ТЕМА

Консерватизм: от Великой французской революции до хипстеров

18 февраля 2022 | 08:30

Принято считать, что консерваторы — это националисты, которые выступают против будущего. Однако это совсем не так. Мы выбрали самые популярные и неоднозначные утверждения о консерватизме и попросили философа Андрея Теслю прокомментировать каждое. Итог — ликбез об одной из трех основных политических идеологий.


Консерватизм — это любовь к прошлому?

Как правило, консерватизм — это скептическая реакция на модерн, предполагающая несколько ключевых тезисов. Во-первых, важность сохранения или важность прошлого. Как правило, консерватизм апеллирует к понятиям традиции, обычаев и обыкновений, отсылает к некой логике преемственности.

Второй базовый тезис — скептическое отношение к разуму и рациональному. Для консерватизма характерно представление о том, что в перспективе разум не способен ухватить всю сложность реальности. Поэтому есть зазор между представлением об устройстве реальности и тем, как эта реальность изменяется. И эти изменения мы предвидеть не можем.

И в-третьих, консерватизму свойственна определенная антропологическая презумпция. Человек если и не зол «по природе», то во всяком случае он не добр. Он нуждается в сдержках, социальных рамках и нормах — не только для защиты от него других, но и для себя самого, чтобы иметь возможность преодолевать или ограничивать злое в себе. В этом смысле консерватизм прямо противостоит руссоизму.

Андрей Тесля, кандидат философских наук, старший научный сотрудник, научный руководитель Центра исследований русской мысли Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета им. Иммануила Канта:

— Важно подчеркнуть, что любой вариант консерватизма является реактивной идеологией: он прежде всего реагирует на чужую повестку и обозначает несогласие. И поэтому консерватизм исторически достаточно изменчив, ведь это всегда в какой-то степени именно реакция.

 

Консерватизм существовал всегда?

«Раньше было лучше» и другие варианты традиционалистского мировоззрения существовали на всем пути человечества. Однако появление консерватизма как идеологии стало интеллектуальной и политической реакцией на Французскую революцию 1789 года. Тогда же сформировались две базовые версии идеологии: консерватизм Эдмунда Бёрка и консерватизм Жозефа де Местра. 

Эдмунд Бёрк написал свои ключевые для этой темы тексты в 1790–1791 годах, через год после взятия Бастилии. Это консерватизм охранительного плана, который можно выразить формулировкой: «Нам есть что терять». Бёрк исходит из важной презумпции: социальная реальность хрупка, а результат наших действий может принципиально отличаться от любых сознательных намерений. И если мы трансформируем существующий порядок, то отыграть назад не получится: прошлое уже уничтожено, нам некуда возвращаться.

«Идея наследия обеспечивает неоспоримый принцип сохранения, как и неоспоримый принцип передачи, совсем не исключая принципа совершенствования»

Эдмунд Бёрк, «Размышления о французской революции», 1790

 

Бёрку присуще осторожно-опасливое отношение к любым большим проектам и преобразованиям. Это дополняется скептичным представлением о человеческой природе. О ней уже говорилось ранее: если перемены разрушат тонкую ткань социального, то на поверхность вырвутся сдерживаемые во многом рутиной и привычкой страсти и страхи. В дальнейшем бёрковская линия будет сочетаться с многообразными либеральными версиями, претворясь в либеральный консерватизм или консервативный либерализм.

Программный текст Жозефа де Местра «Рассуждения о Франции»выходит чуть позже, в 1796 году. В нем он сформулировал первые наброски так называемого радикального (реакционного) консерватизма. Тезис де Местра «революция не случайна» — это результат предшествующего порядка, а значит, нет смысла противостоять революции, пытаясь вернуться в 1788 год: «старый порядок»и породил революцию —1789 год сокрыт в 1788-м, 1778-м и далее. Нужно понять, в какой момент история пошла не так.

«Коснувшись королевского лба, красный колпак стер с него следы священного елея: обаяние исчезло; длительная профанация разрушила священное владычество национальных предрассудков»

Жозеф де Местр, «Рассуждения о Франции», 1976

 

Французский философ пришел к радикальному выводу: переломный момент в истории случился еще в XI–XII веке. Тогда европейцы стали забывать христианские принципы и разрушили христианский мир, который строился на основе единства двух властей: папы и императора. Результатом этого все углубляющегося заблуждения и забвения стал современный порядок. Фактически де Местр предлагает не менее радикальное преобразование реальности, чем революция, только, в отличие от революционных идей, нацеленных на будущее, его перемены в поисках идеала ищут вдохновения в прошлом.

