Гельмут Ньютон, человек с непристойной фантазией

Все это не важно. И те, и другие Ньютона знают. Он уже история.  Папаша Ньютон зачал то, что сегодня называют традиционным глянцевым гламуром. Ньютон - корень. От Vogue до Playboy, от Уорхола до Рифеншталь, от политиков до доберман-пинчеров - эксперименты Ньютона определяли стили, вычленяли характеры и из новаторского искусства перевоплощались в общепринятую норму. За это он, собственно, и порицаем когортой подвальных снобов.

Лите Хардинг удалось побеседовать с Ньютоном за ланчем в легендарном ресторане «Kronenhalle» в Цюрихе в 2001 году.

Какой ваш любимый журнал?

Мне очень нравился порно-журнал «Бандажные Домохозяйки», который когда-то продавался в Лос-Анджелесе. Не знаю, существует ли он по сей день, но там было отличное содержание.

Снимали для них?

К сожалению, нет

Зато снимали для «Playboy».

Да-да. Но сейчас я убежден, что моя работа слишком причудливая для «Playboy». В «Playboy» работают хорошие, щедрые и понимающие люди. У меня всегда с ними были теплые отношения, но однажды их представитель из Чикаго написал мне: «Гельмут, вы так давно ничего для нас не снимали? Не хотите возобновить сотрудничество? Только нам нужно что-то менее причудливое, чем ваши работы для французского «Vogue».

Вы когда-то писали, что в 70-х американский «Vogue» был весьма смелым.

Да, Алекс Либерман был молодчиной

Ну, он обязан был быть таким

Опасным. Мы все его боялись.

Почему? У него и вправду были замашки диктатора?

Худшее случалось тогда, когда он вызывал тебя к себе в офис и начинал со слов «Дорогой друг». После этих слов ты оказывался в реке с дерьмом без весла да лодки поблизости. Алекс Либерман был молодчиной!

Он всегда издавал то, что вы ему приносили?

О, нет! Он тщательно пересматривал все фото, и когда заказ был на десять карточек, брал зачастую всего пару штук. Я спрашивал его: «В чем дело, Алекс?». «Гельмут, - говорил он спокойно, - вы должны оставаться гибким и все понимать».

Кто первым издал ваши работы?

Все началось в 50-х с австралийского «Vogue». Часть этих работ вошли в книгу «Pages from the Glossies», где прослеживается история моих фотографий от Австралии до 90-х.

 

Действительно интересно наблюдать за вашим развитием от начала и до конца ваши работы одинаково сильны. Сотрудничаете ли вы с новыми журналами?

Мне постоянно предлагают сотрудничество новомодные издания вроде «Purple» или «Dazed & Confused», но я убежден, что их страницы должны быть заполнены молодыми людьми, а не почетными старикашками вроде меня.

А кто же вам нравится из молодняка?

Терри Ричардсон! Раньше я полагал его фотографии простым эпатажем ради эпатажа и считал все это жуткой скукотищей, но теперь я понял, что у него есть собственный проникновенный почерк.  

Я не могу избавиться от чувства, что все ваши работы объединены одной историей.

Алекс Либерман сказал однажды: «Фотографии Ньютона имеют историю, у которой нет начала, середины и конца». Вы не знаете, как все это существует вместе, но определенно здесь есть история.

Большинство женщин на ваших фотографиях в буквальном смысле полыхают силой духа, в то время, как большинство современных fashion-фотографов используют в основном «сладеньких одиноких овечек».

Я не люблю работать со знаменитыми моделями. Да них фотография стала рутиной, и никакой искренности и естественности от них не добьешься.

Что вы ищете в человеке, когда выбираете девочку для съемки?

Мои вкусы постоянно меняются. Когда я приехал в середине 50-х в Париж большинство моделей были милыми маленькими француженками. Сейчас француженки похожи на американок. Это исходит из их образа жизни еды, спорта, одежды, предпочтений и вкусов. Мир быстро американизируется. Все становится одинаковым сплошные тапочки и джинсы.

Да, и, пожалуй, это не скоро изменится.

В начале 60-х было время, когда у женщин не было талии. Помните эти платья-рубашки и одежду «колоколом»? До этого женщины в Австралии могли использовать собачий ошейник в качестве пояса. Потом пришла Твигги. Вы же знаете, кто такая Твигги?

Да, оригинальная бродяга.

Затем шведские, немецкие и американские девочки вышли на арену 80-х. Все они напоминали водителей грузовиков. Вот такие девочки мне нравятся. Это был восход таких моделей как Синди Кроуфорд. Синди невероятная, высокопрофессиональная модель. В 90-х все изменилось, и в моду вошли эти худощавые голодающие наркоманки.

Многие фотографы 90-х являются вашими последователями, чуть ли не копируя ваш стиль все эти номера, автомобили, собаки.

Я тронут тем, что могу влиять на молодых. В свое время на меня влияли Брассэ и Эрик Саломон. Убежден, что Брассэ можно найти в моих ранних фотографиях, и это хорошие работы. Но что меня бесит, так это когда наследованием занимаются зрелые знаменитые фотографы. Не хочу тыкать пальцем, но обратите внимание на рекламу дома Versace. Помните фото женщины с подвязками?

Вы намекаете на Стивена Мейсела?

Стив отличный фотограф. Но это тупой способ работы. Стоит заметить, я не отрицаю, что молодым людям нужно с чего-то начинать. Я рос в эпоху Баухауса и фотографов вроде Махоли-Нэйси, Картеш или Брассэ. 

Все они любили абстрактные тени и острые углы. 

Все они фотографировали со своих балконов. Я и сам по сей день так делаю. Когда ты фотографируешь с балкона у тебя только два выхода снимать то, что внизу, или снимать то, что вверху. После Родченко все стали фотографировать трубы дымоходов по диагонали.

Вы ребенок европейского модернизма.

Да. На первом фото, которое я сделал, был фонтан в Берлине. Мне было двенадцать лет. И что же я сделал? Я снял фонтан диагонально, наискось. А все потому, что насмотрелся этих модернистских картин.

20-е и 30-е гг. были очень интересным периодом в фотографии. Особенно в Германии.

Да, много всяческих интересностей случалось. Например, выставка «Кино и Фотография» в Штутгарте. Также нельзя не упомянуть американку Маргарет Бурк-Уайт она была фантастической красавицей. Уверен, она была горячей женщиной. Я читал, что во время войны она спала со всеми американскими генералами, чтобы получить доступ к местам, которые захочет снять. Правда, Маргарет была плохим техником. Все свои фото печатала не она, а её знакомый старик.

А вы когда-нибудь печатали сами фотографии?

Я делал это, когда был молодым и бедным, но у меня это всегда плохо получалось. Когда я встретил свою жену Джун, у нас совсем не было денег, поэтому мне приходилось обрабатывать пленку в увеличителе, а ей заниматься последующими процедурами. Но сейчас у меня свои мастера в Париже, с которыми я работаю годами. Они никогда не делают ретуширования, разве что иногда кадрируют снимки, но в большинстве случаев мои снимки в этом не нуждаются.

Помнится, Джун сфотографировала вас для своего альбома «Alice Springs Portraits».

Она отличный фотограф. У неё дар и хороший, естественный глаз.

Джун постоянно с вами и не редко находится рядом во время вашей работы над очередным проектом. Бывает, что она возражает против чего-то, что вы собираетесь сделать?

Иногда. Женщины чувствительно относятся к плоти. Особенно Джун она очень консервативная.

Я слышал другие мнения.

Вы знаете, женщины также непредсказуемы. Однажды Джун принесла домой две картины Роберта Мапплеторпа, когда о нем ещё никто не знал. Когда я их увидел, то сказал: «Ты что, сошла с ума? Я не собираюсь вешать это на стены моего дома!», но Джун возмутилась: «Ты ничего не понимаешь. Они восхитительные!».

Красота большинства ваших фотографий обязана свету. Вы действительно ощущаете все его нюансы.

Я снимаю 35мм «Canon». В 90% случаев он установлен на автоматическом режиме. Я даже использую встроенную вспышку. Это настоящий походный набор любителя.

Я всегда считала, что вы помогли fashion-фотографии выбраться из студии на улицу.

Вы видели одну из моих последних фотосессий для американского «Vogue»? Они сняли для меня огромную голливудскую студию с дорогущим освещением, но я сказал им, чтобы убрали все эти понты к чертовой матери, и в итоге снимал на свою любительскую 35мм камеру. Я предпочитаю использовать крайне умеренное освещение.

