ПРИЛОЖЕНИЕ К ФАНДОРИНУ

В XIX в. в Соединенных Штатах Америки вшивые мужчины в вонючих портянках пасли коров и с перепоя

стреляли друг в друга из пистолетов. Через сто лет из этой немытой жизненной прозы американская

культура создала вестерн. В российской культуре можно черпать из куда более богатого арсенала.

Беседа с Григорием Чхартишвили, то есть Борисом Акуниным.


Gazeta Wyborcza: Как поживает тандем Чхартишвили-Акунин?

Григорий Чхартишвили: Чхартишвили в мае праздновал пятидесятилетие и по этому случаю издал 25 книгу.

Это лысый нелюдим, молчаливый и рассеянный. За год он потерял три мобильных телефона, а сколько у

него украли кошельков, когда он погружался в размышления!

Акунин родился 1 мая 1998 г., это человек собранный, разговорчивый и элегантный. Он одевается по моде

конца XIX в.: котелок, усики а-ля Лермонтов, пенсне. О его приспособленности к светскому обществу

свидетельствует даже фамилия, которую просто выговорить. На Чхартишвили торговцы книгами и читатели

ломали себе языки.

Недавно оба господина вместе опубликовали «Кладбищенские истории».

- Это потому, что Чхартишвили позавидовал Акунину из-за его славы. Он хотел напомнить читателям, что

когда-то, будучи редактором ежемесячника «Иностранная литература», он занимался критикой, писал

рецензии. За эссе «Образ японца в российской литературе» он в 1997 г. получил премию ежемесячника

«Знамя». «Истории» появлялись долго, с 1999 г. до 2004 г., но кладбищенская тема не требует спешки.

Откуда у нестарого и везучего литератора такая заинтересованность загробной жизнью?

- А что, есть люди, которые не думают о смерти? Пожалуй, только идиоты.

Это очень интригующая тема, она нас всех касается. Нет более важного философского вопроса, чем to be or

not to be. Возможно, когда мы говорим и пишем о смерти, мы к ней привыкаем. Я сам историк, но меня

интересует также будущее что там, в конце?

И что же там? Какой-то уголок в раю литераторов?

- Только для Акунина. Чхартишвили неверующий.

Первой книгой Чхартишвили была энциклопедия «Писатель и самоубийство». 300 биографий творцов,

посягнувших на собственную жизнь.

- 350 с лишним. Я писал ее о второй половине 90-х гг., она вышла небольшим тиражом и начала продаваться

только после успеха с Фандориным.

Те, кто купил ее с надеждой, что это очередной детектив, пожалуй, разочаровались. Я никогда не был

потенциальным самоубийцей, но как японист я столкнулся с культом смерти в культурах Востока. Из пяти

великих японских писателей четверо ушло из жизни по собственной воле: Юкио Мишима, Рюноскэ Акутагава,

Осаму Дазаи, Ясунари Кавабата. Я также читал сочинения японских учеников, которые, описывая свое

будущее, всегда добавляли, когда и каким образом они умрут. Я не могу себе представить, чтобы российские

дети планировали собственную кончину, россияне живут так, как будто им никогда не придется умереть. Я

начал сравнивать отношение к смерти в разные эпохи, и так родилась эта книга.

Самоубийство по-японски, англо-саксонски, по-русски Там довольно много жертв политики.

Особенно XX в., век тоталитаризмов, собрал богатое жниво. Когда грузинский поэт Галактион Табидзе в 1959 г.

выпрыгнул из окна, говорили, что он предпочел себя убить, чем подписать письмо против Бориса Пастернака.

Продолжалась травля Пастернака за «Доктора Живаго», а Пастернак был переводчиком Табидзе на русский

язык. Возможно, это лишь красивая легенда, но все же это характерное последствие сталинской эпохи.

Ваш мрачный дебют не предвещал продолжения в форме развлекательных литературных произведений.