Андрей Тесля, кандидат философских наук, старший научный сотрудник, научный руководитель Центра исследований русской мысли Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета им. Иммануила Канта:

— Консервативный взгляд всегда исходит из предположения, что, каким бы ни было текущее положение вещей, всегда возможен худший вариант. Если вы думаете, что хуже быть не может, значит, у вас плохо с фантазией. Хуже может быть всегда.

 

Консерватизм отрицает прогресс?

Консерватизм отрицает не прогресс чего-либо конкретного, но идеологию «прогресса». Для консерваторов чуждо представление о том, что новое — это обязательно благо, что ход времени сам по себе приближает нас к лучшему состоянию. Историческое развитие ничего не гарантирует, и консерватизм не готов ждать счастья от движения вперед.

При этом если оценивать консервативные течения XIX–XX веков, мы увидим, что зачастую консерватизм выступает с позиции защиты достижений предыдущего прогресса. И если новые тенденции угрожают достижениям прошлого, консерватизм стремится защитить то, что уже принесло благо обществу.

Радикальным версиям, как, например, и христианскому консерватизму в целом, свойственно базовое понимание реальности как мира, лежащего во зле. Поэтому они приходят к выводу: нельзя надеяться на прогресс, который возникает в результате человеческих действий.

«Не по заслугам, a по незаслуженной и милосердной благодати он [человек] избавляется от зла».

Августин, «О граде Божием», ХIV: 26.

 

Есть современное выражение: сама по себе машина ездит только под откос. Подобным образом христианский консерватизм видит человеческий прогресс: если мы следуем исключительно своим собственным представлениям, своим страстям и вожделениям, то мы влечемся ко злу и пребываем в несвободе.

Консерватизм не может способствовать развитию общества?

Вполне может: он защищает то, что уже сделано. Консерватизм выступает критиком различных рациональных планов перемен, он постоянно напоминает о разрыве между планами, которые мы строим, и тем, как они будут воплощены. 

С одной стороны, история творится людьми: они строят будущее, исходя из своих страстей, интересов и рациональных планов. С другой — результат, который они получают, как правило, не входит в их намерения. Никто не собирался строить модерн — и консерватизм постоянно напоминает о зазоре между намерением и результатом, который неустраним.

Консерватизм — это синоним национализма?

В первой половине XIX века, когда консерватизм только появился, бо́льшая часть консерваторов находилась в радикальной оппозиции к национализму. Национализм — дитя Французской революции, почти все либералы были националистами, а национализм и либерализм практически синонимичны. А консерватизм защищает старый порядок, следовательно, он выступает против народного суверенитета, и для него национализм — главный враг.

Ключевая фигура перемен — канцлер Германской империи Отто фон Бисмарк. Его политика, вслед за политикой Наполеона III, показала всей Европе, как консерватизм может перехватить националистическую повестку — объединение Германии явилось не делом буржуазной революции, как надеялись в 1848 году, а плодом политики прусского королевства. Немецкий канцлер показал, что национализм для консерваторов не онтологический враг, а возможный союзник, его можно использовать в рамках консервативной идеологии.

Как следствие, к началу XX века национализм перестает быть тесно связанным с либерализмом. Теперь национализм может быть присущ консервативной или, например, социалистической идеологии. Во второй половине ХХ века либерализм в значительной степени расходится с национализмом, и последний входит намного более плотно, чем в какой-либо из предшествующих периодов, в круг консервативной мысли. 

У России есть два непохожих прошлых — советское и дореволюционное, а значит, и не может быть единого консерватизма?

В России существуют три базовых версии консерватизма. Первая — это условно советский консерватизм, который связан с социальным государством и имперским величием. Образ Советского Союза работает не как конкретная историческая отсылка, а как оппозиция существующим переменам. С его помощью защищают социальные блага: бесплатную медицину, образование, пенсионное обеспечение и прочие элементы, присущие социальному государству, которые неолиберальный порядок стремится минимизировать.

В парадигме второго варианта консерватизма советское время мыслится как некое «повреждение». По мнению представителей этого направления, советский период не является русской историей: всё советское воспринимают как антирусское, а период в 70 лет — это исторический вывих.

Третий вариант пытается объединить советский и имперский периоды в единую историю. Ведь СССР был великой державой, а это уже сочетается с имперским, досоветским мышлением. Приверженцы этого направления говорят о единой истории империи, о сложностях и трагизме истории. По их мнению, современная Россия снимает этот конфликт, заканчивает Гражданскую войну и окончательно примиряет белых и красных.

