Дело Александрова: в тюрьму или на волю?

Позади уже три судебных процесса в Славянске, Артемовске и Луганске. В октябре ожидается в Запорожье оглашение приговора по итогам 4-й попытки судом разгадать все тайны в «деле Александрова». Однако если проанализировать все, что было озвучено в зале запорожского суда, можно предположить: блистательного глянца истины ожидать не стоит.

Прения, как водится, ставят юридические акценты в судебном разбирательстве. А если акценты не сопрягаются с правовым контекстом предъявленного обвинения, то каково суду решать: в тюрьму или на волю?

Три пожизненных срока и еще 73 года тюрьмы

Сложность процесса предугадывалась задолго до начала суда.

Во-первых, по объему обвинения. Досудебное следствие инкриминировало подсудимому участие в нескольких убийствах (в том числе — братьев Карпенко и предпринимателя Игоря Жемова, похищение школьницы). Кроме того, есть увесистая доля обвинения, сопряженная с убийством журналиста Александрова: фальсификация расследования этого преступления и последующая расправа с его фигурантами. А именно — отравление «киллера» Юрия Вередюка и убийство его «инструктора» Игоря Благова.

Во-вторых, по многолюдности на скамье подсудимых (как и в предыдущем процессе, проходившем почти 2 года в Луганске, где было 11 подсудимых). В Запорожье под судом оказалось 10 человек (все жители Донецкой области, из них 4 — офицеры милиции).

В-третьих, по резонансности процесса, усиленной мощной упреждающей пиар-кампанией, уникальной по своей правовой природе. Потому что велась эта кампания теми высокопоставленными должностными лицами Генпрокуратуры, коим по рангу госслужбы предписано законными методами расследовать преступление. Но ведь никак не назначать убийцами граждан, озвучивая их фамилии за 3 года до суда. Многочисленные брифинги, пресс-конференции, пространные интервью в избранных тиражных СМИ, а затем еще и многократно прокрученный в эфире документальный телефильм «Смертельна угода» — как последний крест метки обещанному громкому процессу. Можно представить, каково было суду приступать к разбирательству этой глыбы многотонного дела, ведь к моменту оглашения «Встать! Суд идет!» уже не осталось ни тайн следствия, ни презумпции невиновности.

Стоит подчеркнуть, что судебное разбирательство с содержимым 105 томов (процесс шел под председательством Олега Дутова при участии судьи Валерия Фомина и народных заседателей) было усложнено массой моментов. Когда потерпевшие и свидетели обвинения, например, упорно не являлись в суд. Законное требование к прокурорским чинам обеспечить явку важных для выяснения истины персон растворялось в шутливых отговорках и дезинформации. Мол, нет человека — и все.

Проблема принципиально «зарубила» возможность работы суда, когда обнаружилось: потерпевшие не ознакомлены с определением суда от 18 июня 2008 года. То есть об удовлетворении судом ходатайства представителя Генпрокуратуры Вячеслава Комащенко выделить материалы уголовного дела № 60-0329 эпизода по убийству Игоря Благова в отдельное производство и направить его на дополнительное расследование (об этом пойдет речь позже). Исключив столь тяжкое преступление, гособвинение перепредъявило обвинение к двум подсудимым.

Потерпевшие же не известили суд по форме: согласны они или нет с такой корректировкой. Тогда прокурорские обязанности (поиск потерпевших, их оповещение и сбор подписей) добровольно вызвался исполнить адвокат Сергей Бобров (защитник подсудимого Апозъянца). Ему удивительно быстро удалось отыскать в Краматорске потерпевших и документально разрешить все нюансы проблемы. Адвокат получил устную благодарность суда, хотя вряд ли подчеркнутое игнорирование прокуратурой норм УПК было случайным. Тем не менее прения начались.

Как правило, они дают анализ доказательств, исследованных судом. Понятно, сколь важными представлялись аргументы стороны обвинения. Однако на этот раз прокурорская речь фактически стала повторением обвинительного заключения. Были оглашены требуемые сроки тюремного наказания подсудимым: Игорю Криволапову, Владимиру Бойко и Михаилу Орлову — пожизненное заключение, Сергею Костюченко — 15 лет, Александру Герасименко — 14 лет, Сергею Шломину — 10, Альберту Винничуку — 10, Юрию Шевченко — 7, Алексею Ширковцу — 11, Вячеславу Апозъянцу — 6.