- Поэтому я спрятался под псевдонимом Акунин. В средневековой Японии человек, изменяя существенно

свою жизнь, принимал также новую фамилию. Это можно было делать неоднократно. Между Акуниным и его

создателем такие же отношения, как между человеком и собакой. Мы очень любим своего четвероногого

друга, но, когда он умрет, мы можем взять себе следующего.

Энциклопедия появилась под влиянием японцев, а детективы?

- Под влиянием энциклопедии. Общение со смертью загоняло меня в депрессию, так что после каждого из

трех томов энциклопедии я в качестве противоядия писал том о приключениях Фандорина. Но еще ранее я

запланировал, что напишу цикл криминально-авантюрных рассказов. Я даже знал, что действие первого из

них будет разворачиваться летом 1876 г. У меня такой дефект мозга, что все у меня начинается с теории, а не

с яблока, которое упало Ньютону на голову. Сначала я должен сделать вывод, что следует лечь под яблоней.

Несколько лет я замечал, что в российской культуре не хватает изысканных развлекательных произведений,

уговаривал знакомых писателей заняться беллетристикой. Они кивали головами, но ничего после этого не

последовало.

Образцовый криминальный роман это?

- «Имя розы» Умберто Эко. Прекрасный сюжет, но еще важнее атмосфера, которую создает автор.

Чем, собственно, отличается писатель от беллетриста?

- Писатель с большой буквы П не думает о читателях, он существует в жанре монолога: есть я и Бог. Хотите

читайте, не хотите не читайте, мне это до лампочки. Беллетрист лучше воспитан. Его стихия - это диалог, он

отгадывает желания читателей и пытается их исполнить. Бальзак, Дюма и даже Булгаков это беллетристика

высшего класса для Акунина, к сожалению, недостижимого. Но не случайно я пытаюсь привить массам дух

и стилистику российской литературной классики. Наш диалог с культурой построен на мифах. В XIX в. в

Соединенных Штатах Америки вшивые мужчины в вонючих портянках пасли коров и с перепоя стреляли друг

в друга из пистолетов. Через сто лет из этой немытой жизненной прозы американская культура создала

привлекательный жанр вестерна с великолепными ковбоями. В российской культуре можно черпать из

куда более богатого арсенала персонажей и событий.

В России сделали мыльные оперы из классики XX в.: «Доктора Живаго» Пастернака, «Детей Арбата»

Рыбакова, даже из «В круге первом» Солженицына.

- Я все же предпочитаю образцы XIX в., которые использовали и Пастернак, и Солженицын. XIX в. важен для

меня также как исторический фон. Именно тогда запутывались те узлы, за которые потянул 1917 г. Если бы

Александр III был поумнее, и вместо Победоносцева слушал умных советников, то, возможно, обошлось бы

без революции.

Как на практике выглядит использование наследия прошлого?

- Например, в серии с монахиней Пелагеей, исходной точкой стал забытый роман Лескова «Соборяне».

Кто с ним знаком, тот понимает, как хитро я использовал сюжет. Образ рассказчика это известный прием

Достоевского. В описании дворика я пародировал драматургию Чехова. Смешивая этот литературный

коктейль, я неплохо развлекался.

Эраста Фандорина Вы тоже вычислили, как столбики в арифметике?

- Он обладает чертами русского интеллигента, английского джентльмена и японского самурая - это архетипы,

которые я более всего ценю. Вначале мне приходилось им немного дирижировать, чтобы он не был

неподвижным, как кукла. Но он стал независимым как это и бывает с героями и начал диктовать

мне условия. Поскольку я веду плановое хозяйство, я заранее решил, что один детектив это неинтересная

задача. Когда я явился к издателю, кроме трех готовых романов: «Азазель», «Турецкий гамбит» и «Левиафан» -

у меня был план остальных частей Фандорина, трех частей с сестрой Пелагеей и план приключений магистра,

внука Фандорина.

Как выглядело явление к издателю?

