ФЮРЕР ВИДЕЛ СЕБЯ ГЕРОЕМ ОПЕРЫ ВАГНЕРА

"Я подумал: "Это - мой смертный приговор", - барон Берндт Фрайтаг фон Лорингхофен произносит эти слова совершенно спокойно. Шестьдесят лет назад, 22 апреля 1945 года, он промолчал, когда последний начальник генерального штаба гитлеровской армии генерал Ганс Кребс сообщил своему адъютанту, что ему приказано перебраться в бункер Гитлера под рейхсканцелярией в Берлине. Майор Фрайтаг должен был следовать за своим шефом, хотя к этому моменту и Кребсу, и ему, да и любому военному было ясно - война проиграна, сопротивление бессмысленно. Советские войска уже вели уличные бои в пригородах столицы Третьего рейха. Оказаться в бункере в эти дни значило обречь себя на гибель.

Ровно шестьдесят лет спустя мы беседуем в кабинете барона на его вилле в престижном районе Мюнхена. За окном поют птицы. Садовник, получивший подробные инструкции лично от хозяина дома, хлопочет в саду. Фрайтаг фон Лорингхофен отметил в феврале свой 91-й день рождения. Барон - сама любезность и шарм - прекрасно говорит по-английски, с удовольствием вставляет фразы на французском. Подробно расспрашивает меня о моих предках (они, как и семейство Лорингхофенов, родом из Прибалтики) и о политике Владимира Путина. На десятом десятке ему все еще интересно жить полной жизнью. Предыдущие девять десятилетий - готовый сюжет приключенческого романа.

В 1914 году, когда в фамильном поместье на эстонском острове Сааремаа родился Берндт Фрайтаг фон Лорингхофен, его отец, выпускник Санкт-Петербургского университета, едва ли мог себе представить, что меньше чем через тридцать лет танк его сына пересечет границу бывшей Российской империи в восточном направлении. Лорингхофены служили этой империи два века. Семья ведет родословную от одного из великих магистров Тевтонского ордена. Она дала России, среди прочих, Беренда-Отто фон Меллера, военно-морского министра при Николае I, и знаменитого живописца Федора фон Меллера, автора росписей Оружейной палаты в Кремле.

"Мы надеялись, что более опытные политики удержат Гитлера под контролем"

Все изменили война и революция. Члены семьи Лорингхофена сражались против эстонских большевиков, пытавшихся установить советскую власть. Попытка не удалась, но правительство независимой Эстонии фактически конфисковало фамильные поместья многих немецких дворян. Правда, им предложили выплатить компенсацию, но крайне небольшую, да и ту разделили на несколько выплат в течение нескольких лет. Семейство решило переехать в Германию, где к тому моменту родственников практически не было.

Жизнь в Берлине была непростой и не очень обеспеченной. Молодому фон Лорингхофену даже не запомнился день назначения Гитлера канцлером - 30 января 1933 года. По его словам, его аристократическая семья ненавидела левых, особенно германских коммунистов, но и нацистов не жаловала. "Ведь нацисты даже не имели большинства в первом кабинете Гитлера. Мы тогда надеялись, что более опытные политики удержат его под контролем". Это оказалось иллюзией. Очень скоро студенту-правоведу объяснили, что ему придется принимать присягу на верность фюреру, иначе о будущей работе можно забыть. "И тогда я решил последовать семейной традиции и пойти в армию. Ведь согласно Веймарской конституции, которая тогда еще действовала, армия была вне политики". Однако очень скоро, после смерти престарелого рейхспрезидента Пауля фон Гинденбурга, Гитлер составил текст новой клятвы на верность - лично ему. Берндт Фрайтаг фон Лорингхофен все же не смог уйти от политики и судьбы.

"Я - военный, и приказ есть приказ"

Боевое крещение барон получил в Польше и Франции. Он называет обе кампании довольно легкими, чего не скажешь о России. "В 3 часа утра 22 июня я прошел на передовые позиции на берегу Буга и стал свидетелем первых залпов по советскому берегу. И я подумал: "Эта война - крупная и, возможно, фатальная ошибка". Понимал ли он, что это война агрессивная? "Да, понимал, но я - военный, и приказ есть приказ".