Ясно, что сторона защиты возроптала: зачем вообще тогда судебное расследование как таковое, если сторона обвинения пренебрегла сутью прений, не проанализировала показания свидетелей, документы, оценки экспертов и пр. Защитники подсудимых, конечно, акцентировали внимание суда на множестве выявленных нестыковок в картинах событий (представленных обвинением). Свое слово в прениях сказали и сами подсудимые (из них свою вину полностью или частично признали только 4 из 10).

Теперь суду предстоит приговором оценить доводы каждой из сторон и своим вердиктом снять все вопросы сомнений.

Например, такой вопрос: мог ли расследованием резонансного убийства журналиста руководить краматорский подполковник с подчиненными-генералами в Донецке и Киеве? Если подполковник на больничном, то кто приготовил президенту Леониду Кучме доклад об аресте бомжа-«киллера»? Интрига осталась и в том, почему результаты наружного наблюдения за «киллером» и его «инструктором» Благовым (сбежавшим) остались сокрытыми для судебного следствия. По какому принципу следствие сортировало свидетелей? Как неважных оставили в тени тех, под чьим служебным оком заваривалась интрига с «бомжацкой» версией (высокие чины прокуратуры, СБУ и МВД), — Михаила Потебенько, Святослава Пискуна, Виктора Пшонка, Владимира Малышева, Геннадия Васильева, Александра Медведько, Сергея Винокурова, Юрия Вандина, Юрия Балева, Игоря Белозуба и др. На этом фоне важно выяснить, почему и кем отменено постановление 26 ноября 2004 года о прекращении уголовного дела в отношении прокурорско-следственных работников, создававших искусственными доказательствами обвинительное заключение, предъявленное Юрию Вередюку.

Может, настал час узнать, почему в запорожский суд пришли тома уголовного дела с фальсифицированными доказательствами (например, переписанными выводами экспертов данных «Полиграфа» по личности Юрия Вередюка), отсутствовали важные документы (тот же рапорт Игоря Криволапова своему начальству о подозрительном образе жизни некоего Благова). И почему старший следователь Генпрокуратуры Владимир Голик (возглавлявший следствие в 2001 году) попросил у запорожского суда защиты после дачи свидетельских показаний?

И Bередюка никто не травил?

Громкие «травильные дела» для украинских следователей, кажется, сложны. Может, знаний химии не хватает. Но с политической добавкой возможен и взрыв сенсации. Речь идет не о скандале с отравлением Президента Украины Виктора Ющенко. Был яд и для другого «избранного» — «бомжа национального значения» (таким статусом СМИ поминали усопшего). Но в обоих случаях имеется путаница с названием, наличием, передачей яда и документированием всего процесса по требованиям УПК.

Напомним, что оправданный Апелляционным судом Донецкой области (выездную коллегию возглавлял судья Иван Корчистый) 17 мая 2002 года Юрий Вередюк прожил недолго. Он умер накануне заседания Верховного Суда, куда собирался ехать и «рассказать всю правду». 25 июля 2002 года там, в Верховном Суде, с подачи гособвинения прошли кассационные разбирательства. На заседание прибыл главный обвинитель уже покойного бомжа донецкий прокурор Юрий Балев с двумя своими коллегами из ГПУ, чтобы посмертно добиться отмены оправдательного приговора Юрию Вередюку. В итоге дело ушло на новое расследование. А покойник снова стал... подозреваемым в убийстве журналиста.

На эти странности поворотов следствия обратил внимание суда подсудимый — подполковник милиции Александр Герасименко. Он считает, что уголовное дело в отношении него возбуждено незаконно. Потому что «Верховный Суд Украины отменил оправдательный приговор Апелляционного суда Донецкой области в отношении гр-на Вередюка, — подчеркнул подсудимый. — Какого-либо юридического документа, отменяющего это решение Верховного Суда Украины, у следствия не было, а значит, имелись обстоятельства, исключающие производство по делу, т. е. имелось решение Верховного Суда Украины. Значит, уголовное дело не могло быть возбуждено по ст. 166 ч. 3 (УК 1960 г. — превышение служебных полномочий. — Авт.) в отношении меня. По настоящее время не установлено, почему уголовное дело было возбуждено не по факту фальсификации уголовного дела по убийству Александрова (с целью установления всех лиц, от действий которых, возможно, произошла такая фальсификация), а непосредственно в отношении меня. Ответа нет. Вместе с тем неопровержимым является тот факт, что уголовное дело в отношении тех лиц, в производстве которых непосредственно находилось якобы уголовное дело, сфальсифицированное, по Вередюку, даже не возбуждалось. Это нонсенс! Ведь я вообще не участвовал в расследовании упомянутого уголовного дела, ни в одном, подчеркиваю, ни в одном следственном действии». В суде выяснилось, что уголовное дело в отношении гр-на Герасименко возбуждалось трижды. То есть имеется 3 постановления, где юридические «ребусы» предстоит разгадывать суду.

Сама версия отравления Вередюка, как считают адвокаты подсудимых, возникла с целью увести от ответственности следователей, так примитивно «проколовшихся» на попытке по-быстрому погасить резонанс от еще одного дерзкого убийства журналиста (после расправы с Георгием Гонгадзе). Иначе обнажилось бы политическое ангажирование направления и методов расследования. Почему роль отравителей досталась именно «донецким» правоохранителям — отдельная тема.

Кто же «опекал» бомжа в СИЗО, готовил его к процессу? В суде оглашался порядок допуска к таким ценным персонам, а также фамилии тех, кто имел право посещения арестованного Вередюка. Фамилии «Герасименко» там не было. После освобождения герой скандала не таился в доме сожительницы (как рассказывал в прениях гособвинитель). Вередюк торговал на Краматорском рынке мелом, общался не только с журналистами, фотографировался, посещал больницу. Умер быстро, его похороны прошли в строгой секретности. Причины смерти с подачи донецкой облпрокуратуры в июле 2002 года (инфаркт) и ныне в суде (отравление ядом) любопытны в контексте выводов независимой экспертизы, проведенной весной 2002 года. Инициатор экспертизы — судья Корчистый — получил из медсанчасти СИЗО справку, что Вередюку грозит скорый летальный исход, и решил выяснить состояние подсудимого. У того выявился полный «букет» — открытая форма запущенного туберкулеза, хронический алкоголизм, патологии печени, сердца, сосудов и пр. А в прениях гособвинитель упомянул лишь ишемию сердца. Заметим, что повторная эксгумация и дотошность патологоанатомов так и не дала категорических доказательств факта отравления несчастного.

В суде по ходу прений к отравлению прибавились интриги. Тот же гр-н Герасименко заявил: «Мне непонятно, какое отношение к смерти Вередюка в 2002 г. имеет какой-то неизвестный мне порошок, и неважно, как он вообще называется. Прошу суд обратить особое внимание, что этот порошок у меня никогда не изымался, несмотря на неоднократные попытки мне его подбросить. Кроме того, неизвестный мне порошок изъят в 2005 году — на 3 года позже, чем Вередюк умер. Порошок изъят при неизвестных мне обстоятельствах и при этом приобретался, как известно суду, под моей фамилией на какой-то там фирме, о которой я никогда ничего не слышал...» Обвинение не предоставило суду каких-либо документов о приобретении физическими лицами данного порошка.

О каком же порошке идет речь? Отравление фтором эксперты отвергли в суде. Они проводили в июле 2002 г. вскрытие трупа Вередюка. И, как отметил в прениях адвокат Александра Герасименко Игорь Юдин, в выводе СМЭ указано: не менее чем за 3 недели до наступления смерти Вередюк перенес повторный инфаркт миокарда, который вызвал развитие острой сердечно-сосудистой недостаточности, что стало непосредственной причиной смерти. Данные о том, что смерть связана с возможным отравлением, отсутствуют. Эксперты на сердце умершего Вередюка обнаружили старый рубец и на его фоне — новый некроз как след повторно перенесенного инфаркта. Эти выводы двух экспертиз никем не опровергались.

Остается гадать, почему у следствия почти через два года после похорон бомжа вдруг возникла потребность в ином ракурсе поиска. Эксгумация трупа бомжа прошла тайно и быстро. Была назначена дополнительная комиссионная судебно-медицинская экспертиза, выдавшая 8 июля 2005 года другой вывод: причина смерти Юрия Вередюка — отравление фторсодержащим веществом, с оговоркой «не исключено, что натрием фтористым».

29 мая 2008 г. судом был допрошен авторитетный в Украине судебный эксперт-токсиколог Кохановский. Он заметил, что его коллеги искали натрий фтористый, вооружившись справочной литературой 50-летней давности. Ныне человек живет в иной экологической среде. Эксперт пояснил, что невозможно ответить на вопрос, вводилось ли вещество, содержащее фторид-ион, одноразово или накапливалось на протяжении длительного периода жизни Вередюка. Существующие экспертные методики, утвержденные Минюстом и МЗ Украины, несовершенны. По мнению эксперта Кохановского, на основании его исследования о наличии в организме Вередюка фторид-иона делать категорические выводы об отравлении нельзя.

Любопытная деталь: следствие положило в основу обвинения мнение не опытного штатного эксперта, а привлеченного специалиста — некоего Жминько (он не есть экспертом-токсикологом). Тот по самодельной методике сумел высчитать, сколько фтористого натрия могло быть в живом организме Вередюка (по останкам, пролежавшим 2 года в особом кладбищенском грунте). Все это дает повод усомниться, как утверждает адвокат Игорь Юдин, в самой экспертизе от 8 июля 2005 года, поскольку нет оснований категорически утверждать о факте отравления.

По инициативе Генпрокуратуры было проведено 5 химических экспертиз в солидных профильных НИИ. И после каждой название вещества писали по-разному (натрий фтористый, ортофосфит натрия, фтористый натрий, отрофосфит натрия). Такие вариации присутствуют и в постановлении о возбуждении уголовного дела в отношении Сергея Шломина. Можно было понять изумление подсудимого Герасименко, просившего суд учесть: «А мне в последнем обвинении инкриминируют, что я травил Вередюка дважды, потому что сразу яд якобы не подейстовал. Так и написано, что я применил «неизвестное вещество». Как тогда устанавливался сам механизм отравления? Тем более что в вещдоках никакого порошка нет».

Устранить противоречия в столь важном доказательстве суду не удалось. И нет однозначного вывода о химическом составе вещества. Если верить выводам испытательной аналитической лаборатории химического факультета Киевского университета им. Т. Г. Шевченко, примененные при исследовании экспертами-химиками методы не позволили установить химический состав неизвестного вещества. То есть, подчеркнул в своей речи в прениях адвокат Игорь Юдин, по делу не установлен состав химического вещества, которое, по мнению следствия, было применено для отравления. Отсутствие как самого вещества, так и определенности с его составом не позволяют делать выводы относительно намеренного отравления пострадавшего. Значит, следствие не имеет обоснованного ответа на вопрос, чем именно мог быть отравлен Вередюк.

Может ли свидетель-прокурор угрожать суду

Прения получились исповедальными, чему суд терпеливо внимал.

Защита вела анализ доказательств обвинения в жанре основательных расследований. Доказывая, что его подзащитный не творил фальсификацию «дела Вередюка», адвокат Игоря Криволапова Владимир Дацьков по ходу всей своей речи удерживал внимание суда на утверждении о заказном характере обвинения, где можно усмотреть политическую подоплеку. Мол, ускоренное раскрытие убийства журналиста должно спасти репутацию украинской власти, как свидетельствовал в суде тот же генерал МВД Мельников. «Досудебное следствие, — заявил защитник Дацьков, — умышленно извратило существенные обстоятельства дела в части роли «руководителей правоохранительных органов Украины», которые на самом деле не «контролировали», а непосредственно «раскрывали» указанное преступление. Это подтверждается показаниями первого заместителя министра МВД Украины генерал-полковника милиции Мельникова, допрошенного в качестве свидетеля как на досудебном следствии («...одразу я очолив оперативну групу з розкриття даного злочину і був відряджений в м. Слов'янськ...»), так и в суде 31 августа 2007 года.

Бездоказательно обвинение подзащитного, считает адвокат, и в убийстве Игоря Благова. Того, кто вдруг через месяц после «смерти» объявился в Краматорске. По мнению Дацькова, «уж никак не рукой Криволапова писалось обращение прокурора Донецкой области Виктора Пшонки в генпрокуратуру Латвии.