- Я работал переводчиком, и Игорь Захаров из издательства «Вагриус» дал мне на перевод биографию

Елизаветы II. Я перевел, отдал и спросил, знает ли он издательство, где я мог бы опубликовать детектив.

Чтобы там больше заплатили и меньше обманули. Захаров удивился, но попросил у меня машинопись.

Он как раз открывал собственное издательство. Я получил писательскую лицензию номер 065779.

Правда ли, что Фандорин вначале плохо продавался?

- Отвратительно! В моде были милиционеры и бандиты, проститутки и киллеры, а я писал исторические

вещи с положительным и румяным героем. У издателя не было ни копейки на рекламу, единственное, что он

сделал это разослал сто экземпляров каждой книги рецензентам. Потом оказалось, что большинство их

сразу выкидывало в мусорную корзину. Прежде чем Фандорина заметили, прошло два с половиной года. Мы

ссорились с Захаровым, чья в этом вина. Я хотел с ним распрощаться. И неожиданно на пятом томе все

проснулись. Пошли репортажи по телевидению, статьи в газетах, критики пели пеаны, книги разбирали,

пришлось допечатывать все части.

Были подозрения, что под псевдонимом Акунин скрывается Татьяна Толстая.

- Кого только не подозревали! Евгения Примакова, бывшего премьер-министра и бывшего руководителя КГБ,

а также политика Владимира Жириновского. Оба по образованию ориенталисты, а у Якунина были японские

мотивы. Ирину Хакамаду, потому что по отцу она японка. Спрашивали Виктора Ерофеева, не надел ли он

новую маску. Обо мне никто не догадался. Столько лет я работал в литературном журнале, публиковал

очерки, был на «ты» с критиками и писателями, а меня никто не раскусил.

Все знали амбициозного Чхартишвили, интеллектуала и нелюдима. Московского грузина.

- Очень московского. Когда всю жизнь живешь в таком молохе как Москва, в графе «национальность»

следовало бы писать: «москвич».

Ваши родители тоже были «москалями»?

- Да, хотя отец до конца жизни говорил с грузинским акцентом. Он был офицером, в 1956 г. получил

направление в гарнизон в западной Грузии. Отправился туда с беременной мамой. Я родился в городке

Зестакоми, через месяц отца перебросили в Казахстан. А в 1958 г. он демобилизовался, мы вернулись в

Москву. Больше я в Грузии не был, не знаю ни языка, ни культуры. Я говорю об этом с сожалением,

особенно после преследований, затронувших меня на волне антигрузинской кампании. Налоговые органы

провели проверку моих финансов, на несколько дней инспекторы парализовали работу издательства

Захарова. Они ничего не нашли, но я себя чувствовал отвратительно. Не только потому, что последняя книга

вышла с опозданием. Мне омерзительно то, что по политическим причинам можно было начать этническую

чистку.

Происхождение вашей матери тоже не самое удачное

- Семья мамы это евреи из Беларуси, скорее всего, смешавшиеся с другими национальностями. Мама

преподавала в школе русский язык и литературу. Родители были советскими людьми до мозга кости, они не

передали мне ни грузинских, ни еврейских традиций. Моя образованная и мыслящая мать в 1953 г. рыдала

после смерти Сталина. Отец вступил в партию на фронте в 1941 г. Он был одним из первых, кто ушел из

партийных рядов во время перестройки. Под конец жизни он стал воинствующим демократом. Один раз я его

даже увидел по телевидению во время процесса радикалки Валерии Новодворской камера показала

ветерана с грудью в орденах, который размахивал кулаком. Это был мой отец. Я удивился, потому что он

никогда не носил орденов, даже на 9 мая, и только для защиты Новодворской приколол к груди весь

иконостас.

Дедушка с бабушкой чекисты?

- По маминой линии, потому что родители отца были антисоветским элементом. Я их не застал живыми.