От лейтенанта - к капитану, звание повышалось по мере продвижения к Дону и Волге. Впереди был Сталинград, где от танкового батальона фон Лорингхофена осталось то ли пять, то ли десять танков. К январю 1943 года паек - кусок хлеба - выдавали один раз в день. Впрочем, по словам барона, боевой дух солдат вермахта оставался высоким - многие верили, что Гитлер не оставит их на произвол судьбы и сотворит чудо. 20 января Фрайтаг получил приказ из штаба отправиться в ставку фельдмаршала Манштейна, чтобы доложить об обстановке: "К тому моменту я весил 52 килограмма. Как был, в замасленном и грязном комбинезоне, вшивый, с многодневной щетиной, я вылетел на одном из последних самолетов в Мелитополь на Азовском море, где был штаб Манштейна. В таком виде и явился к нему на доклад. Но спасти сталинградскую группировку было уже невозможно". Через две недели она перестала существовать.

В 1944 году Фрайтаг фон Лорингхофен закончил курсы штаб-офицеров при военной академии и был прикомандирован к оперативному отделу главного командования вермахта в Восточной Пруссии. К этому моменту он уже понимал, что война проиграна. Понимал это и его двоюродный брат Вессель, тоже служивший в штабе. Он рассказал Берндту о том, что существует заговор против Гитлера, но в подробности вдаваться не стал. 20 июля 1944 года Берндт узнал о взрыве в ставке Гитлера под Растенбургом в Восточной Пруссии на пути в командировку в Берлин. Когда на следующий день стали известны имена заговорщиков, фон Лорингхофен был в шоке: "Я встречался с графом Клаусом фон Штауффенбергом, который подложил бомбу, всего один раз в 1940 году. Тем не менее я запомнил его на всю жизнь. Штауффенберг был человеком, располагающим к себе с первого момента, несомненно очень умным и при этом очаровательным. Его ждала блестящая военная карьера". Чего молодой штаб-офицер не знал, так это того, что его двоюродный брат Вессель был тем человеком, который снабдил Штауффенберга взрывчаткой и детонаторами из запасов германской военной разведки - абвера.

Спустя несколько дней, 24 июля, барона Фрайтага назначили адъютантом генерала Гудериана, начальника генштаба. А еще через два дня Гудериан вызвал его и сказал, что Весселя вызвали в штаб, но его никто не может найти. Барон бросился на поиски и вскоре нашел кузена: он лежал под деревом в лесу, рядом валялся пистолет. "На похороны пришел лишь я и еще один офицер. Остальные друзья брата уклонились под разными предлогами. Пастор затравленно озирался по сторонам и, едва прочитав "Отче наш", торопливо удалился" - Берндт Фрайтаг фон Лорингхофен тогда не знал, что в гестапо на него уже есть досье как на потенциального заговорщика. Спасло барона покровительство генерала Гудериана, который "прикрыл" талантливого и работоспособного адъютанта.

"Гитлер всегда сидел, остальные стояли"

С июля 1944 года майор Фрайтаг почти ежедневно участвовал в так называемых "обсуждениях ситуации", которые происходили в ставке Гитлера. Он вспоминает: "Как правило, начиналось все после полудня. Однако с 1945 года совещания сместились ближе к четырем часам. Длились они минимум два часа, часто по нескольку часов. Гитлер всегда сидел, остальные стояли. Фюрер считал себя великим стратегом и лез в детали. Армейским офицерам, особенно аристократического происхождения, он не доверял и скорее терпел из необходимости. Помню несколько случаев, когда Гитлер тратил часы, обсуждая действия войск на батальонном уровне и лично отдавая распоряжения комбатам. Такая ситуация не могла не сказаться на качестве управления войсками".

Зато памятью Гитлер обладал феноменальной. Как говорит фон Лорингхофен, фюрер не раз ставил в тупик генералов, безошибочно воспроизводя количество произведенных два года назад боеприпасов или цитируя старые распоряжения, о которых все забыли. Совещания проходили сначала в Восточной Пруссии, но по мере наступления Советской Армии ставку перенесли ближе к Берлину. С марта 1945 года они стали проводиться сначала в рейхсканцелярии, а затем в бункере.

"Он поклялся быть в Берлине до конца"

Наступило то самое, незабываемое 22 апреля 1945 года. "Мы с генералом Кребсом прибыли после полудня из главного штаба в Цоссене, под Берлином, в рейхсканцелярию, - вспоминает барон. - Там в присутствии Гитлера началось ежедневное обсуждение военной ситуации. Вскоре он приказал всем, кроме старших офицеров - Кребса, Кейтеля, Йодля, Бургдорфа, а также своего помощника по партии Мартина Бормана, выйти из комнаты. Как потом рассказал мне Кребс, фюрер впервые признал, что ситуация безнадежная. Он поклялся быть в Берлине до конца, а моего начальника генерала Кребса - а стало быть, и меня - попросил остаться в бункере".