Гособвинение, видимо, оценило всю странность эпизода с неуловимым наставником «киллера-бомжа» — без наличия трупа Благова, без орудия убийства, при свидетелях-очевидцах воскресшего латыша. И 18 июня с. г. суд удовлетворил инициативу обвинения, выделив материалы дела на дополнительное расследование эпизода убийства Благова И. Н. Так как в суде обнаружился ряд противоречий и неполнота следствия, что невозможно устранить в судебном заседании. То есть Игорю Криволапову и Сергею Костюченко пока этот эпизод не вменяется. Защита и сами подсудимые категорически возразили против подобной работы над ошибками следствия, требуя от суда вынести оправдательный приговор. Суд же удовлетворил ходатайство лишь обвинения. И рекомендовал подсудимым обратиться с кассацией в Верховный Суд, что те и сделали. Но вот когда будет принято решение на этот счет, неизвестно.

В перерыве я попросила прокурора Вячеслава Комащенко пояснить причину прозрения с этим мифическим Благовым. Мой собеседник заметил, что направление материалов по неясному эпизоду на ДС — обычная практика следствия. После этого мне уже не имело смысла выяснять причины тщетности 8-летних розысков авантюрного гастролера, имевшего статус то ли агента, то ли провокатора, «кинувшего» всю элиту следствия Украины в позорный лабиринт нескончаемых судов вокруг покойников — журналиста и бомжа.

Может, правы были в своем прозрении другие мои собеседники-адвокаты. Они усмотрели в снятии обвинения по эпизоду с убийством Благова более коварный подтекст. Мол, раз уж рассыпается в суде доказательная база обвинения того же Криволапова, для него найден способ усмирить его правозащитный порыв. Ведь отправить на ДС такой эпизод — значит иметь основания оставить в СИЗО подозреваемого еще надолго. Так что случись сказка с оправданием (по другим эпизодам), Криволапову не видать воли. И сколько продлится ДС, иди гадай.

Сейчас можно утверждать — убийства Благова не было. Было только кино, снятое по заказу Генпрокуратуры. Причем в сценарий были положены материалы дела, еще не исследованные судом и не узаконенные судебным приговором. Об этом нонсенсе мы уже писали (см. «2000» № 6 (305) 10—16 февраля 2006 г. «Прокуроры — соучастники смертельной кинокомедии»). К слову, в ходе следствия суд (по настоянию подсудимых) не раз делал устное внушение стороне обвинения по недопустимости многократной демонстрации по телеканалу СТБ фильма «Смертельна угода». Этот видео-пиар итогам следствия (с комментариями серьезных чинов Генпрокуратуры — Александра Калифицкого и его коллег) — не только демонстративное давление на суд (за эти годы показ повторялся уже десяток раз) и манипуляция общественным мнением. Думаю, это публичное представление правового беспредела в так называемом правовом государстве Украина. И показатель запредельного непрофессионализма законников, самовлюбленно творящих себе карьеру кинофантазиями, а не рутинной работой во имя справедливости. Помнится, этим казусом был изумлен даже Генпрокурор Украины Александр Медведько, когда я на одной из пресс-конференций в Донецке попросила его дать правовую оценку подобной кинодеятельности его подчиненных. Мой вопрос явно не понравился Генпрокурору: он фильм не видел, обещал выяснить ситуацию и принять меры, чтобы презумпцию невиновности не душила свобода слова по-прокурорски. Оставалось верить. Тем более что пресс-секретарь донецкого облпрокурора Ирина Анкудинова кинулась мне названивать, выпрашивая DVD c фильмом, чтобы Александр Иванович посмотрел его на досуге. Странно, почему Генпрокурору его подчиненные не показывают свои кинопридумки? Жаль, тем более что «кино» (по старому обвинительному сценарию — с Игорем Криволаповым, якобы убивавшим Игоря Благова) продолжает упорно крутиться в телеэфире.

Подобная трактовка законов для «телеобвинителя», работника Генпрокуратуры Александра Калифицкого, кажется, была тренировкой перед уникальным мастер-классом правосудия, который он провел в запорожском суде. Явившись туда в качестве свидетеля, гр-н Калифицкий (он руководил следствием) от вопросов суда снисходительно «отстреливался» фразами: «Неуместный вопрос», «Отказываюсь отвечать», «Я так посчитал нужным». Или просто посылал суд — «Смотрите материалы дела». Подсудимым тоже не удалось услышать от этого свидетеля пояснений мотивов и целей методов досудебного следствия: законности проведения многочасовых ночных допросов (гр-н Шломина и Винничука), исчезновения на несколько дней после задержания (гр-н Герасименко, Костюченко), отказа следствия встречаться с адвокатами и многочисленных непроцессуальных встреч следователя Калифицкого и оперуполномоченного Коломийца с гр-ном Криволаповым, предпринявшим затем попытку суицида в СИЗО-13 г. Киева, жалоб на применение пыток во время допросов (гр-на Костюченко). Увы, ответов не последовало.

