Трагедия Хиллсборо

Ливерпуль принимал участие в полуфинальном матче Кубка Футбольной Ассоциации (17-м в истории клуба) против команды Ноттингем Форест на Хиллсборо, домашнем стадионе клуба Шеффилд Уэнсдей.

 В то время на большинстве стадионов вокруг поля была установлена в качестве ограждения металлическая сетка, что рассматривалось как мера борьбы с хулиганством на трибунах – проблемой, которая уже долгие годы была бичом британского футбола. В Британии хулиганские выходки болельщиков случались чаще, чем где-либо, и заключались в том, что фанаты регулярно выбегали на поле и забрасывали игроков различными предметами. Это ограждение во время расследования трагедии было названо одной из основных причин, приведших к гибели людей. Другим веским фактором, вызвавшим трагедию, оказалось то, что она разыгралась на так называемой «террасе» - секторе стадиона со стоячими местами. Стоячие сектора также разделялись между собой металлическими заграждениями, образуя так называемые «загоны».

Секторы стадиона Хиллсборо были разделены между болельщиками соперничавших команд, что было обычной практикой для важных матчей, проводимых на нейтральном поле. Фанатам Ливерпуля достался сектор со стороны улицы Леппингз Лейн. Начало игры было запланировано на 15:00, но в силу ряда обстоятельств (дорожные пробки на пути в Шеффилд и так далее) многие болельщики Ливерпуля прибыли на игру позднее, чем обычно. В период с 14:00 до 14:45 на маленькой площадке у турникетов на входе в сектор образовалась огромная толпа болельщиков, желающих войти на стадион до свистка к началу матча. Количество болельщиков, желающих войти, росло, в то время как на стадион попадало значительно меньшее количество людей. При том, что порядка пяти тысяч человек пытались пройти на стадион, ситуация грозила выйти из-под контроля, и полиция приняла решение открыть ещё одни ворота, у которых не было турникета (Вход С). Это привело к тому, что сотни, а, возможно, и тысячи людей хлынули в узкий проход, ведущий на террасу, два центральных загона которых были уже к тому моменту переполнены. Те, кто стоял в первых рядах сектора, оказались прижатыми к металлическому ограждению. Входящие на стадион не имели представления о том, что происходит впереди, и долгое время на создавшуюся ситуацию никто не обратил внимания (кроме, разумеется, тех, кто сам оказался в давке), и судья остановил матч лишь в 15:06. К тому моменту удалось открыть небольшие ворота в ограждении, и некоторые болельщики выбрались из образовавшейся давки через них. Многие пытались перелезть через забор, а других вытаскивали болельщики с верхнего сектора, находящегося над террасой Леппингз Лейн.

Поле вскоре было заполнено задыхающимися людьми, болельщиками со следами ранений и, наконец, мёртвыми телами. Полиция и скорая помощь не справлялись с таким количеством пострадавших, и уцелевшие болельщики приняли участие в оказании помощи получившим увечья. Одни оказывали первую помощь, другие выламывали рекламные щиты, чтобы использовать их в качестве носилок.

Трагедия унесла жизни 96 болельщиков, и ещё 766 получили ранения.

Существует визуальное свидетельство трагедии, так как матч транслировался по телевидению. Это обстоятельство, вкупе с числом погибших, потрясло британское общество.

Мемориал в память о погибших установлен у Ворот Шенкли на стадионе Энфилд, а также на самом стадионе Хиллсборо, где он появился в 1999.

Воспоминания о событиях Хиллсборо

Джон Олдридж: Я всегда плачу при мысли о Хиллсборо

…Хиллсборо – это реальная трагедия, которая произошла в реальный день с реальными людьми. Мы часто говорим о кошмарах в нашей собственной жизни, о катастрофах и трагедиях, но чаще всего мы и понятия не имеем, о чём говорим. Играя за Ливерпуль, я был травмирован во время сезона перед Хиллсборо и называл это моей личной трагедией. Трагедия? Когда ты понимаешь, что поблизости от тебя погибли реальные люди, то пропуск одного - двух матчей из-за травмы перестаёт иметь значение. Смерть невинных – их страдания, несправедливость всего произошедшего – вот катастрофа. Настоящая трагедия…

