«У них пострадавших ― единицы, у нас ― сотни»

Главный госпиталь, как я понимаю, находился в сгоревшем Доме профсоюзов? Это нанесло большой удар по деятельности медиков-волонтеров?

У нас было 11 медпунктов, шесть операционных и семь госпиталей, три из которых находятся в периметре Майдана, а еще четыре ― за его периметром. Медицинская служба работает очень оперативно, и на сегодняшний день мы не страдаем от недостаточности механизмов оказания помощи.

Каждую минуту приходят смс со списками людей, которые готовы выходить волонтерами, медиками или врачами в ночь или в сутки. Откликнулись больницы по всей Украине, которые готовы принимать пострадавших, но сегодня нас из Киева не выпускают (в ночь на 19 февраля власти объявили о том, что Киев закрыт, и выставили на дорогах блок-посты ― прим. «Ленты.ру»).

Много ли пострадавших среди медиков-волонтеров?

Есть врач с оторванной кистью и с тяжелейшими ожогами, есть люди с простреленными ранениями мочевого пузыря, кишечника.

Говорили, что «титушки» нападали на «скорые» и прокалывали им шины. Это правда?

Медпункт в Доме офицеров (одно из ранее захваченных активистами Майдана зданий ― прим. «Ленты.ру») 18 февраля был развернут в течение часа, и в нем работали 50 медиков-волонтеров. Более двух сотен пострадавших прошли через этот медпункт. Но «скорые» к нам не ехали несколько часов, хотя мы их вызывали, потому что требовалось увозить тяжелораненых. Одна из «скорых», которая потом приехала, оказалась разгромлена «группой поддержки Мариинского парка» и «Антимайдана» (провластными формированиями ― прим. «Ленты.ру»). Информацию о разгроме стоянки «скорых» в Минздраве нам не подтвердили.

Была информация про увольнение сотрудников Киевмедтранса, которые обеспечивают бригады медиков транспортом. Власть как-то препятствует оказанию врачам бюджетных учреждений помощи на Майдане?

Был вопрос, когда к нам отказались ехать «скорые» медицины катастроф, стояли три машины, а доктора сказали, что получили распоряжение не возить протестующих. Это нонсенс.

В медикаментах у вас нет недостатка?

У нас очень сильная поддержка, стоит нам только объявить по телевидению, радио или через фейсбук, как появляются тысячи людей, которые несут лекарства. Я 18 февраля обратилась с просьбой к людям сдать кровь, и потом мне позвонили из пункта переливания крови, что уже стоит большая очередь. Сейчас мы не можем давать адекватную оценку того, что происходит, из-за постоянного нахождения в стрессовой ситуации.

Вы говорили, что были у раненых «Беркута», почему вы туда ходили?

Да, я ходила оказывать помощь бойцам Внутренних войск, которые были ранены.

Это жест доброй воли?

Врач не имеет права не оказывать кому-то медицинскую помощь, поэтому мы оказываем помощь не только «титушкам», но и «Беркуту», если в этом есть необходимость. Более того, у нас в Доме офицеров был случай, когда был травмирован один из «антимайдановцев», мы оказали ему помощь и сами лично сопроводили его назад, чтобы он не попал в руки тех людей, которые сегодня доведены политиками до критичной ситуации, когда разжигается гражданская война.

[Когда я ходила к раненым ВВшникам], меня сопровождал полковник-милиционер, он мне доказывал, что у них нет огнестрельного оружия. Очень важно с ними говорить, потому что они решают, нажать или не нажать курок, куда прицелиться. Можно ведь по ногам стрелять резиновыми пулями, хотя и это неправильно, но если ты должен. Я им предложила показать три трупа [«майдановцев»], после дискуссии полковник мне поверил, сказал, что у определенных подразделений оружие все-таки есть.

То, что политики делают, настраивая одних украинцев против других, все эти смерти и травмы вызывают озлобление общества, желание мести; они перестают думать о политиках, они думают о другом. Политики создают все условия, чтобы жизнь для людей в Украине была невозможной. Я спрашивала у милиции, как должны жить наши дети? Ваши дети должны бояться наших детей, а мои ― ваших? Как мы можем жить в одной стране, ради чего все это? Это вопрос к нашему политикуму, и это главная причина того, что происходит.

«Беркут» вам показывал своих раненых-«огнестрельных»?

Помощь я оказывала солдату с переломом руки. У них пострадавших ― единицы, у нас ― сотни. Когда люди плачут от боли, задача врача облегчить состояние, оказать помощь и вызвать «скорую» — и еще не быть подстреленным в какой-то момент. У нас стреляют по медикам, у нас десятки травмированных врачей. На передовую они ходят в бронежилетах и касках. Есть медики, которым стреляли прямо в Красный крест.

Вы говорили, что медики защищали «титушек» от народного гнева. Была информация, что протестующие даже не пускали «скорую» к милиционерам.

Это неправда, «скорые» не ехали к нам на протяжении нескольких часов, и я лично вызывала их к «беркутам», координировала, куда им подъехать, и загружала в «скорые» их раненых. Протестующие никак этому не мешали, «скорая» для нас ― это святое.

В украинском «Коммерсанте» писали, что бойцы «Беркута» сами отдавали тяжелораненых протестующих в «скорую».

Нет, если говорить о тяжелораненых в Мариинском парке — некоторые из них были на территории врага, но «Беркут» никуда никого не выносил, это делали наши медики. Нас пропускали внутрь, и после оказания помощи раненым солдатам Внутренних войск мы забирали новые медикаменты и заходили в помещения, где находились наши пострадавшие.

Врачами, медиками работают профессионалы, у которых выходной?

Медицинская служба, тысячи волонтеров есть, недостатка в медиках нет. Если нет боевых действий, то медиков нужны десятки, если они есть ― то нужны сотни. Кто-то приходит после работы: у нас работают и невропатологи, и травматологи, и медсестры.

Операции проводятся на высоком уровне или не хватает оборудования?

Мы оперируем не в стерильных условиях, в полевых условиях. Когда нужно перевязать ранение, все обрабатывается в стерильных перчатках, раны обрабатываются стерильными растворами, накладываются швы, мы даем обезболивающее. Невозможно сделать что-то большее, когда сотни раненых, четыре кареты скорой помощи ничего не могут сделать, задача боевых постов медицинской службы ― остановить кровотечение, дать противошоковую инъекцию и помочь продержаться человеку до того времени, когда ему будет оказана помощь.

Как вам кажется, есть шанс, что кровопролитие вообще закончится?

Я не могу ничего прогнозировать. Медицинская служба была постоянно готова [к новым столкновениям], потому что никакой реальной разрядки ситуации не происходило. Несмотря на заявления политиков, что происходит улучшение, внутри Майдана было четкое ощущение, что идет игра, и ценой этой игры являются человеческие жизни. У политиков не хватает воли ее прекратить. Я хотела бы обратиться к депутатам от Партии регионов ― не к тем, кто принимает решения, а к тем, кто безмолвствует. Молчать сейчас нельзя, это сейчас преступление. Не нужно переходить на сторону оппозиции, нужно принять решение для себя, сказать себе: «Как я могу жить в стране, где в результате моего молчания лилась человеческая кровь?» Депутаты от Партии регионов, которые сохранили человеческие качества, приглашаю стать волонтерами и помогать любым украинцам. Если не можете решить ситуацию по-другому, хотя бы спасайте жизни ваших избирателей, если других ценностей нет.

Может, чтобы остановить кровопролитие, не нужно бы и протестующим идти на радикальные действия?

Тысячи пострадавших митингующих, у которых нет оружия. Из раненых людей практически нет солдат самообороны (охраны Майдана ― прим. «Ленты.ру»), они в бронежилетах. Большинство пострадавших ― это мирные протестующие. Да, есть десятки пострадавших с той стороны, но люди не нападают сами, а требуют изменений в стране. Они произойдут, так или иначе, рано или поздно, но цена за них сегодня слишком дорога. Люди стоят за то, чтобы не быть нищим в собственной стране, чтобы не платить взятки в больницах, чтобы дети могли получить нормальное образование, чтобы получать пенсию, на которую можно было бы жить. Сегодня нашим людям нечего терять, именно поэтому, доведенные до крайности, они стоят на Майдане. Так, как они, за деньги не стоят.