Зато свидетель гр-н Калифицкий сподобился на публичные... угрозы подсудимому Герасименко. Тот в прениях счел важным зафиксировать: «...при этом Калифицкий в присутствии суда стал угрожать мне незаконным возбуждением других уголовных дел в случае продолжения отстаивания своих конституционных прав, при этом первоначально сообщил суду, что не имеет ко мне личных неприязненных отношений, т. е попросту обманув суд. Сам факт высказываний таких угроз следователем подследственному, да еще в присутствии суда — вопиющее беззаконие, проявление неуважения к суду и полностью подтверждает предвзятое отношение ко мне со стороны следствия именно по причине умышленной фальсификации т. н. уголовного дела...» Странно, что суд не пресек подобный кураж свидетеля-прокурора.

Может, в преддверии анализа более сложной прокурорской головоломки? Без ее разрешения трудно будет подвести итог в работе судебного разбирательства по делу. Речь о провокации. Ведь именно ее реализация дала следствию основания обвинить подсудимых Герасименко, Шломина и Винничука в отравлении бомжа. Заказ на доставку яда по мобильному телефону из тюрьмы сделал Александр Рыбак. Хронику дальнейших событий протоколировали следователи (это была всего лишь оперативная разработка, уточняли в суде свидетели-силовики). Однако адвокат Роман Пирожанский (защитник Альберта Винничука), выступая в прениях, обратил внимание суда на неоднозначность оценки подобного метода: «В теории уголовного права под провокацией преступления понимается такая ситуация, когда лицо подстрекает (провоцирует) исполнителя или других соучастников на совершение какого-либо преступления с целью их дальнейшего изобличения, — напомнил оратор. — В принципе провокация может быть осуществлена к совершению любого умышленного преступления. При этом цель лица, осуществляющего провокацию, всегда будет одна — последующее изобличение лиц, совершивших эти преступления, а мотивы различные — месть, ревность, корысть, ложно понятые интересы службы и т. п. Возникает вопрос: каким образом квалифицировать действия провокатора? С одной стороны, такое лицо спровоцировало преступление, а с другой — оно оказало содействие правоохранительным органам в задержании и изобличении преступника. В общей части УК Украины нет прямых разъяснений по данному поводу, поэтому, решая этот вопрос, вспомним, что мотивы у соучастников одного и того же преступления могут быть различными. Каждый из соучастников может руководствоваться разными мотивами, и это не исключает их соучастия в одном преступлении. Отсюда провокация преступления рассматривается как соучастие в том преступлении, которое было спровоцировано, поскольку различие мотивов содеянного у провокатора (подстрекателя) и других соучастников не имеет значения для привлечения к ответственности за соучастие».

В контексте приведенных тут примеров провокатор преступления должен нести уголовную ответственность за соучастие в должностных и других преступлениях, т. е. по ст. 19 ч. 5, 165 и 166 УК Украины и т. д. Однако из этого общего правила имеется одно исключение. В УК Украины в особенной части предусмотрена прямая уголовная ответственность за провокацию взятки (ст. 171 УК Украины). В этом случае действия провокатора необходимо квалифицировать по указанным статьям УК без ссылки на ст. 19 (ст. 33) УК.

«Таким образом, исходя из логики следствия, необходимо привлекать к уголовной ответственности и сотрудников СБУ и прокуратуры, предложивших Рыбаку спровоцировать третьих лиц на совершение общественно опасного деяния, а сам Рыбак незаконно освобожден от уголовной ответственности», — резюмировал Роман Пирожанский.

Итак, ход прений еще раз показал, каким сложным получился и этот судебный процесс. Теперь остается ждать оглашения приговора.

P.S. При подготовке статьи автор намеренно взяла во внимание лишь эпизоды, связанные с «делом Александрова».

Источник: "2000"