Всякий раз, когда я задумываюсь о Хиллсборо, то в памяти всплывает история Ли Никола из города Бутл. Ли было четырнадцать, но ему нельзя было дать больше десяти. Он был похож на моего сына Пола. Ли оказался в самой середине толпы на террасе Леппингз Лейн, но был ещё жив, когда его вытащили. Я навестил его в больнице. Он был такой славный ребёнок. Он лежал в коме, а я что-то шептал ему на ухо. Я спросил у врача, каковы его шансы поправиться. «Клинически он уже умер, Джон», - сказал врач. А я и представить не мог, насколько он пострадал. Это известие всё во мне перевернуло. Я всем сердцем с семьёй Ли – они достойные люди, которые не заслужили быть жертвой такой трагедии…

Пол Томкинс: 96 пустых мест на планете

…Скорее всего, вы об этом не думали, но некоторые из нас потеряли в тот день своего будущего лучшего друга, может быть даже будущего мужа или жену. Вы потеряли будущих коллег по работе, или сокурсников в университете, или друзей-болельщиков, или сотоварищей по рок-группе. Вы потеряли того человека, который мог бы сидеть рядом с вами на трибуне Энфилда.

Когда я смотрю на список 96 погибших, то меня всегда поражает, как молоды были жертвы. Многим было 15, 16, 17, 18 – тогда я сам был примерно такого возраста. С тех пор я смог сделать столько всего – и плохого, и хорошего. Кто знает, что ждало впереди этих парней и девушек?

Я сам отец, и у меня разрывается сердце, когда я смотрю на список и вижу такие имена, как Джона Пола Гиллхоули, которому в день трагедии было десять лет. Всё, что связано со смертью детей, буквально убивает меня. Есть семьи, которые потеряли несколько родных человек: Харрисоны, Хьюитты, Ховарды, Трейноры, Хиксы…

Джон Барнс: Похороны после Хиллсборо заставили меня оцепенеть

После каждых похорон, на которых я присутствовал, когда очередная пара родителей хоронила любимых сына или дочь, когда очередная убитая горем семья провожала в последний путь своего близкого, который погиб из-за того, что следовал за Ливерпулем повсюду, я возвращался домой и забирался в кровать вместе со своим старшим сыном Джейми. Просто для того, чтобы прижать его к себе, чтобы послушать его дыхание. Мы спали свернувшись, прижавшись друг к другу. Мой младший сын – Джордан – был ещё младенцем, и я брал его к себе на руки. Несколько месяцев после Хиллсборо я не мог ни на минуту расстаться со своими сыновьями. Если один из них случайно падал, то я бросался к нему, обнимал, делал всё, чтобы показать свою любовь. В моей голове навсегда был отпечатан образ тех родителей, которые никогда больше не смогут обнять любимого ребёнка, которые не увидят, как он улыбается и становится взрослым. Эта мысль убивала меня. Поэтому я всё крепче обнимал своих сыновей.

До Хиллсборо я гордился тем, что всегда мог выстраивать приоритеты в жизни. Но то, что произошло на террасе Леппингз Лейн, заставило меня о многом задуматься. Когда у меня возникли проблемы с попаданием в основной состав сначала Ливерпуля, а потом в Ньюкасл Юнайтед, то я спросил сам себя: «А какое это имеет значение? Я жив. Все в моей семье живы. Вот, что главное». После Хиллсборо я отчётливо увидел, что в жизни имеет значение...

Отрывок из "Fever Pitch" Ника Хорнби

Арсенал – Ньюкасл
15.04.1989

Сначала появились невнятные слухи – они доходили от тех, у кого были с собой радиоприёмники. Но мы, на самом деле, ничего не знали до самого перерыва, и даже когда по стадиону не объявили счёт в полуфинале Ливерпуль – Форест, то ни один из нас не мог представить ужасного масштаба всего произошедшего. К концу нашего матча – вялой и тусклой победы 1:0 - все знали, что не обошлось без смертей. И те из нас, кто был на Хиллсборо в дни больших матчей, могли догадаться, в какой примерно части стадиона произошла трагедия. Но, как известно, организаторы игры никогда не интересовались дурными предчувствиями болельщиков.

К тому времени, когда мы попали домой, стало понятно, что это не просто очередное происшествие, связанное с футболом – такое, какие случаются каждые пару лет, в которых один или два невезучих болельщика гибнут, и которые соответствующие органы трактуют как профессиональный риск тех, кто выбрал футбол в качестве хобби. Число погибших росло поминутно – семь, затем два десятка, потом пятьдесят с чем-то и, наконец, 95 - и тогда ты понимаешь, что если хоть у кого-то осталась крупица здравого смысла, то этот мир должен измениться.