Все это ложится на тезис, который регулярно возникает в публичном поле последнее время: «Россия — хранительница консервативных ценностей современной Европы». Однако, если картографировать российское консервативное пространство, оказывается, что в нем нет единства. И даже нет единых черт, которые присущи всем российским консерваторам.

Среди современных известных политиков немало приверженцев консервативных ценностей?

Консерватизм, либерализм, социализм — все они были характерны для XIX — первой половины XX века. В последние десятилетия большие идеологии распадаются. 

В качестве примера можно вспомнить немецкую политику. Традиционно она строилась на двух больших партиях: консерваторах ХДС/ХСС и либералах СДПГ. Однако в какой-то момент в Германии появилась большая коалиция ХСС/ХДС-СДПГ — это выглядело как «лево-право-центристский синтез». Двумерная политическая схема больше не работает. 

Большие идеологии появились в XIX веке как инструменты массовой мобилизации. Но сейчас массы и массовая политика современности уходят, а от большой тройки остались только идеологические фрагменты и маркеры. Поэтому, описывая современных политиков, трудно использовать рамку консерватизма как определенной идеологии. Но можно говорить об элементах консервативной риторики или идеологических ходах, которые отсылают к репертуару консервативных идеологий.

Современный мир меняется так быстро, что консерватизму в нем уже нет места?

Напротив, быстрые перемены порождают консервативный запрос, ведь всегда есть что сохранить. Это не означает, что консервативное сопротивление — это сопротивление переменам как таковым: трудно найти консерватора, который отстаивал бы неизменность вещей в эпоху победившего историзма. Консервативное сопротивление — это, во-первых, всегда сопротивление каким-то конкретным переменам. Во-вторых, оно может противиться той скорости, с которой эти перемены происходят, — ставить вопрос о цене изменений, о том, кто будет расплачиваться за перемены, а кто окажется их выгодоприобретателем. 

Одно из самых известных проявлений консерватизма последних лет связано с культурой хипстеров. Фермерская еда, мелкие хозяйства, ручная работа и лавки — это бытовой консерватизм и во многом консервативная идеология. В то же время описать хипстеров как сугубо консерваторов не получится, в политическом смысле они не были едины.

По мере того как консерватизм побеждает на политическом поприще, у него сокращается социальная поддержка. Можно сказать, что консерватизм во многом построен на стабилизации существующего порядка. Но если ему удается справляться с этой стабилизирующей ролью, он сам готовит себе могильщика. Когда социальный мир справляется с тревогой и беспокойством, когда он начинает восприниматься как само собой разумеющееся, общество становится готово к экспериментам. Теперь люди думают, что у реальности есть запас прочности, а значит, пора меняться.

Постнаука



Комментировать статью
Автор*:
Текст*:
Доступно для ввода 800 символов
Проверка*:
 

также читайте

по теме

фототема (архивное фото)

© фото: Reuters

10 октября 2009 года. Во Львове состоялся Марш славы УПА, устроенный несколькими общественными организациями и Львовским горсоветом в честь 67-годовщины со дня создания УПА. В сопровождении военного оркестра молодые люди в форме и несколько ветеранов прошли от Таможенной площади до проспекта Свободы. В городском парке участники марша приняли участие в театрализованном действии «Повстанцы из прошлого», воспроизводящем бой отряда УПА против подразделения вермахта. Некоторые комментаторы удивлены: почему так скромно бой с вермахтом? Можно было воспроизвести этнические чистки поляков вроде совместного уничтожения воинами УПА и СС села Гута Пеняцка в феврале 1944 г. (сожжено 172 дома, убиты 1000 жителей). А как насчет реконструкции диверсионного акта? В том же 1944 г. бандеровцы любили грабить советские воинские колонны с имуществом, пускать под откос санитарные поезда, идущие с фронта. Или театрализованный бой с охраной генерала Ватутина, в результате которого боевой генерал получил смертельное ранение. Да и тему с массовыми убийствами евреев "Укранским легионом" тоже можно было подать красочно и достоверно чего теперь стесняться-то?

   
новости   |   архив   |   фототема   |   редакция   |   RSS

© 2005 - 2007 «ТЕМА»
Перепечатка материалов в полном и сокращенном виде - только с письменного разрешения.
Для интернет-изданий - без ограничений при обязательном условии: указание имени и адреса нашего ресурса (гиперссылка).

Код нашей кнопки: