутного раздумья порылся в стопке разнокалиберных визиток. Потянулся к телефону.

На противоположном конце отозвался гунявый голос секретарши: “Радио Гондурас”, вас слушают”.

* * *

галдящие на суржике провинциальные школьники, влюбленные парочки, стайки иностранцев с видеокамерами, лысые папики, “центровые” потаскухи, желающие отдаться папикам… Казалось, все, не скрывая любопытства, уставились на Степанова, который только что вывалился из министерских покоев в толчею Крещатика. Казалось, всех их интересовало одно: а что это за документики в клеенчатой папочке, лежащей в потертом рюкзачке, висящем на плече проныры-журналиста?

Сердце Ивана отбивало рок-н-ролл, он почти бежал, едва не сбивая прохожих. Степанов пребывал в эйфории. У него только что состоялся продуктивный разговор с министром Марковым, в завершение которого господин министр вручил журналисту простенькую папочку, самолично завязав на ней тесемочки. А Иван для надежности вложил ту простенькую папочку в свою обтрепанную клеенчатую папочку, прихватил зажимчиком, затем вложил все это в рюкзачок и молнию на нем плотненько закрыл. Попрощался и вышел.

Плывя в уличном потоке, Иван думал: а вот интересно, знай кое-кто о документиках, что несет сейчас журналист, — решился бы этот некто тривиально “завалить” журналиста еще до того, как он доберется до редакции? Ответ получался положительным, вслед за чем датчик адреналина начинал “шкалить”, а жизнь казаться наполненной опасностью и смыслом.

Со слов Игоря Федоровича Маркова, подтвержденных документально, вырисовывалась неприглядная история. Три месяца назад в Одесском порту на танкере иностранной судоходной компании произошла авария, в результате в море вылилось 50 тонн нефти. Нефтяное пятно накрыло акваторию порта. Нефть собрали, убытки определили и выставили счет: без малого двадцать миллионов долларов. Это по расчетам экологической инспекции. Виновная в разливе нефти компания решила оспорить сумму в суде. Дабы танкер не простаивал в течение судебного разбирательства, иностранцы внесли в эксимбанк залог в восемь миллионов долларов — во столько оценивалось судно. После чего оно благополучно покинуло украинские территориальные воды. На суде интересы украинской стороны представляла прокуратура, интересы ответчика — украинская адвокатская компания “Руно”. Адвокаты пытались оспорить размер штрафа, но суд их доводы не принял во внимание — все было предельно ясно. Суд постановил взыскать с иностранцев причитающиеся миллионы. Ответчик бросился обжаловать решение в вышестоящем — областном суде. А в это время...

Здесь Марков провел для Ивана экономический ликбез. Расчеты ущерба проводились в соответствии с действующей методикой. два года назад методика была изменена в соответствии с постановлением правительства и зарегистрирована Министерством юстиции. Сами изменения вносились в соответствии с международной конвенцией о защите Черного моря, после того как к ней присоединилась Украина. То есть все чинно-законно. По обновленной методике неоднократно просчитывались и уплачивались штрафы. Никто не пытался оспорить совершенно законных решений, пока не случилась эта авария стои­мостью двадцать миллионов.

В то время как Одесский областной суд собирался рассмотреть апелляцию иностранных мореплавателей, в Киеве начали происходить удивительные события. Генеральная прокуратура вдруг озаботилась законностью изменений, внесенных в методику, и признала их неправомерными. Вслед за этим прокуратура, демонстрируя чу­деса оперативности, предписывает Минэкобезопасности отменить эти изменения. Министерство отказывается: изменения зарегистрированы Минюстом, а значит законны. Прокуратура в спешном порядке по­дает иск в суд о признании изменений недействительными. И Центральный ра­йонный суд Киева этот иск удовлетворяет. Дополнения к методике мгновенно снимают с государственной регистрации в Министерстве юстиции. А следом за этим проходит второй суд в областном суде. На основании того, что “дополнения” уже не действительны, проводится пересчет ущерба и выходит, что пароходная компания должна выплатить Украине не двадцать, а два миллиона долларов.

* * *

Откровенно говоря, Ивану было жаль этого болезненно честного министра, который надеялся, что газетная статья что-то изменит. На что надеялся Марков, давая Ивану информацию и документы? по глубокому убеждению Степанова, если какого украинского чиновника и снимали после публикаций в прессе, то публикация эта была заранее подготовлена “под снятие”. В Украине чиновников карают не за совершенные злодеяния, а пропорционально вине перед хозяином, их назначавшим.

Но министр Марков еще верил в силу прессы, это была его послед­няя надежда, и он цеплялся за нее изо всех сил. Вот такие заблуждения и делали Степанова обладателем любопытной информации. Журналист знал, что ничего хорошего эта статья лично министру не сулит, но не стал того отговаривать — он предвкушал скандальную статью.

Три газеты, которым Степанов предлагал статью “Прокуратура рубит концы”, последовательно отказались ее публиковать. Успешным оказался четвертый заход. Статья вышла в солидном журнале. А через несколько дней в Минэкологии началась тотальная прокурорская проверка. Все якобы законно, проверка плановая, хотя ни в каких планах ее обнаружить не удалось. Потом у Маркова начались едва ли не ежедневные неприятности. На заседаниях правительства его ведомство поминали злым словом. Марков понял, что после статьи он вдруг выпал из команды, проявил независимость. А в Украине слово независимость любят употреблять исключительно со словом государство — на отдельных личностей она не распространяется. А высший руководящий состав за ее проявления жестко карают. Маркова сняли через полтора месяца после публикации — “за выявленные недостатки в работе”.

В статье Иван изобразил лишь макушку айсберга — действия госструктур по защите многомиллионных интересов иностранной компании. Но как все это удалось провернуть — этого Степанову выяснить не удалось, но вопрос этот его продолжал мучить даже после выхода статьи. Прокуратура и Минюст отмалчивались, мол к суду не имеем никакого отношения. Но в папочке с тесемочками у Степанова лежал ответ в адрес одного из комитетов Верховной Рады, из которого следовало: поводом для проверки Методики и снятия ее с регистрации в Минюсте стало обращение граждан. Кто же эти граждане? Оказы­вается — представители адвокатской компании “Руно”. Тут впору криво ухмыльнутся: если бы так реагировали на все обращения граждан... Было абсолютно ясно: обращение необходимо было как формальный повод для пересмотра дополнений к методикам, а в дальнейшем — отмене решения о выплате 20 миллионов штрафа. По сложившейся практике 10 % от выигранной суммы адвокаты получают в качестве гонорара. Почти два миллиона долларов гонорара — хороший показатель адвокатской работы. Но гонораром следовало делиться. По прикидкам Степанова, в задействованных государственных структурах “Руно” оставило около миллиона долларов. Но чтобы провернуть такую операцию, “Руно” должно было иметь очень мощные завязки в прокуратуре и Минюсте.

Иван попытался выяснить, что из себя представляет “Руно”, весьма известное в юридических кругах. Компания хоть и солидная, но, очевидно, не жирующая. По крайней мере, через начальника рек­ламной службы родной газеты Иван выяснил, что в списке даже потенциальных рекламодателей подобная фирма не значится. То есть, люди не тратят денег на рекламу. Через знакомых УБОПовцев Ивану удалось завладеть информацией из “Скорпиона”. Оказалось, что с первых дней своего существования компания “стоит под Компотом”. Степанов был озадачен: при всей солидности последнего, уровень его связей был явно недостаточен для решения проблем судоходной компании. Но кто-то же эти проблемы решил! В поисках ответа Иван тыкался повсюду как слепой котенок.

Степанов отправился к своему старому знакомому — убеленному сединами и наделенному регалиями правоведу, с которым он подготовил не одно интервью и от которого получил немало дельных консультаций. Профессор был в годах, руководил кафедрой, считался светилом в своей теме и знал всю юридическую тусовку Украины, а также сложные подводные течения, имевшие место в этой среде. Профессор уже получил в этой жизни все что мог и не стремился к большему, поэтому всегда был откровенен.

Светило было заметно глуховато и не по годам темпераментно. Всякий раз, начиная разговор, ученый постепенно заводил себя и переходил едва не на крик.