Воспоминания о Хиллсборо: Алан Хансен

Легендарный защитник "Красных" пишет о своих воспоминаниях о том дне в своей автобиографии, A Matter of Opinion.

В первые несколько минут полуфинала Кубка Англии, в котором в субботу 15-го апреля 1989-го года "Ливерпуль" встречал "Ноттингэм Форест" на стадионе Хиллсборо, я был очень счастлив - гораздо более счастлив чем сам того ожидал. После девятимесечного отсутсвия в составе "Ливерпуля" после вывиха колена в предсезонном товарищеском матче с мадридским "Атлетико", я наконец вернулся на поле в матче резервного состава всего лишь четыре дня до полуфинала.

Болельщики "Красных" встретили меня овациями когда я вышел на поле и начало матча сложилось для меня хорошим. В те первые минуты я выдал три хороших паса - два длинных мяча на выход Стиву МакМэхону и еще один Питеру Бердсли, удар которого попал в штангу. Все мои первоначальные опасения о моей игровой форме испарились. Я чувствовал себя так как будто и не пропустил столько времени.

А потом, внезапно, начался один из самых черных периодов моей жизни.

За считаные секунды, 95 болельщиков "Ливерпуля" на центральной террасе трибуны Леппингс Лэйн были задавлены насмерть в самом трагическом инциденте в истории английского спорта. Еще один болельщик провел два года подключенным к аппаратам которые поддерживали его в жизни, а после его кончины, число жертв достигло 96. Количество сломаных сердец не перечесть.

Сейчас, десять лет спустя, я иногда стыжусь того что вспоминаю про погибших на Хиллсборо только тогда когда кто-нибудь упоминает о них или при виде мемориала на Энфилде. Хотя я присутствовал на многих церковных службах посвященных годовщинам этой трагедии, а в 1992-ом даже участвовал в них вместе с Брюсом Гробелааром, я сознательно глубоко зарыл свои воспоминания о том дне. Каждый раз когда я об этом думаю, я не могу не представить как бы среагировал я если в этой катастрофе погиб бы близкий мне человек.

Меня особенно ужасает то сколько молодых погибло в тот день. Человек так устроен что может найти в себе силы совладать с любыми невзгодами, но если я потерял бы кого-нибудь из своих детей, не думаю что я или моя жена Жанет это пережили бы. Моему сыну, Адаму, было тогда всего-лишь восемь лет, но будь он лет на 7-8 старше, если он захотел бы посмотреть на матч, я наверное достал бы ему билеты на террасы. Я могу себе представить как говорю ему: "Не ходи в сидячий сектор, атмосфера на террасах гораздо лучше." Думать о том что он мог быть на террасах Леппингс Лэйн - для меня это почти физическая боль.

Мы все испытали это в тот день. В последующие дни, когда игроки и Кенни Далглиш ходили на похороны, для того чтобы поддержать семьи погибших - я никогда не чувствовал себя более подавленным чем тогда.

После событый на Эйзеле четырьмя годами раньше, я думал что пережил достаточно трагедий на всю свою оставшуюся жизнь, но в этот раз боли было еще больше.

Когда я думаю о том что случилось на Эйзеле, я всегда вспоминаю лицо Джо Фэйгэна. То что творилось на трибунах полностью обессмыслило сам матч, а для него футбол значил все. Днем раньше он объявил что финал будет его последним матчем во главе клуба и он заслуживал хороших воспоминаний, каким бы не был результат матче. Но в тот день он выглядел сломленным. Мне было так его жаль, но с другой стороны, я утешаю себя мыслью что его не было на Хиллсборо.

Если вы хотите понять насколько нас всех затронул тот матч в Шеффилде, подумайте о том что Кенни Далглиш, находившийся в центре усилий клуба хоть както помочь семьям погибших, решил на время полностью порвать с футболом и поставил точку на своей карьере в "Ливерпуле" всего лишь два года спустя. Этот день повлиял на всех нас.

Конечно, трудно сравнивать эти две трагедии. На Эйзеле ее причиной стали хулиганы в рядах болельщиков "Ливерпуля", на Хиллсборо болельщики того же клуба были жертвами. Я не собираюсь оправдывать фанов "Красных" которые начали толкотню приведшую к смерти итальянских болельщиков. Для большинства болельщиков "Ливерпуля", эти события вызывают стыд и печаль.