В сюрреалистическом мире последнего убежища фюрера Фрайтаг фон Лорингхофен провел, возможно, самую удивительную неделю своей долгой жизни. "Атмосфера была депрессивная, - рассказывает он. - В воздухе носилось предчувствие неминуемого конца. Я только начал обустраиваться в бункере ночью 22 апреля, когда увидел личного врача Гитлера Теодора Морреля в приемной фюрера. Он пришел молить Гитлера отпустить его. Обмякший Моррель напоминал мешок с гнилой картошкой. Следует отдать должное фюреру - он никого не стал задерживать. И Моррель, и многие другие беспрепятственно покинули бункер".

В течение недели главным занятием фон Лорингхофена и другого адъютанта был сбор данных о военной ситуации. Дело доходило до курьезов. "Военный комендант Берлина постоянно докладывал нам о ходе боев с армиями Жукова и Конева, - рассказывает барон. - Однако военная связь все чаще обрывалась. Зато городской телефон каким-то чудом работал исправно, и мы иногда просто звонили по обычному справочнику в частные квартиры и спрашивали: "У вас в районе уже есть русские или еще нет?" Нам никто не отказывал в информации и не удивлялся такому звонку".

Другой обитатель бункера, Хайнц Лоренц, заместитель шефа прессы рейха (была и такая должность) черпал сведения о положении на западном фронте из радиопередач Би-би-си, так как связи с войсками на западе Германии не было вообще.

В последние дни и часы нацистского режима майор Фрайтаг оказался одним из немногих, кто занимался в бункере хоть каким-то делом. Остальные, по его словам, просто ждали конца: "Одной из самых популярных тем для бесед были способы самоубийства: куда стрелять - в висок или в рот? Какой яд действует быстрее? Об этом говорили как о чем-то обыденном".

С каждым днем под землей становилось все тяжелее жить. Раньше курение было под строжайшим запретом - Гитлер этого не переносил. Теперь курили везде. Везде валялся мусор, который никто не убирал. По словам барона, оргий в бункере он не видел, но пили его последние обитатели много: "В подвалах рейхсканцелярии были отменные вина и коньяки для приемов, которые там проводились раньше, и в чем в чем, а в выпивке недостатка не было". Сам фюрер, по его словам, редко покидал свои комнаты в бункере и общался только с очень узким кругом приближенных: "Борман до самого последнего момента оставался, наверное, самым влиятельным из приближенных. Впрочем, он в конце концов стал пить вместе с моим шефом Кребсом и адъютантом фюрера Бургдорфом прямо в приемной Гитлера". Борман считается погибшим при попытке выйти из Берлина 30 апреля. Ганс Кребс и Вильгельм Бургдорф застрелились 1 и 2 мая 1945 года.

Я спросил барона, кто проявил наибольшую стойкость в этих условиях: "Пожалуй, Йозеф Геббельс. Он был самым образованным из нацистов, учился у иезуитов. В конце концов самым преданным Гитлеру оказался он. У Геббельса был свой собственный бункер, и в главном он появлялся нечасто. Его жена Магда с шестью детьми перебралась в фюрербункер в один день со мной. Они сознательно отказались от бегства в Баварию и ушли из жизни вскоре после фюрера. О том, что они перед этим отравили детей, я до сих пор не могу думать без содрогания. Их можно и нужно было эвакуировать".

"Мне показалось, что фюрер позавидовал нам"

В ночь с 28 на 29 апреля Фрайтаг фон Лорингхофен стал свидетелем одного из последних актов подземной драмы - мимо его открытой двери провели на расстрел группенфюрера СС Германа Фегелейна, представителя Гиммлера в ставке Гитлера. Фегелейн был женат на сестре Евы Браун Гретль. Он искал случая сбежать из бункера. Ему это почти удалось - он добрался до своей городской квартиры. Там по приказу Гитлера его нашли и арестовали эсэсовцы. "Фегелейна вели на расстрел четыре человека в форме СС, - вспоминает барон. - С него сорвали ордена и знаки отличия". Недавно еще влиятельного группенфюрера расстреляли на рассвете 29 апреля в саду рейхсканцелярии. В тот же самый день Ева Браун, которая не стала заступаться за зятя, стала фрау Гитлер.