— Вынужден вас разочаровать, господин искатель истины. Люди, практикующие в адвокатской конторе “Руно”, крепкие юристы, но как руководители, менеджеры — ни к черту не годятся. Ими помыкали всю их сознательную жизнь в науке и на практической работе. А сейчас, если вы обратите внимание, они давно уже переступили за грань молодости.

М-м-да. У нас хорошая юридическая школа. Достаточно грамотных и... голодных юристов, которые не умеют себя продать достойно. Поэтому в “Руно” набраны люди с высоким профессиональным уровнем и абсолютно атрофированным чувством самостоятельности. Нет, ваше предположение не имеет под собой почвы, следственной перспективы, так сказать: никто в этой конторе не способен обстряпать в одиночку отмену бесспорно законного нормативного акта.

— Ну не Компот же их в кабинеты министра юстиции и генерального прокурора заводил?

— Рассмешили. Не по вашей ли инициативе в стране укрепилось такое представление о способностях лидеров ОПГ: они-де страшные-кровожадные-всемогущие. А народ взял да поверил — после этого дело у бандитов и заладилось.

— Не по моей инициативе, но признаюсь, при моем участии. Как говорится, лил воду на мельницу организованной преступности без злого умысла: есть надежда на снисходительность суда по моему делу?

— Вне всякого сомнения, — без улыбки прокомментировал профессор. Кажется, он что-то обдумывал, а может, и просто по стариковски прикорнул. У Ивана появилась пауза, чтобы осмотреться в старомодном профессорском жилище. Изучив обстановку комнаты джентльмена преклонных лет, Иван пришел к выводу, что профессору нет смысла закрывать квартиру на замок. Вот он, образец профессуры совет­ского образца: вся жизнь отдана науке. А плата за это — единственное удовольствие все от той же работы на благо державы. Иван вздрогнул от резкого голоса хозяина.

— Так вот, выбросьте эти глупости из головы. Да, организованные преступные группы нынче далеко не те, что пару лет назад, но не стоит трепетать от их всемогущества. Ключевые фигуры преступных формирований до сих пор на воле не потому, что они всесильны, а потому, что еще нужны, их используют и по этой причине позволяют существовать. Едва возникнет необходимость ликвидировать какую-либо группировку, уверяю вас — это сделают стремительно и победоносно. После чего организованная преступность перестанет совать свой нос всюду — от СП до рынков, а займет полагающееся ей место: наркотики, проституция, кражи, вымогательства. И это непременно произойдет, как произошло во всем цивилизованном мире... Если, конечно, Украина когда-то будет иметь отношение к этой части мира.

Компот, якобы контролирующий “Руно”, очевидно, только ширма. Но кто тут кукловод — ответить затрудняюсь, а гадать, как вы, журналисты, любите делать, — неблагодарное занятие. Попробуйте полюбопытствовать где-то еще. Об одном предупреждаю: это серьезная история, и прежде чем начинать в ней копаться, вам следует крепко подумать. Вы и так уже привлекли к себе достаточно внимания этой статьей о процессе вокруг пароходной компании с упоминанием “Руна”.

— Михаил Яковлевич, что вы можете сказать о деятельности компании в целом?

— Уверяю вас, они работают чрезвычайно успешно. Процент выигранных дел весьма — я бы сказал подозрительно — высок. Об этом известно, поэтому “Руно” не нуждается в рекламе. Контора ориентируется на очень солидного клиента. Многие, кто намеревался обратиться к их услугам, отказывались — дорого. Гонорары очень высокие, но, насколько мне известно, сами адвокаты не шикуют. Кто хозяин и куда идут деньги — эти вопросы не ко мне.

Все дальнейшие попытки узнать конкретное имя того, кто управляет “Руном” и кто “решает вопросы” с чиновниками, завершились ничем. Новые дела закрутили Степанова, и он начал забывать об этой истории. И вдруг… имя адвокатской конторы вновь всплыло перед Степановым. Да не одно, а в любопытной комбинации.

Стоя у окна, Иван наблюдал, как во дворе разворачивалось снежное побоище двух армий ополченцев младшего школьного возраста. Телевизор в комнате бормотал нечто бессвязное. Внезапно слух отреагировал на голос ведущего. Память сохранила лишь обрывок фразы: “... а также адвокатская контора “Руно”. Остаток текста Иван дослушал с предельным вниманием, мгновенно оказавшись перед телевизором. “От лица организаторов фестиваля спонсоров поблагодарил распорядитель Фонда поддержки культурных инициатив Семен Прокопьевич Осыка”, — сообщил ведущий. Это были все новости. В следующий момент на экране появилась любимая народом предсказательница атмосферных явлений.

Иван выключил телевизор и лихорадочно попытался поймать собственную мысль. Впрочем, мысли в привычном понятии не было. Степанов в принципе не был уверен в существовании мыслительного процесса как такового. Вот только что Иван целеустрем­ленно смотрел в окно, и ему было абсолютно безразлично все то, о чем вещал теле­ведущий. Но ведь что-то отреагировало в нем на некий сигнал из говорящего ящика. И ведь не было у Ивана мысли — прислушиваться к тому, что повествует диктор. Да у него вообще никаких мыслей не было, по крайней мере в тот момент — это уж точно. Но что же тогда случилось?

— Да черт с ним! — над подобными загадками Иван ломал голову не первый раз, но так и не нашел вразумительного ответа на вопрос, есть ли у него мысли и существует ли в принципе такое явление, как Иван Степанов.

Итак, что мы имеем? Имеем фразу, из которой следует, что небезызвестное ему “Руно” выступило спонсором некоего мероприятия. За что его — “Руно” вкупе с прочими спонсорами поблагодарил меценатствующий политик Осыка. Ивану понадобилось переваривать несколько часов в мозгу эту информацию, прежде чем он родил любопытное умозаключение. А ведь ту же самую работу его подсознание проделало за доли секунды, не напрягаясь. В беспорядочном потоке информации, несущейся по телеэфиру, оно выловило нужное сочетание фактов, некую любопытную логическую связь. Ну конечно: раз “Руно”, которое никогда не тратилось на рекламу и меценатство, вдруг раскошелилось на поддержку какого-то фестиваля, значит, тому должна быть весомая причина. И случайно ли в этом контексте фигурирует одиозная фигура комсомольца?

Иван не стал ждать следующего утра. Он тут же позвонил выпускающему редактору новостной программы, где появился сюжет о фестивале.

— Танюша, привет. Не спишь?

— Какие люди, Иван Степанов нам позвонили! О чем ты говоришь, какой сон — пять минут как домой вползла. Ты же знаешь: телевидение — кладбище журналистов. И не потому, что у нас не текст главное, а “картинка”. А потому что мы там живем и помрем, наверное, в аппаратной. По крайней мере, если бы ты позвонил еще на год позже, я бы тебе уже смогла сообщить, что загубила свою молодость в студии. Да ладно, как ты? То в газете тебя читаю, то в журнале. Поговаривают, на “Гондурас” работаешь — мне-то слушать некогда. Ты что, Иван, вездесущ?

— Не ругайся, я этого не заслужил. Я не вездесущ, а элементарно свободен. Есть Степанов — хорошо редактору, нет его — еще лучше: таков наш творческий принцип. А что это ты про загубленную молодость несешь? Прекращай болтать что попало. Категорически нужно встретиться, чтобы я тебе с глазу на глаз все популярно объяснил — какой ты у нас бесценный вечно зеленый человек.

— Насчет встречи наедине — стремительно принимается. То есть, ты хочешь сказать, что позвонил, потому что соскучился и хочешь увидеть когда-то твою Татьяну?.. Степанов, я тебя знаю как облупленного. Давай — выкладывай что надо, уотергейт ходячий.

— За обвинения в моей меркантильности в отношениях с симпатичными женщинами ответишь по всей строгости. Кстати, у вас тут в десятичасовых новостях сюжет был о каком-то фестивале — его еще Полищук-фонд организовывал...

— Ну был сюжет, его новенький мальчик-студент готовил.

— Вот и славно. В утреннем повторе его не будет?

— Нет конечно. Велика новость: фестиваль цимбалистов. Он же платный. Проплатили только один показ. Кто бы такое стал бесплатно показывать? А ты что, в народное творчество ударился?