То что в тот день на Хиллсборо фаны обеих команд вели себя образцово вызывает еще более сильную реакцию. О причинах этого кошмара и тех кто в нем виновны написаны миллионы слов. Подводя черту, все сводится к грубым ошибкам полиции и стюардов - если не там и тогда, подобная трагедия неизбежно бы случилась где-нибудь еще в другой день.

Самой большой ошибкой было решение отвести болельщикам "Ливерпуля" маленькую террасу Леппингс Лэйн вместо более вместительного Копа. Идиотское решение, учитывая что домашние матчи "Красных" в том сезоне собирали по 40,000 человек, почти в два раза больше чем у "Форест", но тем не менее, нам выделили трибуну в два раза меньше на Хиллсборо.

Организаторы матча решили что болельщикам из Ливерпуля будет удобнее там, потому что эта трибуна находится ближе всего к автостраде М62, связывающей Мерсисайд с Шеффилдом, но они не учли того что болельщики одного из самых популярных клубов страны станут приезжать со всех ее концов.

Толкотня началась еще на единственном входе на трибуну среди опаздывающих болельщиков. Логично было бы чтобы начало матча отложили, как это делается сейчас, но в тот день решение было иным. Второй ошибкой, порожденной недостаточной коммуникацией между стюардами, было направить этих болельщиков в уже переполненную центральную часть трибуны, хотя боковые части террас были практически пустыми, как видно из фотографий опубликованных в ливерпульских газетах в последующие дни. Если учесть то что в те дни на большинстве английских стадионов возводились загорождения чтобы воспрепятствовать доступы болельщиков на поле, становится ясно что у большинства фанов прибывших на матч до его начала просто не было возможности избежать давки.

Верно что годом раньше, абсолютно те же меры были приняты, опять-таки в полуфинале Кубка Англии, и тогда ничего подобного не случилось, хотя я слышал мнения болельщиков которые еще тогда пожаловались на плохое управление потока болельщиков на трибуны.

Из сотен матчей в которых я надевал красную майку, я ни разу не надевал ее с такой неохотой как на тот полуфинал в 1989-ом. После долгого отсутствия, я не думал что появлюсь на поле в таком важном матче.

Я собирался провести тот день играя в гольф, и когда мне сказали что я попал в число игроков заявленных на матч, я подумал что клуб просто хочет поднять мое самочувствие, включив меня в групу основных игроков. Я не верил что у меня будут шансы появиться на поле, даже когда стало ясно что у нас несколько травмированных игроков. В пятницу вечером, в гостинице, Иэн Раш был в той же комнате со мной - Барри Венисон, с которым я обычно делил комнату, в тот раз был болен. Так как Раш тоже отсутствовал немало времени из-за травмы, мы провели вечер разговаривая о том кого Далглиш выставит в стартовом составе. Когда Иэн сказал что у меня есть шансы появиться на поле с самого начала, я сразу сказал ему что это исключено.

В конце концов, мы оба запаниковали что нас могут выставить в стартовом составе, так как ни один из нас не чувствовал себя в оптимальной форме. К половине первого после обеда в субботу, когда мы оба практически молились чтобы нас не выбрали, я сказал ему - "Если Кенни ничего не скажет к часу дня (за 15 минут до того как команда должна была отправиться к стадиону), то все будет хорошо." Не успели мы успокоиться, как в 13:05 к нам постучался Рой Эванс, в то время ассистирующий Далглишу, чтобы вызвать нас к тренеру. Кенни сказал мне что я в стартовом составе, а Иэн начнет матч на скамейке запасных. Я сказал ему - "Я не могу играть, я не хочу играть."

"То есть как ты не хочешь играть," спросил он. Я попытался ему объяснить что я не чувствую себя в лучшей форме, но Кенни даже не собирался меня слушать. В конце концов, я согласился, но я заметно нервничал, так что другие игроки даже начали меня подкалывать по этому поводу.

Ничто перед началом матча не предвещало предстоящего кошмара. Может кому покажется странным что мы не заметили ничего из ряда вон выходящего, но игроки редко смотрят на трибуны во время разминки. А уже во время матча, когда позади наших ворот началась давка, мы концентрировались на игре и не заметили происходящего.

Первый знак неладного для меня было присутствие двух болельщиков на поле. Пока они бежали мимо меня, я крикнул им чтобы они сошли с поля, так как их присутсвие было чревато санкциями для клуба. Один из них крикнул обратно - "Там умирают люди, Ал." Обернувшись на секунду, я увидел как несколько людей пытаются перелезть через заграждения, но к его словам я отнесся в тот момент скептично.

Немного времени спустя, судья остановил матч, а игроков направили в раздевалки. Мы были в полном неведении того что творится снаружи, хотя мы поняли что на терасах произошло нечто ужасное. Профессиональные футболисты концентрируются до предела во время матча, полностью отключаясь от того что происходит вне поля и даже в раздевалке мы продолжали в том же духе, ожидая что матч возобновят и мы снова выйдем на поле. Все что я помню о тех минутах, это тревожные лица наших супруг, к которым мы присоединились после того как мы узнали что матч не будет возобновлен.

Полный масштаб этой катастрофы я понял всего-лишь на следующий день, когда мы все пошли на Энфилд и увидели безчисленное количество цветов на Копе - это мое самое яркое воспоминание о Хиллсборо.

Эта трагедия показала мне насколько серьезно присутствие футбола в жизни наших болельщиков. До этого, будучи игроком, я редко смотрел матчи и не понимал до какой степени болельщики живут игрой. Меня потрясло то как после первоначального периода траура, столь много людей, включительно семьи и друзья погибших, продолжили болеть за команду. Будь я на их месте, футбол потерял бы для меня все свое значение.

Я все еще не уверен что решение закончить сезон было лучшим в создавшейся ситуации, хотя безусловно жители города ожидали от нас этого. Многие говорят что наша победа в финале кубка над Эвертоном, всего лишь два месяца после Хиллсборо, была самым лучшим утешением которое мы могли принести скорбящим жителям города, но мне все равно неудобно. Даже на Уэмбли, после того как мы выиграли кубок, я чувствовал себя виноватым за свою радость.

Я столкнулся с реальным ужасом Хиллсборо - и эмоциональной связью существующей между клубом и жителями города - только в понедельник, когда вся команда посетила пострадавших в больнице Шеффилда. Первый к кому мы пошли был 14-летний мальчик - его жизнь поддерживалась только медицинским оборудованием. Хотя у него не было никаких шансов выжить, его мать попросила подождать нашего прихода. Хотя он был без сознания, мы посидели там несколько минут и говорили с ним, а потом кто-то сказал что он скончался.

Я не сдержался и расплакался. Хотя я пытался найти слова утешения для его матери, со стороны наверное казалось что она утешала меня. Она постоянно благодарила меня за то что мы пришли его увидеть и говорила о том насколько он любил клуб - ее мужественность поразила меня. В следующей комнате, я подошел к мужчине который пришел в сознание всего-лишь за минуту до того. Он узнал меня и спросил - "Если вы будете играть в финале, поможешь достать билет?"

Я много плакал в недели которые последовали после этого. Хотя я был на 12 похоронах, я так и не смог к ним привыкнуть - наоборот, с каждым разом мне было все труднее совладать с собой. Я не мог найти слов утешения родным и близким погибших, и каждый раз мое состояние мало чем отличалось от ихнего.

Клуб решил предоставить возможность родственникам посетить Энфилд и я помню как один седовласый джентьмен, потерявший внука, подошел ко мне и спросил - "Как можно чтобы он погиб когда ему было всего 17 лет, когда перед ним была еще вся его жизнь?" Я не смог ему ответить, мы просто плакали вместе.

С тех пор мне довелось не раз услышать мнение что родные погибших должны пережить случившееся, несмотря на то что виновные полицейские чины так и не заплатили за свою халатность в тот день. Хиллсборо и рапорт Тэйлора в январе 1990-го года вызвали серию перемен, и сейчас на английских стадионах безопасность болельщиков неимоверно важнее чем до этой трагедии. Несмотря на то что с тех пор прошло столько времени, я полностью поддерживаю родственников погибших, которые продолжают требовать справедливости, а тем кто советует об этом забыть я могу сказать лишь это - "Вам легко говорить, вы никого не потеряли на Хиллсборо."

Герои: 15 Апреля 1989

Питер Хутон, бывший вокалист группы The Farm, был в числе тех болельщиков Ливерпуля, кому пришлось пережить ужас Хиллсборо. В своих воспоминаниях, впервые опубликованных в The Guardian, он склоняет свою голову перед истинными героями 15 апреля 1989.