Вы часто говорили, что любите фотографировать поблизости от дома и не уделяете лишнего времени поиску экзотических мест.

Верно. Много лет назад, когда я работал для американского «Vogue», меня привезли в Мауи на Гавайи. Однажды утром я получил сообщение от Алекса Либермана: «Гельмут, поднимите свою задницу и отправляйтесь к местному кратеру. Мне доложили, что вы фотографируете исключительно возле гостиницы. Это не то, что нам нужно! Нам нужно больше Мауи!». Вероятно,  «Vogue» заключил сделку с местными туристическими бюро.

Мне кажется это удивительно, что и цветные, и черно-белые фотографии получаются у вас одинаково хорошо.

Здесь много секретов. Фотография это очень хрупкий, тонкий бизнес, понимаете?

О чем вы думаете, когда снимаете на цветную пленку?

Ни о чем. Более того, я дальтоник.

Правда?

Ну и что с того, что я не вижу разницы между зеленым и синим? Я люблю насыщенные яркие цвета. Мне не нравится этот монохроматический творческий подход к цвету. Когда я отдаю пленки моим печатникам, то говорю им, что фотография должна быть похожа на открытку небо должно быть синим, а трава зеленой.

Ваши женщины такие сильные. Похоже, у вас особое чутье по отношению к женской красоте, сексуальности и духу.

Возможно, я хотел быть девочкой. 

То есть, ваши модели это воплощение вас?

Да нет. Но я убежден, что большинство фотографов и редакторов воплощают себя через своих моделей. Возьмем, к примеру, Анну Вентур. Она очень тонкая и шикарная женщина.  Её окружают только тонкие и шикарные женщины. Только тонкие и шикарные женщины печатаются на страницах её журнала.

Что же касается вас?

Мне всегда нравились ковбои то, как они ходят, говорят, ведут себя. Особенно в кино. Ковбои это воплощение определенности пути. Они шагают гордо, а под их ладонями сверкают револьверы, которые они готовы выхватить в любую секунду. Поэтому мои девочки часто похожи на ковбоев. Их руки должны быть готовы выхватить револьверы. Я не говорю им, что делать. Я только показываю. Поддерживаю их.

Руки так важны?

Да. Они могут и вовсе не задействоваться в постановке, но сами по себе они обязаны выражать силу.

Считаете ли вы, что некогда были не поняты, а ваши работы неправильно интерпретированы? Некоторые полагают вас шовинистом. Как вам кажется почему? Быть может, некоторые люди просто не понимают вашего чувства юмора?

Меня это все не волнует. Когда люди называют меня порнографом и извращенцем это попросту глупо. Я бросил заниматься фэшн-сьемкой спустя два года, потому что сполна этим наелся. Я просто работал для журналов с «девочками», типа «Playboy» и «Oui». Я сделал это, чтобы преодолеть ту стабильность, которую я строил долгие годы, работая для «Vogue». Это правда, что я снял порнофильм. Но я только один раз показал его в музее.

Европейские художественные круги всегда были более благосклонны к вашей работе. Сейчас ситуация изменилась и основной интерес проявляют американцы.

В одном из  крупнейших американских городов есть один очень крутой музей. Я позволю себе обойтись без названий, но догадаться о чем идет речь вам будет не сложно, учитывая, что я часто ошиваюсь в Калифорнии. Много лет назад куратор этого музея захотел сделать выставку моих работ. Я сказал ему, что у него ни за что не получится получить разрешения. Для этого нужно было пройти кучу инстанций, и у каждой получить разрешение на проведение такой выставки. Этот куратор получил почти все разрешения, и внезапно заявляет мне: «Извините, но мы планируем расширяться, нам нужны деньги. Если мы будем выставлять Ньютона, мы не получим денег». Так все и закончилось.

Помню, показ ваших работ был также в Национальной Галерее Берлина.

Это, конечно, очень приятно висеть на стене музея. Но Я стал фотографом, потому что не знал, чем ещё я мог бы заняться. И я всегда был фотографом-наемником. Я никогда не надеялся получать деньги от музеев. Мне платят не музеи, а люди, которые создают одежду, мотоциклы и бутики. 

2001.
Перевод с английского

беседовала Лита ХАРДИНГ

Сайт "Проза"