Из истории попы

 Это, безусловно, так, ведь ягодицы, выразительные и одновременно двусмысленные по своей природе, располагают к неизведанным наслаждениям. Век, отбросив стеснение, отдался, по меткому замечанию Брантома, созерцанию мяса. Сверкающая белизна плоти наводила на мысль о рае.

Живописцы задирали юбки и раздвигали ноги своих героинь, чтобы зритель мог вволю насмотреться на заветные местечки их тел, а юные девушки охотно и со всем возможным изяществом демонстрировали самые лакомые кусочки своего естества. Буше и Фрагонар без устали писали нимф с телами цвета взбитых сливок и обворожительных наяд, плещущихся в волнах, воздевающих руки к небу, дрыгающих ногами и закатывающих в экстазе глаза. По словам Сен-Виктора(1) (I860), на полотнах «Галатея» и «Купальщицы» «плоть сверкает, как влажные цветы». Но юные морские девы были существами мифологическими, ненастоящими. Следовало вдохнуть в эти ляжки и ягодицы живую жизнь, найти для них подходящее лицо, изобразить их в тиши и уединении будуара, в сонной истоме. Так мисс О'Мёрфи превратилась в лесную нимфу.

К середине XVIII века женщина действительно начала меняться возможно, не сама женщина, но ее идеал. В «Суде Париса» Ватто женщина все еще цилиндрична, как дорическая колонна, но это образ из прошлого, в моду входят малышки. Округлое юное тело, косы, стянутые голубой лентой, нежно-белая кожа, мягкая прелестная попка такой предстала перед зрителями мисс О'Мёрфи на картине Буше «Отдыхающая девушка» (1752). Казанова пишет в своих «Воспоминаниях» (XXXII), что в 1751 году в Париже Патю представил его двум сестрам-фламандкам, младшей из которых «малышке Морфи» было всего 13 лет. Не желая выкладывать шестьсот франков за ее девственность, он в течение двух месяцев все-таки потратил половину этой суммы за двадцать пять ночей с ней и уплатил шесть луидоров «одному немецкому художнику» (возможно, Ф. Кислингу) за ее портрет. Была ли это та же девушка? Маловероятно. Д'Аржансон  утверждал, что малышка О'Мёрфи была дочерью каких-то мошенников-ирландцев. Как бы то ни было, сия юная куртизанка позировала всегда в одной и той же позе: совершенно обнаженная, она лежала животом вниз на плотных подушках, выгодно подчеркивавших ее упругую плоть, с накрашенными губами и раздвинутыми бедрами, готовая к любовным утехам.

Буше, первый живописец короля и протеже маркизы де Помпадур, смаковал нежные прелести, поместив в центр полотна юную попку на фоне разбросанных подушек и мягких, струящихся тканей, подчеркнувших ее простодушное бесстыдство и чувственность. Сама мисс О'Мёрфи позволяла разглядывать себя безо всякого стыда и смущения. Непримиримый враг художника Дидро негодовал. «Этот господин Буше, писал он в 1765 году, если и берется за кисть, то лишь затем, чтобы показать мне соски и ягодицы. Я не прочь взглянуть на них, но не желаю, чтобы мне их навязывали».

Людовик XV, загоревшись, решил уложить соблазнительное дитя в свою постель. Казанова рассказывает, как «малышка Морфи» попала благодаря портрету в Версаль. Немецкий художник преподнес свое творение господину де Сен-Кентену, тот немедленно продемонстрировал его христианнейшему королю, большому знатоку по этой части, и его величество пожелал сию же секунду «убедиться собственными глазами, точно ли мастер скопировал оригинал и был ли оригинал так же хорош, как копия, ибо внук Людовика Святого точно знал, на что его употребить». Сестер тотчас привезли и поместили в одном из парковых павильонов. Полчаса спустя появился король, спросил у младшей Морфи, ее ли это портрет, вытащил из кармана миниатюру, вгляделся в малышку и воскликнул: «Никогда не видел подобного сходства!» Потом он опустился в кресло, усадил девочку к себе на колени, приласкал и, «убедившись своей королевской рукой, что плод никем еще не был сорван, поцеловал ее».

Дело в том, что монарх, как свидетельствует д'Аржансон(2), предпочитал девственниц, ибо боялся венерических болезней, а потому не терпел, чтобы в этом деле кто-то опередил его. Итак, Людовик XV поселил девочку в покоях в Оленьем парке. Через год она родила сына, «канувшего, подобно всем остальным бастардам, в неизвестность», а три года спустя ее постигла опала из-за нелестного замечания в адрес госпожи де Помпадур.

Увлечение альковными шалостями и неугомонной юной плотью было в те времена столь сильным, что Фрагонар, верный ученик Буше, принялся с блеском обнажать на своих картинах прелестные маленькие попки. «Что спасает эти небольшие, но такие живые изображения обнаженной натуры, эти верлибры Фрагонара? гадали братья Гонкуры. Какое очарование вкладывает он в своих героинь, оправдывая их? Тут возможно единственное объяснение: он все делает наполовину. Его легкая манера письма заставляет забыть о непристойности позы...».

Что бы там ни думали Гонкуры, попки юных дев, дремлющих с мечтательной улыбкой на устах, пылают. На картинах Фрагонара, в том числе на полотне под названием «Амур, снимающий сорочку с красавицы» (1765), есть одна любопытная деталь: ягодицы у его героинь такие же румяные, как щеки. Откуда эта разгоряченность? Что вызвало ее застенчивость или озорство? Может быть, это просто тень? Да нет же, кровь. Неужели их высекли? Мы не знаем, что неожиданно воспламенило плоть купание или какая-то другая процедура. Эти нежные кроваво-красные дольки повергали зрителя в смятение, а порой и в изумление, наводя на мысль о том, что попки Фрагонара разрумянивались, стоило им избавиться от сорочки. Все совсем не так. Художник писал красным некоторые части тела лишь для того, чтобы они казались живыми, а не зеленоватыми, как на полотнах Рубенса. Кожа должна была выглядеть покрасневшей, раздраженной, а для этого следовало разогнать кровь. Иначе говоря, излишне целомудренные попки иногда приходится подогреть.

Примечания:

(1) Поль де Сен-Виктор (1827-1881)французский писатель, театральный критик, автор сборника статей «Люди и боги».

(2) Репе Луи д'Аржансон  (1694-1757) французский мемуарист, министр иностранных дел при Людовике XV.

Фрагмент из книги «Краткая история попы» Жана-Люка Эннига (Изд-во «Колибри», М: 2005)