Все началось, как обычное утро. Свежее весеннее утро, которым мы наслаждались, проезжая удивительный по своей красоте перевал Снейк Пасс по пути в Шеффилд на полуфинальный матч Кубка Англии между Ливерпулем и Ноттингем Форест. Никому и в голову не могло придти, что этот день навсегда изменит наши жизни и облик игры, которую мы все любим.

После ничем не примечательного путешествия мы подъехали к стадиону около двух часов дня – так же, как и за год до этого, когда на этом же стадионе встречались эти же команды. Только на этот раз все было по-другому: у входа со стороны Леппингз Лейн царил хаос.

Годом раньше полиция действовала гораздо более организовано, устроив пункты пропуска, где проверяли билеты, в конце улицы. В этот же день, как показалось, все шло наперекосяк: над недвижимой толпой возвышались два или три конных полицейских. Это было зрелище, которое любой футбольный болельщик мечтает никогда не увидеть: отсутствие организованных очередей, адекватного количества полицейских и стюардов. Я и раньше попадал в такие ситуации: у входа на Коп в 70-е, но, в основном, во время выездов. Например, у стадиона Вулверхемптона в 1976 и, разумеется, у Уэмбли, где особо запомнился день игры с Эвертоном в 1986.

Я знал, что бесполезно влезать в толпу, чтобы пробиться к турникету на входе. Начинаешь потеть, паниковать, задыхаться, и, как только тебе кажется, что ты уже почти пробрался к входу, сила толпы уносит тебя на прежнее место. Поэтому я решил не торопиться, а где-нибудь перекусить в ожидании того, что полиция наконец-то наведет порядок.

К половине третьего стало понятно, что ситуация не улучшится. Нехотя я присоединился к толпе. Важно подчеркнуть, что это были исключительно болельщики Ливерпуля с билетами на руках. Я разговаривал со спекулянтами, которые жаловались, что по сравнению с предыдущим годом, их «бизнес» в тот день совсем не шел. Это не была орда безбилетников, надеющаяся «навалом» пробиться на стадион. Это были позитивно настроенные люди, которые заслуживали должной организации. Которые хотели ее и требовали, но так и не дождались.

После десяти-пятнадцати минут толчеи, за которые я не придвинулся ко входу, я увидел, что некоторые болельщики взбираются на турникет и кричат в адрес находящихся внутри полицейских, чтобы те приняли какие-либо меры. Но ничего не изменилось. К 14:55 я оказался в нескольких сантиметрах от входа и вздохнул с облегчением: «Почти получилось!» Я слышал, как ревет толпа, приветствуя выход команд на поле: еще несколько шагов, и я попаду на трибуну.

Когда я, наконец, попал вовнутрь, то наткнулся на благодушно настроенных полицейских. Я категорически заявил им, что сегодня кто-нибудь может погибнуть, если срочно не принять должных мер. Я практически умолял их открыть ворота, и к ним обращался не только я. Практически все, кто смог пробиться сквозь турникет, призывали полицейских заняться делом. Всем было очевидно, что необходимо принять меры – в противном случае, могло произойти что-то ужасное.

С каждой из сторон трибуны Леппингз Лейн была лестница, ведущая в боковые секции (которые, как теперь известно, были практически пусты). Черная дыра туннеля открывала вход на уже битком набитую террасу. Никто не мог и предположить, что ждет на другом конце туннеля. Простейшее решение проблемы заключалось в том, что полиции или стюардам необходимо было перекрыть вход в центральный туннель и запустить болельщиков в боковые секции. У меня был билет на Северную секцию, поэтому я повернул налево. Если бы у меня был билет на террасу, то я бы наверняка отправился в туннель.

Как только я вышел на трибуну, то увидел, что кто-то из игроков Ливерпуля попал мячом в перекладину – игра началась до того, как я добрался до своего места. Через пару минут на поле, шатаясь, вышел болельщик. Никто не мог понять, что происходит, а мгновения спустя на поле появились еще люди.

Арбитр матча увел футболистов с поля. Мне и в голову не пришло, что произошла беда – я был уверен, что просто на трибуне собралось слишком много болельщиков. Трибуна Леппингз Лейн всегда казалась страшно неудобной и имела в футбольных кругах репутацию паршивого места. Все больше и больше людей оказывались на поле, и болельщики Форест затянули «Вы, скаузерские подонки!», полагая, что речь идет о хулиганской выходке.