Дедушки чекиста тоже не знал, знаю, что с Первой мировой войны он вернулся председателем солдатского

комитета полка. Потом был начальником революционного трибунала представьте себе, что он должен

был вытворять! Во время гражданской войны как начальник специального отдела дивизии он воевал на

Северном Кавказе. Познакомился с бабушкой, которая в этой же дивизии была начальником специального

отдела батальона - в возрасте 21 года! Помню ее рассказы: как брала заложников, как их расстреливали

у меня мурашки идут по спине, когда я об этом думаю. Но дедушка был троцкистом, и его карьера

завершилась в 20-е гг., после изгнания Троцкого. Он ушел из армии, о нем забыли, благодаря этому он и выжил. Бабушка после гражданской войны закончила Военную авиационную академию. Характер у нее был.

Не дай Боже!

Родители развелись?

- В моем поколении это было почти что правилом. В Советском Союзе обычно и отец, и мать работали.

Женщина была экономически независимой, Имела свои цели. А мужчины часто скатывались в алкоголизм.

Образованная государственная служащая оказывалась женой вечно пьяного грузчика, потому что с хороших

должностей его уволили. Отца это, к счастью, не касалось, но, когда они развелись, мне было девять лет, и

никогда я не спрашивал о причинах. Мама больше не вышла замуж, отец женился еще раз шесть. Мы

поддерживали связь, я его очень любил. Он был хорошим человеком, который плохо выбрал профессию.

У него была натура сельского священника, который сидит с овечками и говорит о жизни, а он стал офицером.

Чудом пережил войну. 22 июня 1941 г. он служил на советско-румынской границе. На них обрушилась

гитлеровская лавина, мало кто выжил. Отец отступал со своим полком до самой Волги, а потом они перешли

в наступление, и он дошел до Вены. Полных четыре года на фронте, и он только раз был ранен. Я не знаю

другого такого счастливчика.

Значит, детство без травм?

- Спокойное, нормальное, прожитое в историческом районе Хамовники. Здесь много скверов, бульваров,

дореволюционных университетских клиник. Я вырос на Оболенском переулке, рядом был Алсуфьевский

переулок. Это старые и благородные названия. Неподалеку был дом Льва Толстого, когда он из Ясной

поляны приезжал в столицу. Мы жили, наверное, бедно, но благодаря матери я этого не ощущал. Только когда я в 17 лет сдал экзамены в Институт стран Азии  и Африки В детстве я прочел книгу о самураях и влюбился в Японию. Я был, наверное, хорошо подготовлен, потому что меня приняли в элитный ВУЗ для детей номенклатуры. Там я заметил, что в Советском Союзе существует социальное расслоение. Друзья одевались за границей, приезжали на занятия на машинах, у них были богатые дачи.

Учеба была интересной?

- Половина зачетов касалась научного коммунизма, истории партии и ленинской мысли. В Институте

процветали доносы и идеологическое лицемерие. Нас затравливали и дрессировали. Большинство

выпускников затем попали в КГБ и в военную разведку. Единственное достоинство там хорошо

преподавали иностранные языки, профессию переводчика я отлично освоил. В рамках обучения нас на

год отправили в Японию. Прежде чем мы уехали, были десятки собраний, инструктажей, нас даже вызывали

в ЦК. В Японии кагэбист из посольства бдительно объяснял, что мы станем объектом враждебной

пропаганды, и учил нас быть осторожными. Но бесплатное пребывание в течение года государство нам

обеспечило, сейчас это, пожалуй, невозможно.

Был культурный шок?

- Огромный! Не столько мир меня удивил, сколько собственная слепота. Как будто у меня бельма с глаз

упали. Не все мне понравилось, но все же у меня, наконец, было, с чем сравнивать. Из Японии вернулся совсем другой человек, чем тот, который туда уехал.

А здесь Леонид Брежнев выступает по телевидению.