29 апреля стало ясно, что в ближайшие часы советские войска захватят рейхсканцелярию. Майор Фрайтаг и еще два офицера получили от генерала Кребса приказ пробираться из бункера к еще сопротивлявшейся армии генерала Венка для передачи распоряжений фюрера. Все понимали - Кребс просто таким образом спасает жизни подчиненных. Офицеры явились в кабинет Гитлера для получения предписаний. Это была их последняя встреча с фюрером. По словам барона, "Гитлер был совершенно спокоен. Пожал нам руки, вручил предписания, пожелал удачи и просил передать слова поддержки генералу Венку. Он поинтересовался нашим маршрутом и стал советовать, какую лодку лучше взять, чтобы спускаться по реке Хавель. Он предлагал взять большую, с электромотором. Мы-то, наоборот, надеялись на маленькую и бесшумную. На какую-то долю секунды мне показалось, что фюрер позавидовал нам - молодым и имеющим шанс уцелеть. Через 24 часа после нашего ухода он был мертв".

"Он не думал о людях. Но сумасшедшим он не был"

Я спрашиваю, почему Гитлер все же остался в Берлине, несмотря на то, что даже в самые последние дни апреля он мог вылететь из города. Лучшая летчица рейха Ханна Рейч готова была сделать это. Барон Фрайтаг отвечает не задумываясь: "Ну он ведь себя видел героем оперы Вагнера, цикла про кольцо нибелунга - "Сумерки богов" и все такое. Для него этот вопрос даже не стоял". Был ли Гитлер сумасшедшим? "Он был жестоким и эгоцентричным. Это его главные качества. Он не думал о людях. Но сумасшедшим он не был". По словам барона, даже приходя в ярость, фюрер не терял контроля над собой: "В фильмах его часто представляют просто бешеным. Это не так. Как казалось мне, свои эмоции Гитлер часто использовал, и весьма умело, чтобы добиться какой-либо цели".

После 29 апреля майора Фрайтаг фон Лорингхофена ждали три года английского плена (по его словам, обращались там с ним порой довольно жестоко) и работа редактора в издательстве. Жизнь вновь круто поменялась в пятидесятые годы, когда ФРГ стала создавать новую армию - бундесвер. Руководить этим процессом правительство канцлера Конрада Аденауэра назначило генерала Хойзингера, одного из уцелевших участников антигитлеровского заговора июля 1944 года. Хойзингер предложил Берндту Фрайтаг фон Лорингхофену вернуться в строй. Возвращение было успешным: спустя два десятилетия, в 1973 году, он уволился в звании генерал-лейтенанта с должности заместителя генерального инспектора бундесвера. В военной иерархии Федеративной Республики, не имеющей генштаба, это пост номер два.

"У меня до сих пор не помещается в голове, как мы, немцы, могли творить такие зверства"

"Я безмерно благодарен Богу. Он столько раз спасал меня от верной гибели. Он дал мне шанс начать жизнь заново после войны. Он подарил мне замечательных детей и внуков", - воспитанный в протестантской традиции, барон Фрайтаг утверждает, что христианская вера не позволила ему вступить в нацистскую партию и она же заставила его после войны глубоко пережить разоблачение преступлений нацистского режима. "О концлагерях мы узнали только после войны. У меня до сих пор не помещается в голове, как мы, немцы, могли творить такие зверства в отношении евреев", - говорит фон Лорингхофен.

Я спрашиваю, ощущает ли он чувство вины. Барон отвечает, что за собственные поступки ему не стыдно: "Я танкист, мы всегда были в авангарде и долго не задерживались на одном месте. Ни я сам, ни мои солдаты никаких бесчинств не творили. Наоборот, несколько десятков русских военнопленных, которые работали у нас водителями грузовиков и поварами, получали те же паек и обмундирование, что и мы", - говорит барон. Он утверждает, что никогда не сталкивался с так называемыми айнзацгруппами - спецподразделениями СС, зверствовавшими на оккупированной территории.

Так почему же он, побрезговавший вступить в НСДАП и никогда не любивший режим, все же служил фюреру до последнего дня? Было ли это следствием военной присяги, которую офицеры приносили не Германии, а Гитлеру?

"Нет, лично к Гитлеру никакой преданности я никогда не испытывал, - отвечает барон. - Я повторю слова бывшего канцлера Германии, социал-демократа Гельмута Шмидта. Он тоже был боевым офицером. Шмидт сказал: "Я сражался не за Гитлера, а за Германию". После того как Гитлер начал войну, что нам, военным, оставалось делать?"

Известия,

Мюнхен-Москва