— Танька, как бы мне на текстовку взглянуть?

— Завтра в девять позвони на работу — по факсу сброшу. А еще лучше — зашел бы. Хоть посмотреть на тебя, пощупать.

— Эт-то непременно. Только завтра у меня напряг. Позвоню. И скоро обязательно встретимся.

— Все вы так говорите.

— С нежностью тебя целую в межбровное пространство.

Иван положил трубку и резко выдохнул.

На следующее утро Степанов едва не силой поторапливал-вытягивал из факса страничку текста. Итак, в ДК “Славутич” прошел фестиваль цимбалистов. Полищук-фонд организовал мероприятие, поскольку “придает большое значение сохранению и укреплению национальных традиций, развитию народного творчества, без чего нельзя представить соборную процветающую Украину”. В числе организаций-спонсоров, озабоченных поддержанием национальной культуры, оказался пяток фирм. Среди них — “Руно”. Под мероприятие арендовали весьма дешевенький зал, фестиваль особо не гремел, в тексте сюжета не упоминалось о раздаче призов-подарков. Из всего следовало, что мероприятие организовывали “малой кровью”. Причем, раз были спонсоры, значит они и тратили деньги. И все же: на кой ляд сдались “Руну” эти цимбалы?!

Порывшись в “Желтых страницах”, Иван отыскал координаты “Руна”. Оказалось, адвокаты окопались в респектабельной гости­нице в самом центре города. Через полчаса Иван, сделав “морду кирпичом”, преодолел пост охраны — дабы не тратить время на объяснения с церберами в ливреях. Не ровен час, тем взбредет в голову потребовать удостоверение и перезвонить в адвокатский офис, дабы удостовериться, что там с нетерпением ожидают корреспондента “Радио Гондурас”. Это Ивана совершенно не устраивало. Поскольку на ближайшие полчаса он перевоплотился в своего эфемерного коллегу из “Юридического вестника”. Иван вальяжно плыл в направлении лифта, боковым зрением обнаружив солидную табличку: “Адвокатская контора “Руно”. 2-й этаж, к. 2017–2020”

Нет, не место красит человека. Иван понял это, как только увидел секретаршу из приемной “Руна”. Девица была выше всяких похвал. И хотя он мог наблюдать эту красоту только выше пояса, Степанов мог дать голову на отсечение, что под столом скрываются длинные, стройные, сексуальные ноги. Иван едва не поперхнулся.

— Здравствуйте, я из “Юридического вестника”, мне редактор поручил подготовить информацию о вашей спонсорской деятель­ности.

— Это вы по поводу фестиваля... — очевидно, под прической девицы проходил бурный мыслительный процесс.

— Именно, цимбалистов! — Иван спас ее от мыслительных потуг.

Секретарша оценивающе, как на лошадь, посмотрела на Ивана и молвила:

— Минутку.

Она не спеша убрала в стол маникюрное оборудование и, растопырив длинные пальцы с только что накрашенными ногтями, уплыла в соседнюю комнату. Ее не было минуту — не больше, но Иван уже успел соскучиться.

Секретарша чинно молвила: “Наш президент, Михаил Федорович, вас ждет”. При этом Ивану почудилось, что в ее голосе звучали фривольные нотки. Она снова оценила ивана взглядом — на этот раз с головы до башмаков “а ля US Army”.

Если верить словам секретарши и табличке на двери, Михаил Федорович Вернидубов являлся руководителем этого элитарного адвокатского заведения. Вернидубов оказался тщедушным человеком, на носу которого угнездились очки в старомодной оправе. Не первой свежести костюм покроя фабрики имени Горького и всклокоченные остатки волос отказывались гармонировать с обстановкой кабинета: мягкие кожаные кресла, дорогая офисная мебель, замысловатая картина “из современных” в дорогой раме. Хозяин кабинета, добродушно улыбаясь, встал из-за стола и протянул руку.

— Приятно видеть представителя уважаемого издания. Регулярно читаем. Жаль, что не печатаете нормативные акты — это сегодня очень важно. Неоднократно говорил об этом вашему редактору Сиволапу. Но он не внимает. Как ваша фамилия, позвольте узнать?

Иван на секунду замешкался.

— Степан Павлович Гагарин.

— Не припоминаю.

— А я недавно в газете. Освободилось место в отделе информации, вот меня и взяли.

— А кем Степану Павловичу приходится его однофамилец Юрий Алексеевич?

— Школьным кумиром. Я, знаете, из других Гагариных — из княжеских.

— Ну что ж, похвально. Так вы, как я понял, собираетесь писать о нашем участии в этом фестивале, м-м-м...

— Цимбалистов.

— Вот именно.

— Все верно, нужно подготовить информацию строк на пятьдесят. Мол, состоялось культурное мероприятие, а наши юридические силы по мере возможностей поддержали благое дело. Попутно вашу организацию прорекламируем. Лишним не будет. Кстати, а почему вы решили выступить спонсорами — в рекламных целях или это душевный порыв такой? Насколько я знаю, вы рекламу до сих пор не давали. По крайней мере, в нашей газете.

— Э-э, знаете ли, мы предоставляем квалифицированные и отнюдь не дешевые услуги. Ориентируемся, так сказать, не на массового потребителя. Клиенты нас сами находят.

— Зачем же тогда занялись спонсорской деятельностью? Кстати, если это не коммерческая тайна, а велик ли ваш финансовый взнос на проведение фестиваля?

Вернидубов откинулся на спинку кресла, снял очки и начал неторопливо протирать толстые линзы, как заметил Иван, не совсем свежим платком. Очевидно, руководитель конторы подыскивал приемлемый ответ. Степанову почему-то показалось, что эта тема была “неудобной” для его собеседника. Тот отвечал общо, во всей его фигуре чувствовалась неуверенность. Похоже, этот солидный дядя за всю жизнь так и не научился лгать.

— Да, это была значительная сумма — что-то около пятидесяти тысяч гривен. Знаете, нас попросили и мы не смогли отказать.

— Кто конкретно вас попросил?

— Ну уж не мастера цимбального искусства, или как там правильно сказать... К нам обратился Семен Прокопьевич Осыка.

— Вы с ним близко знакомы? Наверное, между вашими организациями существуют какие-то деловые отношения?

— Да, порой Семен Прокопьевич присылает к нам клиентов. И мы ему за это очень благодарны.

Было очевидно, что Вернидубову этот разговор в тягость.

— Знаете, Степан э-э... Павлович, я не считаю, что все это будет волновать читателей вашей газеты. Да и сумму спонсорского взноса указывать в прессе — это, пожалуй, не совсем этично. Я мог бы дать вам подборку материалов и общую информацию о “Руне”. Думаю, там вы отыщите что-то для своих пятидесяти строк...

— Да, пожалуй, так будет проще. Спасибо вам, очень помогли. Читайте заметку в следующем номере. Всего хорошего.

Покинув кабинет Вернидубова, Иван бросил взгляд на “длинноногую”. Та, в свою очередь, оторвала меланхолический взгляд от окна и перевела его на журналиста.

— Девушка, я заметил, что значительную часть рабочего времени вы посвящаете косметическим операциям, — ответил Иван на ее взгляд словом. — Поверьте мнению специалиста — это совершенно лишнее. Красоту, ее ведь не следует скрывать косметической маскировкой. Вы хороши без всех этих премудростей.

Витиеватый треп нашел должный отклик в душе девушки.

— А вы, наверное, специалист очень широкого профиля: журна­листом работаете, да еще советы по косметологии даете...

— Знаете ли, журналистика для меня скорее хобби. А вообще-то я крупный эксперт в области визажа. Регулярно консультирую в этой сфере.

— Любопытно. И как же это выглядит: консультации групповые или индивидуальные?

— Как человек, относящийся к делу с душой, предпочитаю индивидуальную работу.

— О, наверное уроки такого профессионала стоят недешево?

— пожалуй, но у меня гибкая ценовая политика. К тому же первое занятие пробное, проводится бесплатно. Рискнете?

— М-м-м, пожалуй. Почему бы и не рискнуть — бесплатно.

— В таком случае, когда приступаем?

— Завтра, в шесть.