- Брежнев даже для членов партии был уже ходячим анекдотом. Мое поколение подрастало после 1968 г.,

когда наши танки вошли в Прагу. Веры в социализм, коммунистического фанатизма не было. Мы были

прагматиками и циниками, полностью аполитичным поколением. Поколение сторожей и кочегаров так

пел о своих ровесниках рок-певец Борис Гребенщиков. Поэты, художники с дипломами ВУЗов, жили в

сторожках, подкидывали кокс в котлы центрального отопления только бы быть подальше от всего, что

пахло карьерой в официальных структурах. Они не печатались в советском обороте, писали в ящик. Они

также избегали диссидентской деятельности, потому что не хотели марать себя участием в политике.

Вы не жили в сторожке?

- И не должен был зарабатывать на жизнь, работая кочегаром. Зная японский, я нашел себе работу в

маленьком издательстве, где печатали словари и научные работы. Работа была идеологически стерильной,

смертельно нудной, и я ее не выносил. Переводил лицензии, патенты, инструкции по эксплуатации, тексты

типа «Управление спутником по трем осям в пространстве, лишенном атмосферы». Я дошел до такого

совершенства, что в течение одного часа я диктовал несколько страниц, сразу со знаками препинания.

Временами я не понимал ни слова. Но специалисты проверяли и очень меня благодарили. Я зарабатывал

на нескудную жизнь. Не ходил на собрания, не носил портретов вождей на демонстрациях. За границу не

ездил.

Даже в Болгарию?

- Даже туда. Чтобы получить паспорт, нужно было принести характеристику от общественной организации

или партии, в которой я не был. Я сидел на месте. И у меня было впечатление, что ничего уже меня не ждет.

Я жил не столько в империи зла, сколько в империи смертельной скуки.

А шкаф в это время раздувался от переводов художественной литературы?

- Я переводил с сознанием того, что мои любимцы никогда в СССР не будут опубликованы. Запрещенного

Юкио Мишиму нельзя было протащить даже в антологии японской литературы. Но пришел Горбачев,

объявил перестройку, я отправил переводы в ежемесячник «Иностранная литература». Их напечатали.

А новый главный редактор Алексей Николаевич Словесный предложил мне ставку. Я работал 15 лет.

Перевел почти всего Мишиму и понял, что выше мне уже не вырасти. Дальше могла быть только рутина.

Я ушел из журнала осенью 2000 г., когда уже мог обеспечить себе жизнь только тем, что пишу. Месяц

назад вышла моя 26 книга «Нефритовые четки». Это сборник детективных рассказов, а к тому же 12 том

с Эрастом Фандориным в роли следователя.

Наш редакционный знаток творчества Акунина, Яцек Щерба [Jacek Szczerba] утверждает, что невозможно,

чтобы за девять лет один человек смог столько написать.

- Российские критики тоже вначале предполагали, что я использую труд наемных «негров». Теперь они

критикуют, что я слишком мало меняю стиль. Я не могу себе представить, как можно распределять задачи

между предполагаемыми наемниками: ты переиначь сюжет Лескова, а ты подлей сюда достоевщины? Или:

эта команда пишет первую главу, а та вторую? У меня нет организаторских способностей, и я никому не

разрешаю заглядывать в текст, пока не закончу произведения. Передайте своему коллеге, что я

суперграфоман. У меня руки чешутся, чтобы самому как можно больше написать. Для россиянина я

работаю очень быстро, но для япониста это умеренный темп.

А когда не пишу

- Обожаю компьютерные игры и сам их придумываю. Меня не существует без электронной почты и Интернета.

Компьютер я вожу на выходные на дачу и забираю с собой в отпуск за границу. Только на прогулки в лес я

хожу с блокнотом авось что-нибудь придет в голову?

Ваши произведения вскоре после публикации уже доступны в сети.

- В российском Интернете работает множество электронных библиотек, часть из них пиратские. Ко мне

только раз обратились из библиотеки Машкова это крупнейшая библиотека художественной литературы. Я

дал им свое благословение без копейки гонорара. Я также не протестую против популяризации моих текстов

пиратским путем. Мне даже льстит, что множество людей сидит перед экраном, читает мои книги, печатает их

с компьютера. И это вовсе не мешает продаже новых тиражей.