Скоро стало очевидно, что дело обстоит серьезней, чем предполагалось, но истинный масштаб трагедии был, разумеется, не известен. Через двадцать минут на противоположном от Леппингз Лейн конце появилась карета скорой помощи и направилась к трибуне вдоль края поля. Примерно в это же время полицейские, по необъяснимой причине, встали в ограждение вдоль центральной линии. Около полусотни полицейских стояли в шеренге, болтая друг с другом, все то время, когда на их глазах разворачивалась трагедия. Скорее всего, большинство из них умели оказывать первую помощь, но, согласно полученному приказу, они оставались в центре поля. Я знаю, что это так, потому что в половине четвертого я сам подошел к ним и спросил, почему они стоят там и что стряслось. Вскоре, стало понятно, что именно происходит: на рекламных щитах начали выносить раненых и погибших.

Большинство оказавшихся в то время на поле были ошарашены происходящим: чувствовали себя потерявшими надежду и растерянными. В тот день я видел настоящих героев, и в основном это были люди не в форме. Настоящими героями в тот день оказались простые болельщики Ливерпуля, которые, как показалось, взяли в свои руки спасение пострадавших, вынося их на руках на другой конец поля.

Глядя, как болельщики Красных, пытаются вернуть к жизни тех, кого уже было не спасти, я чувствовал собственное бессилие. Я пытался убедить себя, что вижу лишь потерявших сознание, но в глубине души я осознавал, что эти люди мертвы. Шеренга полицейских продолжала взирать на происходящее. Многие болельщики отказывались опускать руки, продолжая делать искусственное дыхание незнакомцам – а, может, своим родным и близким – продолжая пытаться спасти других болельщиков Ливерпуля. А полицейские продолжали стоять и смотреть…

Настоящими героями 15 апреля 1989 года стали фанаты Ливерпуля. Кто бы вы ни были – я склоняю перед вами голову. За ваш героизм во время разыгравшейся трагедии, очерненный немыслимым образом ложью бульварных газетенок.

В тот день, в тот вечер, в ту неделю, в тот год, в то десятилетие я не находил покоя. Но я обрел гордость за то, что я ливерпудлианец. Я стал свидетелем способности к самопожертвованию, храбрости, достоинства и той чести, которую вы оказали погибшим до того, как власти взяли ситуацию в свои руки. Мир вашему праху, девяносто шесть.

Хиллсборо: Надежда не умирает

Послание Энн Уильямс, матери одного из 96 погибших 15 апреля 1989, представляется свидетельством невероятной стойкости человека, противостоящего системе в своей борьбе за правду и справедливость.

Дорогие мои,
Прошло уже более 17 лет с того дня, как 96 человек, включая моего милого сына Кевина, потеряли свои жизни во время трагических событий на Хиллсборо, а наша борьба за справедливость еще не окончена. В ходе дознания судебный эксперт определил 15:15 как время «отсечки», заявив, что к этому моменту все 96 уже были мертвы или у них уже перестал действовать мозг, поэтому никакие дополнительные свидетельские показания не снимались в тот период, когда эти ужасные события были свежи в памяти.

За эти годы я нашла всех, кто помогал Кевину в тот день, и к своему ужасу узнала, что мой сын не умер к 15:15. Он умер лишь в 16:00 на руках у женщины-полицейского и в этот момент звал маму. Когда патологоанатом рассказывал присяжным о травмах, которые получил Кевин, то он заявил, что ему пришлось хуже, чем кому-либо из всех 96 погибших. Меня охватывал кошмар, когда я готовилась к прощанию с Кевином, а он выглядел таким славным. Казалось, что он просто заснул. На его лице не было никаких следов. Я проконсультировалась у судебного патологоанатома, который объяснил мне, что мой сын умер не от травматической асфиксии и не мог оказаться мертвым к 15:15. Кевин был в состоянии произнести слово «мама» и он оставался жив до четырех часов в тот день, когда он умер на руках у той женщины в форме. Его можно было бы спасти. Все, что тогда требовалось – это кислород.

Кевин не попадал под ту «отсечку», поэтому свидетельские показания были изменены. Мне лгали о тех повреждениях, которые получил мой сын. И тогда я решила бороться с системой. Я не могу жить с этой ложью, которую используют для спасения своей шкуры, и я не могу смириться с тем, как обращаются с семьями погибших и с выжившими в той трагедии.