Красиво выглядит фирменный сайт Akunin.ru.

- Его автор Артемий Лебедев, лучший российский веб-дизайнер, а в частной жизни сын писательницы

Татьяны Толстой. С пластической стороны сайт безупречен, но открывается он плохо, администратор не

успевает обновлять новости. Когда я хочу о себе что-то узнать, прочитать новые рецензии, я открываю сайт

Fandorin.ru. Это сайт читателей, я даже не знаю, кто его сделал, потому что они, к счастью, меня не отвлекают.

Их интересует Фандорин, а не Акунин или Чхартишвили.

Это богатые писатели?

- Смотря с чем сравнивать. Если со средним уровнем жизни в России то они богачи. Но рядом с

владельцем российского алюминия Дерипаской мы все нищие. К счастью, я с Дерипаской не соревнуюсь,

деньги не самое важное.

- Что самое приятное в позиции признанного писателя?

- Приятен сам процесс творчества. И результаты тоже приятны: у моих книг красивые обложки с рисунками

Макса Эрнста. Мне случилось ехать в метро. Случайный сосед достал том Фандорина и погрузился в чтение.

Это было очень приятно. Деньги тоже приятны, потому что дают свободу. Мы с женой объехали весь мир, но

я все равно до сих пор не отношусь к своему писательству как к работе это все еще игра в Акунина.

Является ли писательство формой психоанализа?

- Мое нет, потому что я не хочу спасти читателей, я только предоставляю развлечение. Кроме того, массовая

литература всегда игра воспитательную роль, напоминала: не убивай, не кради, любой плохой поступок будет

раскрыт и наказан. Я осознаю, что книги разошлись тиражом в 15 млн. экземпляров, и я не могу на эту

аудиторию перекладывать свои личные проблемы.

Есть ли какой-то доверенный редактор, который подскажет: прежде чем убить героя, вставь сюда два

поучительных абзаца?

- Единственный редактор и первый читатель это моя жена Эрика, но черновиков я не показываю даже ей.

Она получает в руки готовый продукт. Я начинаю писать легко, почти что с физическим чувством удовольствия,

не испытываю страха перед чистым листом бумаги. Моя уверенность проходит, когда я подхожу к средине

романа. Временами впадаю в отчаянье: бумажный герой. Сюжет шит белыми нитками думаю я. Но, стиснув

зубы, тяну до точки. Когда заканчиваю, испытываю много сомнений, и если жена подтвердит, что данный

эпизод или персонаж ее не убеждает, я переделываю его без дискуссий. А если она критикует что-то другое

и пропускает то, что я считаю своей ахилловой пятой, я все оставляю, как оно есть.

А если бы жена сочла книгу плохой?

- Был такой случай. Она сухой нитки не оставила на «Любовнице смерти», и я не опубликовал текст. Он вышел

после кардинальных изменений, но это слабый роман. И его сложно переводить. Потому что он основан на

стилистических играх. Я передразнивал поэзию декадентов начала XX в., что при переводе чаще всего

теряется. Мои языковые шарады плохо повлияли на сюжет, действие потеряло динамику.

Каков рецепт хорошего романа?

- Точность и еще раз точность. Все необходимо спланировать до мельчайших деталей список героев.

Историю каждого из них, карту их контактов. Это как строительство дома: проект. Каркас, стены, потом

интерьер. Одни этапы можно ускорить, другие нет, потому что бетон должен высохнуть, плитку нужно

соединить затиркой. На самых тяжелых этапах я могу работать не более часа в день. У меня садятся

батарейки, и приходится их заряжать.

В компьютере?

- Да, в этом (Григорий Чхартишвили стучит себе по лбу).

Двенадцать томов Фандорина появились при работе по часу в день? И все остальные?

- Э, с Фандориным у меня работа горела в руках! Только я начинал копать, уголь лежал на поверхности, мне

не приходилось прорывать тоннели в земле. На первые части у меня уходило не более полутора месяцев.

А ведь я еще ходил на работу, должен был зарабатывать деньги.

Теперь намного труднее, потому что у меня, как у каждого человека, ограниченный словарный запас. Я

ловлю себя на том, что повторяю некоторые предложения или фразы. Поиски нового глоссария после

«Коронации» (это восьмая книга цикла) заняли у меня почти год. Хотя как раз тогда серия отлично

продавалась, нужно было печь новые тома,  как булочки, и получать деньги. В «Шпионском романе» из

серии «Жанры» я воспользовался языковыми штампами советской пропаганды. Я их не выношу. Но эта

неприязнь меня мобилизовала к творчеству. А когда я писал «Фантастический роман», я вспомнил

молодежный жаргон 70-х, 80-х гг., моду на клешеные брюки, джинсы Rifle и другие атрибуты загнивающего

капитализма.

 В серии «Жанры» мне не хватало «Женского романа».

- Я пасовал, потому что не знаю, за что ухватиться. Я не сумел бы также написать «Эротического романа»,

хотя это был бы интересный опыт. Я не знаю ни одного примера удачного эротического романа, который

вышел бы из-под пера россиянина.

А «Лолита» Набокова, «Русская красавица» Ерофеева?

- «Лолита» написана на несуществующем языке, который придумал Набоков. Кроме того, оригинал появился

по-английски, и только потом Набоков сделал авторский перевод. Так что этого мы рассматривать не будем.

«Русскую красавицу» я до конца не прочел, и прошу освободить меня от этой обязанности.

Русский писатель, как всегда, стесняется страсти?

- Не оттого, что я пуританин. Просто я не сумел бы описать технологию любовной связи, того, что у кого-то

становится толще, а у кого-то влажнее Фу, как это банально и пошло!

Зато описания женщин у Акунина получаются, он со знанием заглядывает им в души.

- Потому что женщины всю жизнь интересовали меня больше, чем мужчины. И знаю я их лучше. Из мужчин

я хорошо знаю только одного себя. Я не бабник, как те мужчины, которые в молодости не нагулялись.

Я выполнил план на 100%, и теперь я примерный муж. Но женщины интереснее мужчин. Даю Вам слово

чести!

О, к сожалению, я это знаю Интереснее женщин только российская политика.

- Я слежу за ней с растущим беспокойством. Россия это такая страна, что если люди не интересуются

политикой, она начинает интересоваться ими. Человек, который работает со словом, не может безразлично

смотреть на то, что сделали у нас со свободой прессы, телевидением и вообще любыми демократическими

институтами. Я ходил в суд на заседания по делу Ходорковского, а последние события вообще Мы вошли

в стадию очередной политической реакции, скатываемся в сторону политического маразма.

Ваше отсутствие на приеме, который президент Ширак устроил в честь президента Путина, отметила мировая

пресса.

- Меня не было на том приеме, потому что я вообще не поехал во Францию в составе российской делегации.

Я очень не люблю быть частью так называемых официальных факторов. Литератор это профессия для

одиночки и индивидуалиста. Я терпеть не могу всяких собраний, когда литераторы все вместе начинают что-то

решать.

Лучше толпа читателей?

- Я всегда удивляюсь людям, что они хотят лично познакомиться с писателем. Автор интересен только в

своем творчестве, в тексте. Какое удовольствие получили бы читатели от общения с мизантропом

Лермонтовым или сумасшедшим Гоголем, который заморил себя голодом на смерть? Я сам также являюсь

исключительно непривлекательным придатком к Фандорину. Но я, стиснув зубы, прихожу на презентацию

книг. Поскольку я занимаюсь массовой литературой, я не могу полностью отгородиться от масс.

Анна Жебровская, Gazeta Wyborcza