Я и пять других семей потребовали пересмотра дела в 1993 году, назвав неверным указание на «отсечку» времени в 15:15. Но мы не добились успеха. Все мои неоднократные заявления на имя Генерального Прокурора с требованием провести новое следствие по делу о смерти моего сына Кевина были встречены отказом.

Робин Кук в своем документальном фильме представил дело Кевина и помог мне раскрыть еще большее количество информации о Хиллсборо, которую пытаются умолчать. Речь идет и о тех свидетелях, которых не стали опрашивать и во время следствия, проводившегося комиссией Тэйлора, и во время дознания. Эти люди могли бы рассказать присяжным во время дознания, что люди еще были живы в 15:15. Тони Эдвардс, водитель машины Скорой Помощи, чье присутствие в тот день на Хиллсборо полиция отрицает, рассказал мне, что полиция не пропустила его в 15:37, хотя у него были четкие указания ехать прямо на Леппинг Лейн, где были жертвы. Тони проехал сквозь ограждение и направился прямо к воротам со стороны Леппинг Лейн. Следом за ним было еще 42 кареты Скорой Помощи, но они за ним не последовали. В это время люди еще были живы, но они умирали. Тони был в ужасе, и он сказал болельщикам отнести их пострадавших друзей к стороне Пенн Стоун, где были медики, готовые помочь.

Меня и семьи 96 погибших заставили поверить, что машины Скорой Помощи не могли проехать на стадион из-за пандусов на входе, но версия Тони звучит по-другому. Полиция Западного Мидленда изменила показания женщины-полицейского и не озвучила их на дознании по делу смерти Кевина. Когда же я представила эти новые свидетельства Генеральному Прокурору, то мне было отказано. Юристы, которые отказались от взимания платы за свои услуги, сказали мне, что если следствие по делу Кевина будет вновь открыто, то это повлечет за собой пересмотр всех прочих дел.

Правительство Лейбористов, придя к власти, пообещало семьям жертв Хиллсборо тщательное рассмотрение всех свидетельств о том дне. Нам сказали, что мы можем отослать всю релевантную информацию судье Стюарту Смиту, который передаст её в надлежащий департамент. Но вновь семьям заткнули рот и не дали никаких ответов. Показания вновь изменили и обернули в нужную сторону. С точки зрения юридической процедуры, мы дошли до конца – других способов бороться нет.

Я решила написать книгу, чтобы рассказать всем о том, на какие крайние меры готова пойти система в надежде покрыть свои собственные ошибки и защитить тех, на ком лежит вина за Хиллсборо. В этом было мое правосудие. Я не подвела своего сына – это сделала система. Правда о том, что они сделали с Кевином и другими 95 погибшими никуда не скроется.

Затем мой адвокат сообщил мне о новом европейском прецеденте, который называется «Право на жизнь» и который напрямую относится к случаю с Кевином. Это именно то, чего мои адвокаты и я пытались добиться последние четыре года. Тогда моим первым шагом было собрать все возможные доступные свидетельства и дать еще один шанс свершить правосудие – но система вновь не справилась.

12 августа 2006 года я подала все свидетельства в Европейский Суд по Правам Человека в соответствии со Статьей 2 Акта о Правах Человека – о Праве на Жизнь. Кевин погиб от рук государства и заслуживает тщательного расследования того, как он умер. Как его ближайший родственник я имею право на полное расследование обстоятельств смерти моего сына, а в этом праве мне было неоднократно отказано.

Европа – это наш последний шанс добиться правосудия. Со мной уже связывались, и я знаю, что дело находится на рассмотрении. Я послала все доказательства, которые были собраны мною за эти годы, в том числе показания самых авторитетных судебных патологоанатомов, согласно которым Кевин не мог быть уже мертв в 15:15 и был бы сегодня жив, если бы вовремя на стадион доставили кислород. Я послала доказательства того, что Полиция Западного Мидленда вносила изменения в свидетельские показания и скрывала важнейшие улики. Я нашла всех болельщиков Ливерпуля, которые выносили в тот день Кевина. Я просто надеюсь, что Европа теперь свершит правосудие.

Энн Уильямс

При подготовке статьи использованы материалы Wikipedia и Официального сайта клуба, The Guardian, Vital Football, а также материалы из книги "Fever Pitch" Ника Хорнби, автобиография Алана Хансена A Matter of Opinion.